Диссертация (1101749), страница 34
Текст из файла (страница 34)
Румера [C. 88].320«Мне, владыка, грешному – ты даруй прощенье:/ Сладостна мне смерть моя, - сладко умерщвленье;/ Ранитсердце чудное – девушек цветенье, - /Я целую каждую – хоть в воображенье…» / Пер. с лат. яз. О. Румера [C.90].321«… у Поэта нет никаких стихов, он их не пишет, а только обещает написать. Поскольку Поэт бесперемежноцитировал стихи чужие, в конце концов даже отец его понял, что парню верная дорога – служение Муз…» [C.70].322Заметим, что в «Послании к архиканцлеру Регинальду, архиепископу Кельнскому» Архипиитаоправдывается перед своим покровителем в том, что до сих пор не написал эпическую поэму в честь Фридриха:ему то не хватает времени, то вдохновенья, которое на голодный желудок не приходит - тут Архипиита искуснопереходит от оправданий к попрошайничеству.323«Удел кабацкого творчества – быть на устах у всех, не принадлежа одному.
Главная радость, когда твоюпесню поют. По-моему, эгоизм – исполнять ее только чтоб преумножилась твоя собственная слава» [C. 91]. 141 всем, что в целом соответствует концепции творчества средневековых вагантов.Но вот Поэт, принимая эти дары Баудолино, своим тщеславием и открытымнеуважением к авторскому праву явно опережает средневековую эпоху. Хотязатем выясняется, что и смирение Баудолино – другой, несредневековой природы:«Mi piace farе accadere cose, ad essere il solo a sapere che sono opera mia» [P.
89]324 –здесь в который раз пробивается наружу безудержное творческое начало героя,так что Никита восклицает: «Indulgentemente avevo suggerito che tu volessi essere ilPrincipe della Menzogna, e adesso tu mi fai capire che vorresti essere Domineddio» [P.89]325.На страницах романа нашли себе место не только конкретные строки извагантов, но и их образ жизни, собирательно воссозданный в главах,посвященных обучению Баудолино в Парижском университете – здесь геройведет жизнь разнузданного школяра в компании друзей: напивается в таверне,проигрывает в шахматы свой матрас, устраивает потасовки с другими приезжимистудентами, чему предшествует ритуальная перебранка на латыни (нет другогоязыка в Средневековье, чтобы понятнее оскорбить иностранца!), заводит интригус женой мясника326 – в общем, по его же собственным словам, учится жизни вовсех ее проявлениях: «non devi pensare che le lezioni siano le cose più importanti peruno studente, né che la taverna sia solo un luogo dove si perde tempo.
Il bello dellostudium è che impari, sì, dai maestri, ma ancor più dai compagni» [P. 72-73]327. Это,конечно, универсальная мораль студента, далеко не только средневекового –впрочем, нужно отметить, что страсть к чтению и познанию в Баудолино явнопреобладает над жаждой развлечений328.С поэзией вагантов Эко привносит в свой роман еще одну важную гранькультуры Средневековья – веселый мир университетских школяров со всеми егоатрибутами. Анонимность вагантской поэзии, растворение авторского начала в324 «Я люблю видеть: совершается нечто и только мне известно, что это дело моих рук» [С. 91].325«Я величаю тебя Князем Лукавства, а ты в ответ, что тебе хотелось бы быть Господом Богом» [С.
91].326Подробнее о драматичном финале этого любовного приключения см. Гл. 2.3.327«не следует думать, будто уроки – наиважнейшее для студента и что таверна – такое место, где студентытолько теряют время. В университетах хорошо то, что многое воспринимается от преподавателей, но неменьшее от друзей» [С. 74-75].328О круге чтения героя см. Гл. 2.2. 142 едином текстовом пространстве Эко подает сквозь призму постмодернистскихконцепций интертекстуальности и смерти автора (Поэту ничего другого неоставалось, кроме как умереть в конце романа, причем от руки Баудолино, чтотакжесимволично!).ОбразПоэта,непишущегостихов,интересенссемитической точки зрения, как конфликт формы и содержания.Выводы.Трансформация каждого из рассмотренных нами средневековых жанров вромане У.
Эко «Баудолино» имеет свои особенности, которые уже былипроанализированы в соответствующих подглавах, однако можно также выделитьнекоторые общие черты этого процесса.Во-первых,трансформациюследуетпониматькакразвитие.Экорассматривает средневековые жанры не только в их взаимодействии друг сдругом на синхронном уровне, но и дает также диахроническую перспективу:речь идет как о дальнейших путях развития определенного жанра (к примеру,романа), так и о взаимодействии данного средневекового жанра с болеесовременными (в частности, хроники с детективом).Во-вторых, трансформация – это видоизменение. В романе происходитперевод в план содержания формально-жанровых особенностей средневековойлитературы – они зачастую становятся двигателем сюжета, одним словом,«Баудолино» можно назвать романом о создании средневековой литературы и оспособноститекстаформироватьреальность.Вэтомпроявляетсяегометатекстуальное измерение.Особое место занимает образ главного героя.
Можно сказать, что онявляется точкой пересечения разных средневековых жанров. Никита называетБаудолино хамелеоном – его умение перевоплощаться проецируется также и нажанровую структуру романа: он пробует себя в качестве героя всех мыслимыхлитературныхнаправленийСредневековья,примеряяодеждыхрониста, 143 путешественника, рыцаря, святого, школяра, и при этом четко следует жанровымканонам, а если и нарушает их, то также делает это по определенным правилам,предвосхищая ход развития литературы. Баудолино нередко забирает функциисоответствующих средневековых персонажей – так, в роли политика он вытесняетсобой Райнальда фон Дасселя, а в роли отшельника – святого Баудолино. Геройсменяет столько масок, что под конец романа словно исчерпывает себя, становясьнепроницаемым: в последних главах он, по выражению Е.
Костюкович,«эмансипируется, готовясь к разрыву с романной действительностью, к уходу впустоту»329.Средневековая литература в той или иной степени безусловно подвергаетсяв «Баудолино» осовремениванию. Однако введение в роман понятий современнойтеории текста – таких как интерпретация, симулякр, палимпсест – выглядитвполне органично: Эко умело выбирает те ситуации, которые располагают крассуждениям в подобном ключе. Да и вообще эпоху постмодернизма не зряназываютновымСредневековьем–ихобъединяетсемиотическаячувствительность, междисциплинарный и межжанровый характер литературы,интертекстуальность и игнорирование понятия об авторстве. Существенное жеразличие между двумя эпохами можно обозначить как оппозицию «философиитождества» и «философии различия»330, которая у Эко решается в пользусовременности.Одним из важнейших элементов трансформации средневекового наследияявляется смена мотивировок, которые в версии Эко всегда приобретаютконкретное, рациональное звучание.
Это касается как частных ситуаций(творчество под знаком зеленого меда), так и общих законов устройствавымышленного мира – на смену божественному первоначалу в романе Экоприходит человек-творец: как демонстрирует детская хроника Баудолино, в329 Костюкович Е. Ирония, точность, поп-эффект (к заметке М.Л. Гаспарова о переводе романа У. Эко«Баудолино»). // Новое литературное обозрение. 2004. № 70. С. 302.330Г. Косиков. «Структура» и/или «текст». / Французская семиотика: От структурализма к постструктурализму./ Пер., сост.
и вступ. статья Г. К. Косикова. М.: Прогресс, 2000. 144 начале не было слово, и слово это не было у Бога – слово было у человека,которому понадобилось время, чтобы им овладеть331.Отсутствие открытого морализаторства, свойственного средневековымпроизведениям, компенсируется дидактической функцией романа, котораяреализуется за счет соединения развлекательного сюжета и обширногоисторического и культурного материала.331 Костюкович Е.
От переводчика. // Эко У. Баудолино. / Пер. с итал. Е. А. Костюкович. СПб.: Симпозиум,2003. C. 538. 145 Глава III. СЕМИОТИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМАТИКА В РОМАНЕ УМБЕРТОЭКО «БАУДОЛИНО»Предыдущая глава была посвящена рассмотрению текстуальной моделиСредневековья в романе «Баудолино» на уровне жанровых конструкций. Цельюданнойглавыявляетсяанализболеечастныхструктурныхэлементов,объединенных общей семиотической проблематикой, то есть текст здесь мыбудем понимать уже не как интертекст, а в более узком смысле, как знаковуюсистему. Эко использует средневековый материал как благоприятную почву дляразмышлений о концепции знака и процессе интерпретации, об идеальном языке;моделирует на страницах романа средневековый язык, создает семиотическинасыщенные образы, семиотически обосновывает процесс фальсификациисредневековых реликвий.Одним из центральных в романе является вопрос об именах, о связи имени ссодержанием, которое оно призвано выражать, о соотношении общего ииндивидуального в знаке.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
