Диссертация (1101749), страница 37
Текст из файла (страница 37)
Però quando sentiva qualcuno chedava ordini, o vedeva un manipolo che lavorava come si deve, sentiva parlare genovese.«Che sia capitato proprio nel bel mezzo della costruzione di Babele,» si chiedevaBaudolino…» [P. 158]349. Эко заставляет пересмотреть миф о Вавилонской башне,которыйвконтекстеромана«Баудолино»приобретаетисключительнопозитивный смысл: многообразие наречий нисколько не мешает совместномуделу, многоязычие оказывается продуктивным, его плодом становится новыйгород.Именно с данной позиции необходимо рассматривать первую главу романа,которая наглядно воплощает принцип многоязычия.
Как объясняет самБаудолино, это его первый опыт письма, рукопись-палимпсест, начертаннаяповерх стертой хроники Оттона Фрейзингенского. О всех последствиях этогомероприятия для средневековой истории было подробно сказано в главе 2.1,посвященной жанру хроники. Теперь же документ Баудолино будет интересовать349 «Опознаваясь с многоразличными видами работ, Будолино опознавался и с многообразными диалектами,звучавшими на каждом новом углу. Куча каких-то кривых хаток бесспорно являлась творением мужичья изСолеро. Кривоватая, но высокая башня возводилась монферратскими ребятами. Дальше на него чуть не вылиликипятковый раствор из котла… Лившие, судя по их гомону, были павийцами.
В стороне кто-то обстругивалматицу… эти руки, что с них возьмешь, приспособились за свою жизнь только рубить дрова в лесах вокругПалеи… И куда ни сунься, среди прочих строек, стоило заслышать осмысленные команды, стоило завидетьартель, работающую с умом и толком, всякий раз было понятно: эти говорят по-генуэзски.-Ну, я попал прямо на вавилонское столпотворение, - констатировал Баудолино» [С. 163-164]. 154 нас с точки зрения лингвистического наполнения – как факт (вернее, псевдо-факт)истории языка.
Вторая и третья главы являются комментарием Баудолино ксобственному пергаменту, на который Никита взирает с недоумением: «Sapevocopiare ma non esprimermi di testa mia. Ecco perché scrivevo nella lingua dellaFrascheta. Ma poi era davvero la lingua della Frascheta? Stavo mescolando ricordi dialtre parlate che sentivo intorno a me, quelle degli astigiani, dei pavesi, dei milanesi, deigenovesi, gente che certe volte non si capivano tra loro.
Poi dopo da quelle partiabbiamo costruito una città, con gente che veniva chi di qua chi di là, riuniti tutti percostruire una torre, e hanno parlato tutti nello stesso e medesimo modo. Credo che fosseun poco il modo che avevo inventato io» [P. 43-44]350. В ответ Никита называетБаудолино номотетом – законодателем, дающим имена вещам, создателем новогоязыка, – так Эко иронически представляет лжеца и фантазера Баудолино новымАдамом.Герой выступает создателем одного из первых письменных памятниковитальянского вольгаре, наряду с Веронской загадкой XIX в., цитату из которойЭко встраивает в текст первой главы, причем дает ее гиперкоррективную,латинизированную версию: «alba pratalia arabat et nigrum semen seminabat» [P.
13]вместо «alba pratalia araba (…) et negro semen seminaba»351. Дж. Феррарис,размышляя о причинах этой ошибочной цитации, склоняется к тому, что Эконарочно приводит неправильную версию известного памятника литературы,чтобы стимулировать содействие читателя-интерпретатора и активизировать егосредневековую350энциклопедию352. Эко, а вслед за ним Баудолино, выдвигает «Я умел переписывать, но был не в состоянии самостоятельно изъясняться.
Поэтому я начал писать на языкеФраскеты. Хотя… вправду ли это был язык Фраскеты? Скорее мешанина моих воспоминаний о разныхнаречиях, которые вокруг меня звучали. О языках жителей Асти, Милана, Генуи, тех, кто нередко друг друга непонимали. Потом в той местности мы выстроили город, и обитатели сошлись туда отовсюду, и вместе возвелибашню и сообщались между собою на некоем смешанном наречии. Я думаю, что в значительной мере то былонаречие, изобретенное мною» [Эко, 2003: с. 45].351Веронская загадка, начертанная переписчиком на полях рукописи в IX в., считается первым письменнымпамятником итальянского вольгаре.
Полный ее текст: «Boves se paraba/ alba pratalia araba/ et albo versorio teneba/et negro semen seminaba» (De Rienzo G. Breve storia della letteratura italiana. Milano: Bompiani, 2006. P. 7) можноперевести так: «Погонял перед собой быков,/ вспахивал белые поля,/ держал в руках белый плуг/ и сеял черноесемя». Загадку несложно разгадать – уставший копиист имеет ввиду себя самого: быки – это его пальцы, белыеполя – пергамент, белый плуг – гусиное перо, а черное семя – чернила.352Ferraris G. L.
La Chronica Baudolini: esistere per raccontare: ancora un manoscritto, naturalmente. Qualcheriflessione sul primo capitolo del Baudolino di Umberto Eco. Fubine: Centro studi fubinesi, 2002. P. 24. 155 фраскетанский диалект на роль основополагающего в зарождении итальянскогоязыка, подобно тому, как Данте, создавая свой совершенный поэтический язык,отводил привилегированную роль тосканскому диалекту – это еще одна, в данномслучае имплицидная, ссылка на средневековые источники. Продуктивной дляинтерпретации является заключительная фраза рукописи – «come diceva queltale ilpolice mi duole» [P. 16]353.
Этот «некто» («queltale») – это Адсон, герой «Именирозы». При помощи этой автоцитации Эко, с одной стороны, ставит себя в одинряд со средневековыми авторами (не без свойственной ему иронии), а с другой,устанавливает преемственность между собственными произведениями, заставляяодин возможный мир служить фоном для другого.
Пожилой монах Адсон непросто уступает место молодому фантазеру Баудолино: в лице этих персонажейумирающаялатинскаякультура,символическисгорающаявпожаре,противопоставлена новому Вавилону народных языков и диалектов. Этимподчеркивается тесная связь героя с его лингвистическими и речевымиособенностями – более того, по поводу Баудолино Эко заявляет, что персонаж вданном случае родился из словесных характеристик, намеченных в первой главе иполучивших развитие в последующих главах: «стиль и язык первой главы далимне представление о том, как будет мыслить и говорить Баудолино. То есть вконечном счете, не язык Баудолино возник как продукт воображаемого мира, анаоборот, воображаемый мир сформировался под влиянием этого языка»354.Что же представляет собой мультидиалектальный пастиш первой главы слингвистической точки зрения? По замечанию Дж.
Феррариса, перед авторомстояла непростая задача: в отличие от Мандзони, который создавал стиль«Обрученных», черпая из памятников барочной литературы XVII века, Экостроит чисто гипотетическую модель протовольгаре, поскольку речь идет овоссоздании языка, который практически никак не документирован, заисключением отдельных памятников, вроде упомянутой уже Веронской загадки.353 «не помню кем сказано … палец у меня ноет» [С. 17].354«già in quella prima stesura, attraverso lo stile linguistico, mi è diventato chiaro di come avrebbe pensato e parlatoBaudolino.
Dunque, alla fine, il linguaggio di Baudolino non è nato dalla costruzione di un mondo, ma un mondo è natosullo stimolo di quel linguaggio». // Eco U. Come scrivo. / Eco U. Sulla letteratura. Milano: Bompiani, 2002. P. 345. 156 Эко говорит, что во многом прибегал к диалектальным схемам, которые когда-тоотпечатались в его детском подсознании355. С одной стороны, первая главараскрывает процесс противостояния латыни и вольгаре: не только потому, чтосквозь баудолинов текст периодически проглядывают плохо стертые пассажиОттона, но и в самом письме героя, который пока еще не нащупал точку опоры,баланс между уходящим и новым языком. Мы наблюдаем многочисленныеавтоисправления: герой испытывает трудности в орфографии: Dommini=>Domini,kancel=>cancelleria, cincue=>quinkue=>V (в данном случае, отчаявшись в поискеправильного варианта, предпочтение отдается графическому символу).
Еще одинкамень преткновения – это грамматика, латинские падежи, постепенноутрачивающиесвоюрольвнародномязыке:domini=>dominusвместонеобходимого датива domino, колебания между equus и equum. С другой стороны,первая глава изобилует диалектальными локализмами (ломбардо-пьемонтскоеciula356, diupatàn357), а также фразеологизмами, многие из которых легкораспознаются современными носителями языка: tra il losco e il brusco («tra il luscoe il brusco» – «смутно»), lasiali cocere nel loro brodo («lasciali cuocere nel lorobrodo» - «пусть они варятся в собственном соку»), bello come il sole («красавец»),cosa ciai ne la testa («cosa c’hai nella testa?» - «что тебе взбрело в голову?»).
Какпишет Дж. Феррарис, «современный житель Алессандрии испытывает отпрочтения первой главы эффект остранения, распознавая в историческомвоображаемом свой актуальный лингвистический опыт. Побуждаемый авторомпереместиться на крыльях фантазии в далекое Средневековье, читатель обретает внем свое настоящее, его живой и звонкий голос, облаченный в одеждыдиалекта»358. Это узнавание себя в Средневековье – часть текстуальной стратегии355 Ibid.356Придурок. Диалектальное ругательство, употребляется в Ломбардии и Пьемонте наряду с близким ему позначению pirla.357Черт возьми!358«L’effetto prodotto su di un lettore alessandrino, poi, è di straniamento ancora maggiore, per il sorprendentericonoscersi della sua esperienza linguistica attuale nell’immaginario storico. Sollecitato a trasferiresi con la fantasia nellontano medioevo che fa da sfondo al romanzo, il lettore ritrova in esso il suo presente, la voce del tempo presente eviva e il suon di lei, sotto specie dialettale».
// Ferraris G. L. La Chronica Baudolini: esistere per raccontare: ancora unmanoscritto, naturalmente. Qualche riflessione sul primo capitolo del Baudolino di Umberto Eco. Fubine: Centro studifubinesi, 2002. P. 21. 157 романа: Эко намеренно отказывается от стилизации, выбирает для повествованияживой, искрометный современный итальянский язык – чему читатель, судя повсему, опять-таки обязан Баудолино, который, будучи выходцем из народнойсреды, предпочитает меткое, красочное, порой крепкое словцо, оправдывая такимобразом обилие фразеологии. По замечанию переводчика Е.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
