Диссертация (1101749), страница 16
Текст из файла (страница 16)
Деяния Фридриха как147 «этот достойный муж одной рукой восстанавливал «Хронику», в которой будущее мира рисовалосьгрустным, а другой писал «Деяния», в которых будущее мира рисовалось светлее некуда. Думаешь, проблематолько в разночтениях первого и второго текстов? Если бы только в этом... Я, увы, склонен думать, что впервом варианте «Хроники» будущее мира изображалось как совсем напрочь трагическое. Но чтобы смягчитьпротиворечия на новом этапе писательства, Оттон во втором списке сделался гораздо снисходительнее кнашему миру.
И все это на моей совести! Ведь это я сцарапал первую версию. А останься, может, первыйвариант в силе, Оттону совесть не позволила бы даже и браться за «Деяния». В то же время, зная, что именно по«Деяниям» завтра будут судить, что свершил Фридрих и чего не свершил... Если б я не соскреб этузлосчастную хронику, то Фридрих, глядишь, и не свершил бы того, что мы считаем его свершениями» [С. 4647]. 66 исторический факт существуют для нас, потомков, лишь в силу того, что мыимеем тому документальные подтверждения, и с исчезновением хроник историядля нас просто бы не существовала, – остается только благодарить Баудолино.Важно также отметить, что Эко помещает средневековые источники в ситуациюинтертекстуального диалога: получается, что хроники влияют друг на друга иодновременно меняют наше представление о мире, в данном случае о мирепрошлого.Средневековый провиденциализм и связанное с ним эсхатологическоевидение истории дало импульс к разработке периодизации историческогопроцесса.
Здесь ведущая роль опять-таки принадлежит Августину, которыйсоздал три схемы периодизации: 1) от сотворения мира до Христа и после Христа;2) периодизация по шести возрастам мира по аналогии с шестью днями Творения- последний шестой период длится от Рождества и должен завершитьсяСтрашным судом и концом мира; 3) периодизация по четырем монархиям.Именно на основе последней Оттон Фрейзингенский в «Хронике от начала мирадо 1146 г.» (один из образцов средневековой всемирной хроники) развивалпозднеантичную идею translatio imperii («перенос империи») в следующемнаправлении: Бог передает власть от Римской империи к Византии, затем отВизантии к Священной римской империи в лице Карла Великого и, наконец, отфранков к Священной римской империи германской нации в лице императораОттона I. В «Баудолино» Эко показывает, как данная концепция использоваласьФридрихом Барбароссой в полемике с папой: этот факт не только в очередной разиллюстрирует важность вопросов права в Западной Империи, о чем было сказановыше, но и является примером использования истории в политических целях.
Какпишет Бернар Гене148, прошлое было лучшим оправданием для настоящего(представители знати являлись таковыми благодаря знатному происхождениюсвоих предков, обычай был хорош своей древностью, законным правителемсчитался тот, в ком течет королевская кровь); история таким образом становилась148 Guenée B. Storia e cultura storica nell'Occidente medievale. / Trad.it. Alberto Bertoni. Bologna: Mulino, 1991. 67 идеальным орудием пропаганды, твердой опорой для власти.
Общий уровеньисторической культуры в Средневековье был крайне низким, что позволялохронисту не только интерпретировать, но и зачастую перекраивать прошлое посвоему усмотрению. Тенденциозность Оттона связана с его социальным статусом:то обстоятельство, что хроники создавались по заказу покровителя, заранеепредопределяло выбор центрального персонажа, апологетический характер иэпико-героический тон повествования (что особенно актуально для «Деяний»).Постепенно появляется в средневековой историографии и другая тенденция- усиление внимания к историческому индивиду с его объективными качествами,зачатки психологического портрета. В «Баудолино» представителем этогонаправления объявляет себя Никита Хониат: «…io ho scritto e scrivo le cronachedel mio impero soffermandomi più sulle piccole invidie, gli odi, le gelosie chesconvolgono sia le famiglie dei potenti che le grandi e pubbliche imprese.
Anche gliimperatori sono esseri umani, e la storia è anche storia delle loro debolezze» [P. 297]149.Никита-персонаж вообще временами отличается чрезмерной прогрессивностьюмышления – к примеру, в его оценке правления византийского императораАндроника звучит почти макиавеллианский рационализм: «…un basileo può usareil potere per fare del bene, ma per conservare il potere deve fare del male» [P. 252]150.Однако мы также можем наблюдать типичное для средневекового историканесоответствие постулируемых принципов и их воплощения на практике.
Так,Никита-персонаж, как и большинство его средневековых коллег, впадает в явноепротиворечие: он считает себя носителем истины («…non sono mentitore della tuarazza. È una vita che io interrogo i racconti altrui per ricavarne la verità» [P. 45]151, –заявляет он Баудолино, отказываясь искать в его истории оправдание для местипредполагаемому убийце Фридриха), но при этом к отбору фактов для своейхроники подходит более, чем произвольно. Никита решает последовать совету149 «Я тоже писал и пишу свои имперские бытописи, отмечая самые мелкие интересы зависти, ненависти,интриг, проникающие и в семьи венценосцев, и в самые значительные общественные деяния.
Императоры —люди, и история — в частности, результат их слабостей» [С. 305].150«…василевс может использовать свое владычество для добра, но для удержания владычества он вынуждентворить зло» [С. 260].151«…я – не мистификатор твоего пошиба. Всю жизнь я поверял и проверял чужие рассказы, выискиваяистину» [С. 47]. 68 друга Пафнутия и умолчать в Хронике не только о тех фактах, которые узнал сослов Баудолино (что оправдано ненадежностью источника), но и о тех днях,которые они пережили вместе во время третьего пожара. Доводы Пафнутиявыглядят убедительно: «Cancella Baudolino dal tuo racconto… Cancella anche igenovesi, altrimenti dovresti dire delle reliquie che fabbricavano, e i tuoi lettoriperderebbero la fede nelle cose più sacre… In una grande Istoria si possono alteraredelle piccole verità perché ne risalti la verità più grande» [P.
525]152. В данном случаетенденциозность обусловлена в первую очередь соображениями морали: историядолжна служить примером потомкам, так что все неприглядное в нейзатушевывается. Одним словом, от тенденциозности до фальсификации истории –один шаг. Столь странное, на первый взгляд, сочетание веры в собственнуюправдивостьисознательнойфальсификацияфактовпродиктованосредневековыми представлениями об истине. Августин в трактате «О лжи»рекомендует: «Можно без всякого обмана говорить неправду, если ты думаешь,что это происходило так, как сказано, хотя бы это было совсем не так»153.
Именноэтим правилом руководствуется Оттон, когда призывает Баудолино изобрестисвидетельства существования пресвитерова царства: «…non ti chiedo ditestimoniare ciò che ritieni falso, che sarebbe peccato, ma di testimoniare falsamente ciòche credi vero – il che è azione virtuosa perché supplisce alla mancanza di prove suqualcosa che certamente esiste o è accaduto» [P. 61]154. Фальшивое письмо Иоанна невоспринимается его автором как подделка: «…ho riunito le membra disperse di coseche i saggi già sapevano e dicevano… tutto quello che si dice in quella lettera è verocome il Vangelo» [P. 210]155. Здесь на первый план проступает другой важныйкритерий истинности средневековых документов – письмо создано как центон издревних авторов, а авторитет традиции в Cредневековье имеет неизмеримо152 «Ты вычеркни Баудолино из своей повести…вычеркни и генуэзцев.
Иначе придется сообщить, что имиподделывались реликвии, и твой читатель утратит чистую веру в преосвященные мощи…большая Историядопускает неискренности по мелочам, если это на пользу великой Истине» [C. 532].153Цит. по: Вайнштейн О.Л. Западноевропейская средневековая историография. М.: Наука, 1964. C. 87.154«Пойми, я не призываю тебя к лжесвидетельству. Утверждать обман – грех! Но обманно свидетельствовать отом, во что ты сам веришь, это достойное занятие! Ты просто возместишь недостаток доказательств того, чтосуществует или что произошло» [C.