Диссертация (1101432), страница 45
Текст из файла (страница 45)
Каждыйиз упомянутых героев в определенный момент в более или менее явной форме восстаетпротив воли Просперо или, во всяком случае, сетует на свою несвободу, на необходимостьисполнять поручения, смысл и цель которых ему непонятны. В отношениях каждого изних с главным героем можно выделить несколько этапов; они динамично развиваются напротяжении сценического действия и даже за его пределами (в пьесе ретроспективнопредставлена их предыстория).
Разные способы отношения героев к собственнойнесвободе, к ограничениям, которые налагает на их волю Просперо, соответствуютразличным моделям отношения человека к своей судьбе и высшей силе – от полногонеприятия последней и бунта до смирения, от убежденности в ее жестокости до веры в ееблагость.5.4.1. КалибанИз слов Просперо и Калибана во второй сцене первого акта мы узнаем, чтоволшебник вначале проявлял отеческую заботу о дикаре, не переставая воспитывать егои обучать человеческому языку, даже деля с ним кров до тех пор, пока тот не попыталсяобесчестить его дочь.
После этого характер взаимоотношений между Просперо иКалибаном меняется кардинальным образом. Придя к выводу, что дикаря можно249 СвятительГригорий Богослов, Архиепископ Константинопольский. Творения: в 2 т. Том первый: Слова. Прил.:Свящ. Н. Виноградов. Догматическое учение св. Григория Богослова. М.: Сибирская Благозвонница, 2007. 896 с.
С.466. «Мне известны три степени в спасаемых: рабство, наемничество и сыновство. Если ты раб, то бойся побоев.Если наемник, одно имей в виду – получить. Если стоишь выше раба и наемника, даже сын, стыдись Бога, как отца,делай добро, потому что хорошо повиноваться отцу».202вразумить лишь плетью, а не добротой (“...Whom stripes may move, not kindness...”;I.2.345), Просперо начинает обращаться с ним как с рабом. Причем важно отметить, чтоволшебник, малейшие прихоти которого могут исполнить повинующиеся ему духи, ненуждается в Калибане как в слуге.
Он лишь поддерживает эту иллюзию, используятяжелый физический труд как средство воспитания и надеясь изменить, облагородитьдурную природу дикаря, периодически отчаиваясь, но все же не отступая от своегонамерения.Процесс воспитания понимается в эпоху Возрождения прежде всего каквзращивание в человеке разумного ('reason'), то есть божественного, начала (“print ofgoodness” – I.2.352). Появление этого начала, хотя и в искаженном виде, в преждебессмысленном существе, материальная природа которого многократно подчеркивается всловах Просперо ('earth', 'filth'), могло соотноситься в сознании шекспировских зрителейс сотворением человека по образу и подобию Божиему из земного праха.
Проступок жеКалибана, его изгнание из пещеры Просперо, после которого доверительные отношениямежду двумя персонажами сменяются отношениями господина и раба, могут бытьсоотнесены с прецедентными ситуациями грехопадения и изгнания из рая. На языковомуровне косвенную аллюзию на первые главы Книги Бытия мы находим в этой сцене всловах Калибана: герой напоминает Просперо о том, как тот научил его называть«большее и меньшее светила, горящие днем и ночью» (“…The bigger light, and… the less,/That burn by day and night”; I.2.335-336).
Эти слова представляют собой вполнеотчетливую библейскую реминисценцию:And God made two great lyghtes: a greater lyght to rule the day, and a lesse lyght to rulethe nyght... (Genesis 1:16 ).Далее, узнав о плане Калибана и его нового господина Стефано убить Просперо изахватить власть на острове, волшебник не останавливает бунтаря, а использует его жепроступок для того, чтобы дать ему возможность осознать свою глупость, испытатьчувство стыда, а впоследствии искупить свою вину.
Слова Калибана в последней сценепьесы свидетельствуют о том, что этой цели волшебнику удается достичь.Таким образом, в отношениях Просперо и Калибана на протяжении пьесы можновыделить разные фазы, типологически соотносимые с тремя упомянутыми моделями –рабства, наемничества и сыновства. До первого серьезного проступка Калибана героевсвязывают отношения взаимной любви и доверия: Просперо обращается с дикарем с не203меньшей заботой, чем с собственной дочерью, обучая его языку и деля с ним кров.Отношения сыновства сменяются отношениями рабства после того, как Калибанобманывает оказанное ему доверие, проявляет неблагодарность и жестокость к своемугосподину.
В конце пьесы во взаимоотношениях двоих героев намечается новый поворот:разочаровавшись в своих иллюзиях и осознав глубину своих заблуждений, Калибанрешает исполнить поручения господина не из страха перед ним, а из желания угодить ему,снискать его милость (‘grace’ – V.1.296). Такой посыл характерен скорее для слуги, чемдля раба.5.4.2. АриэльНе меньшим динамизмом характеризуется развитие отношений Просперо иАриэля. Рабство свободного духа колдунье Сикораксе противопоставляется в пьесе еготруду на службе у своего избавителя и нового господина. В этом отчетливомпротивопоставлении, которое поддерживается в произведении, в частности, на уровнесистемы персонажей, прослеживается типологическая связь с пронизывающейбиблейский текст оппозицией рабства Богу, с одной стороны, и рабства Дьяволу – сдругой.
Оба состояния предполагают значительное ограничение свободы выборачеловека, однако если в первом случае ограничения ведут к блаженству, то во втором – кокончательной потере свободы и безрадостному существованию. Эти противоположныесценарии отражены в судьбе Ариэля, для которого результатами подчинения Сикораксестали страдания и потеря воли, а служба волшебнику увенчалась обретением свободы иблаженства.Хотя исполнение поручений Просперо воспринимается свободолюбивым духомкак утомительный труд, хотя Ариэль при первом появлении на сцене с нетерпениемзаявляет волшебнику о своих правах, отношения, связывающие его и Просперо, далеки ототношений господина и раба: волшебник, обладающий безграничной властью над духом,прибегает к увещеваниям, почти к угрозам, но не к прямому давлению, когда тотпроявляет своеволие, а впоследствии не упускает случая, чтобы от души поблагодаритьАриэля за его труд, напомнить ему о близком вознаграждении.
Ариэль же, выполняяпоручения Просперо, подходит к ним творчески (см. монолог об устроенной им буре),искренне желая угодить своему господину, во многом предупреждая намеренияпоследнего и разделяя его чувства: как и сам Просперо, он испытывает сострадание к204провинившимся героям. Ариэлю небезразлично, любит ли его волшебник; в первой сценечетвертого действия он внезапно спрашивает Просперо об этом и получаетутвердительный ответ:ARIELDo you love me, master? no?PROSPERODearly my delicate Ariel.
(IV.1.49)Взаимная любовь, желание угодить друг другу – особенность взаимоотношенийПросперо и Ариэля, указывающая на то, что они не сводятся к отношениям наемничества,а проникнуты значительно большей теплотой. Хотя воля Просперо налагает заметныеограничения на свободу Ариэля, по мере развития сюжета обнаруживается, что воляпоследнего во многом совпадает с намерениями его господина; таким образом,ограничение свободы сочетается в судьбе этого фантастического персонажа созначительной мерой свободы. Этот парадокс обретения свободы в неволе, восходящий вкультуре шекспировской эпохи к христианской догматике, в частности к учению очеловеческой и Божией воле, находит отражение и в судьбе Фердинанда: принц стерпением и твердостью принимает все налагаемые на его свободу ограничения и внаграду получает «новую жизнь» (‘second life’).5.4.3.
ФердинандПервое впечатление о Фердинанде складывается у зрителей еще до его появленияна сцене: из реплик матросов мы узнаем, что герой проводит последние минуты передмнимым кораблекрушением в молитве, а из монолога Ариэля – о том, что принцу, как идругим героям, не удалось сохранить самообладание перед лицом смерти. На вопросПросперо «Кто ж остался духом тверд?/ В сумятице кто сохранил рассудок?» Ариэльотвечает:Not a soulBut felt a fever of the mad and play'dSome tricks of desperation. All but marinersPlunged in the foaming brine and quit the vessel…The king's son, Ferdinand...Was the first man that leap'd... (II.2.208-212, 214-215)205Благочестие принца сочетается, таким образом, изначально с отсутствием той воли(В2), той силы духа, которая, согласно представлениям эпохи, должна быть непременнымкачеством правителя.Самообладанию учит героя Просперо, вначале подвергая его тяжким испытаниям,обращая его в своего раба, а впоследствии требуя от него безукоризненнойцеломудренности в отношениях с Мирандой до совершения брачного обряда.
Если вначале пьесы герою явно недостает самообладания, то к концу действия это качествопроявляется в нем в полной мере: в общении с Мирандой герой не предпринимаетпопыток перейти строго очерченных в речи Просперо границ дозволенного и самосознает, что его поведение в отношении возлюбленной формирует их судьбу, как надуховном, так и на материальном уровне:As I hopeFor quiet days, fair issue and long life… <…>The strong'st suggestionOur worser genius can, shall never meltMine honour into lust... (IV.1.23-24, 26-28)Достойно выдержав все испытания, Фердинанд, выражаясь его же словами, обретает вПросперо «нового отца» (‘second father’) и получает «новую жизнь» (‘second life’;V.1.195). «(Вторым) отцом» принято называть отца жены или мужа.
Однако здесь, всочетании со словами «вторая жизнь», данный образ также вызывает отчетливуюассоциацию с религиозным дискурсом эпохи, где эти слова использовались поотношению к Богу и жизни, которую Тот дает уверовавшему в него человеку, делая его«наследником» Своего Царства. К образу новой, райской жизни, которая открываетсятакому человеку, отсылает и следующая реплика Фердинанда:Let me live here ever;So rare a wonder'd father and a wifeMakes this place Paradise. (IV.1.122-124)Посредством этой параллели в линии Фердинанда — сына Алонзо, ставшего«сыном» Просперо, как и в линии Калибана, актуализируется следующая прецедентнаяситуация Библии: бывший «сын погибели» благодаря своей вере и верности своемуистинному господину обретает в нем нового отца и новую жизнь.2065.4.4.
Идеи вольного существования общества, исключающие отношениявласти и подчиненияРассматривая вопрос о том, как отражается в пьесе социально-политический аспектпредставления о свободе воли, мы не можем обойти вниманием знаменитый монологГонзало о государстве, которое он, по его словам, основал бы на острове, если бы обладалкоролевской властью.По мнению ряда исследователей шекспировского творчества, в этом монологевыражается представление самого автора об идеальном государстве, основанное насоциальных теориях эпохи Возрождения. В качестве аргумента приводятся отчетливыепараллели между словами Гонзало и эссе Мишеля Монтеня «О каннибалах» (“DesCannibales”), где излагается точка зрения, согласно которой индейцы имеют значительноболее совершенную форму общественного устройства, чем самые развитые европейскиегосударства250.