Диссертация (1098185), страница 66
Текст из файла (страница 66)
Отец, непоказывая своего разочарования после долгого пребывания в доме сына,прощается, обещает приехать вновь, но бросает реплику: «Я же не могу сидетьздесь целый день, думая о шахматах»691. Бытовая деталь, несыгранная партия вшахматы, становится знаком отчужденности в семье.Как и у Озу, после отъезда родителей дети легко возвращаются к жизни, вкоторой они поглощены только самими собой. Джиро с облегчением вздыхает,узнав об отъезде отца, Эцуко же многие годы спустя, потеряв старшую дочь ивынужденная признать свободу младшей, неожиданно признается: «Старыеяпонские обычаи жить всем вместе – они совсем, совсем не плохи»692, но при этомне может вспомнить, как в действительности относилась к ним в пору своейюности.
Этот мотив прозвучит в романе трижды, указывая на своего рода«порочный круг»: отделяются от родителей Джиро и Эцуко, хотят жить отдельносестра Джиро и ее муж, ушла из дома Кайко, покончившая впоследствии жизньсамоубийством в полнейшем одиночестве, и, наконец, Ники даже не говоритматери, где она живет.Фильмы Озу показывают, как счастливы все, кто живет в семье, в кругуродителей и друзей.
Эти немногие сцены рисуют чистую радость. Сюжет почтивсех романов Исигуро связан с попытками обрести дом, вернуться в иллюзиюсчастливого прошлого семьи. «Там, где в дымке холмы» заканчиваются сценой690Ishiguro K. Pale View of Hills. L., 1982. P. 129.Там же.
P. 155.692Там же. P. 181.691291прощания Эцуко и Ники у порога дома, который Эцуко все же решила непродавать. Сюжет «Безутешных» разворачивается в сюрреалистический поискгероем дома и родителей. А в романе «Когда мы были сиротами» детективжертвует всем, чтобы найти в полуразрушенном городе дом, в котором некогдажил с родителями.Малособытийные семейные драмы Озу воплотили универсальный опыт XXвека.
Отчуждение, утрата корней, разрыв семейных связей как следствие жизни вновой эре деловых отношений – темы, понятные и японцу, и англичанину.Финальныеблагостныекартинывстречипрощаний,специфическаябесконфликтность современной жизни и у Озу, и у Исигуро обманчивы. Иллюзияблагополучиявдругоборачиваетсябольюодиночества,сиротстваибезутешности.Данная тематика вводится еще одним знаковым интертекстом романа «Там,где в дымке холмы».
Так, необходимо упомянуть о наблюдении Шеффера,который связывает основной ситуационный мотив «Холмов» с сюжетом новеллыДж. Джойса «Эвелин»693, в которой дублинская девушка находится передсудьбоносным выбором: остаться верной семье или тайком отправиться в далекийБуэнос-Айрес с моряком по имени Фрэнк. Однако если в романе Исигуро Сашикожертвует семейными обязательствами ради любви к заокеанскому военному, то уДжойса Эвелин оказывается не способной покинуть отчий дом.
Особенноинтересно, что в обоих текстах возлюбленного героини зовут Фрэнк (англ. frank –искренний, открытый), искренность намерений которого, однако, ставится подсомнение в романе Исигуро.Но противоположная развязка в этих текстах продиктована не тем, чтоФрэнк из романа Исигуро не раз обманывал ожидания Сашико.
Как раз напротив,Сашико сознательно выбирает уехать из Японии с возлюбленным, которому невполне доверяет, в то время как Эвелин решает пожертвовать любовью «оченьдоброго,мужественного,порядочного»Фрэнка.Функцииданногоинтертекстуального хода намного шире совпадения имен и ситуаций.693См. также: Shaffer Br. Understanding Kazuo Ishiguro. Columbia: University of South Carolina Press, 1998. Pp.
18-19.292Исигуро, возможно, имитирует стиль раннего Джойса, который активновводил в «Дублинцах» различные приемы, создающие суггестивный фон, ноотсылает к нему не по форме, а по сути. Исигуро пишет такой же формальномалособытийный сюжет, где в фокусе оказывается психологическая коллизия.Писатель играет на несовпадении ситуационных деталей для того, чтобы показатьто главное психологическое содержание, которое связывает его историю систорией Джойса. Оба текста можно назвать историями об иллюзиях.На первых страницах произведений упоминается пустырь.
Однако в случаеДжойса пустырь – место игр детей, у Исигуро – это пространство одиночествамаленькой Марико, пространство боли и отчужденности, представленное почтикак адский топос (мутная вода в рытвинах, назойливая мошкара, зловонныйвоздух). Подобным образом ключевой для обоих текстов мотив дома появляется впротивоположных контекстах: дом у Джойса – место, которое невозможнопокинуть, место, навсегда связанное с человеческим уделом, увы, по Джойсу,печальным. Исигуро же развивает эту идею иначе, показывая, что отъезд из домане способен сам по себе осчастливить героиню. Но как бы ни развернулся сюжет,в нем акцентируется эффект иллюзорности, несбыточности мечты об иной,счастливой жизни.Еще более любопытным кажется то, что иллюзорность эта введена в обоихпроизведенияхчереззначимыеупоминанияохудожественныхтекстахопределенного характера.
Так, в новелле Джойса условность счастья данапосредством отсылки к опере М.У. Балфа «Цыганочка» на сюжет одноименнойновеллы Сервантеса, а также через упоминание о том, что Фрэнк пел Эвелин«Подружку моряка» Чарльза Дибдина. Подобно этому, в романе Исигуро иллюзиясчастливой жизни вводится через ссылку на «Рождественскую песнь» Диккенса,которуюмечталапрочестьСашико.Неслучайныедетали,вкоторыхакцентируются тексты прекраснодушно-сентиментального настроя, самим фактомих манифестации как метатекстов представляют еще одно измерение темыиллюзорности. Более того, условно счастливый мир дан и ситуацией самойЭцуко, покинувшей Японию ради новой жизни в Англии.293Для читателя мнимость счастья Эцуко очевидна: ее прекрасный английскийдом пуст, в него никогда уже не вернется старшая дочь.
Примечателен разговормежду матерью и младшей дочерью, когда Ники заявляет о том, что живут они нев настоящей провинциальной Англии и настаивает, чтобы мать, наконец, увиделато, что сама она называет настоящим (real countryside). Эпизод мог бы показатьсяслучайным, если б много позже, в самом конце романа, Эцуко, обращаясь кдочери, не проронила следующее: «Когда твой отец привез меня сюда, я помню,как думала о том, что все выглядит по-настоящему английским» 694 .
Эта игранастоящим и иллюзорным, книжным, диккенсовским счастьем – то, что заявляето ключевом психологическом сюжете романа Исигуро – желании рассказчицыоставаться в спасительных иллюзиях о благополучии. Так, джойсовскийинтертекст в романе Исигуро служит не только перекличке ситуационных иформальных приемов, но связывает тематические узлы текстов вокруг идеииллюзорности счастья.Интертекстуальныеперекличкиуказываютнаненадежность,эстетизированность исповеди Эцуко, на стремление избежать реального взглядана свою личную историю.
Создавая из фрагментов текстов прошлого (своих,чужих, текстов культуры) воображаемую иллюзорную картину, Эцуко рисует то,что искусствоведы бы назвали trompe l’oeil – точную и вполне правдоподобнуюкопию того, что могло бы быть. За этим фасадом чужой судьбы, однако,скрывается проглядывающаяся «смутная» правда о личной трагедии, оневозможности забыть вину и боль.И двойничество персонажей, и использование «чужих текстов» ненадежнойрассказчицей позволило ей балансировать на острых гранях исповедальности.Однако в романах Исигуро есть комплексы предметных и ассоциативно-образныхмотивов,непосредственносрассказываниембудтонесвязанных,ноуказывающих вектор движения рассказчика к избавлению от иллюзий,обнажению раны, признанию ее неизбывности. Деталь, повторяющаяся в694Ishiguro K.
Pale View of Hills. L., 1982. P. 182.294значимых местах развития личного сюжета, становится концептуализирующиммотивом.Весьма любопытно функционирование мотива веревки в романе «Там, где вдымке холмы». Она упоминается впервые почти в середине романа: Эцуковспоминает о том, как веревка обвязалась вокруг ее ноги, когда она оказалась напустыре в поисках маленькой Марико. Но, обнаружив девочку, Эцуко страннымдля себя образом пугает ее – после немногословного нейтрального разговораМарико неожиданно подхватывает сандалии и убегает.
Читатель помнит, чтоподобная сцена уже описывалась на первых страницах романа (веревка неупоминалась). В ней Марико также испугана при виде Эцуко, наклоняется, чтобывзять сандалии, и бежит. Сцена с тем же событийным рядом появится в третий разв самом конце романа. Именно тогда рассказчица Эцуко допустит оговорку,потеряет контроль над рассказом, и читателю станет ясно, что описанный эпизодв действительности воскрешает сцену разговора Эцуко со своей дочерью Кайкоперед отъездом из Японии.Но упоминание о веревке, обвязавшейся вокруг ноги, во время второгоповтора сцены отнюдь не случайно. В тот раз звучит вопрос девочки: «Зачем тебеверевка?». Эцуко не отвечает, она лишь замечает следы ужаса на лице ребенка, еестранное поведение, ее бегство. Но возвращение к этой ситуации в конце повестиконцентрирует внимание на дважды заданном вопросе девочки о том, почемуЭцуко держит нечто в руках.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
