Диссертация (1098185), страница 46
Текст из файла (страница 46)
Дом – английская святыня и традиционныйанглийский символ нации – в романе показан не только как место сомнительныхпереговоров.ВызываетсомненияисторическаяархитектурнаяценностьДарлингтон-холла. Гостья поместья интересуется аркой: «Эта арка напоминаетсемнадцатый век, но соорудили-то ее совсем недавно? И все-таки, на мой взгляд,подделка. Очень искусная, но подделка»485. Но не только дом видится подделкой,сам Стивенс в ее глазах оказывается «искусной подделкой» под английскогодворецкого, ибо не служил при истинном джентльмене (как мы помним, он скрылэтот факт).
Исигуро заставляет читателя искать подтекст во множестве частныхисторий, будто случайно восстановленных памятью Стивенса. И этот подтекстобнажает историческую правду, надежно скрываемую немногими сдержаннымиангличанами, – правду об утрате Англией былого величия.Вспомним еще раз, как Стивенс определяет достоинство в разговоре спопутчиком: «Оно сводится к тому, чтобы не раздеваться на глазах у других».
Тот483Там же. С. 73.Там же. С. 81.485Там же. С. 61.484206переспрашивает, затем кивает, но вид у него при этом «немного озадаченный»486.Его собеседник – доктор и джентльмен, но джентльмен новой формации, емунепонятен «великий смысл», вкладываемый Стивенсом в понятие сдержанность.Более того, как уже говорилось выше, такие национальные аксиомы, каксдержанность,величие,достоинство,нетребуютаргументации.Ихсамоочевидность «might be felt but not described». Времена меняются, и Стивенсуприходится разъяснять их. Но что тогда сам роман, как не опровержение этогопринципа? Еще столетие назад Стивенсу не было бы нужды говорить одостоинстве, пытаться оправдать свои поступки и ошибки своего хозяина.Величие и достоинство обоих было бы неоспоримо.Напомним, что словари определяют reserve как «стремление держатьсобственные чувства, мысли и дела при себе» (the keeping of one‘s feelings,thoughts, or affairs to oneself).
Но почему же истинный дворецкий, бесконечноповторяющий, что «для великих дворецких профессиональный облик – то же, чтодля порядочного джентльмена костюм: он не даст <…> сорвать его с себя налюдях, а разоблачится тогда и только тогда, когда сам того пожелает, инепременно без свидетелей»487, решается на исповедь?Роман, который мы читаем, сама его повествовательная форма –одновременно показ и опровержение принципа английской сдержанности.Исигуро заставляет своего героя балансировать между желанием сохранитьпресловутую английскую сдержанность, утаив от читателя подлинные чувства имысли, и страстной потребностью найти новое определение достоинству.Роман написан в форме путевых заметок, в которых событиям текущего дняуделяется гораздо меньше внимания, чем памятным эпизодам прошлого 488 .486Там же. С.
100.Там же. С. 23.488По мнению К. Уолл, диспропорция эпизодов прошлого и настоящего в исповеди Стивенса указывает на то, чтоего рассказ – попытка оправдания ошибок прошлого (см.: Wall K. «The Remains of the Day» And It‘s Challenges toTheories of Unreliable Narration // Journal of Nаrrative Technique. 1994.
Vol. 24. № 1. P. 18).487207Однако подробная детализация и выхолощенная иносказательность не толькооговаривает желаемый Стивенсом контекст489.К примеру, подробно дается, несомненно, встревожившая Стивенса речьГарри Смита, который утверждает свое право «говорить, что думает», так как «неможет быть достоинства у раба» 490 . Стивенс противопоставляет этим взглядамразвернутую аргументацию. Но многочисленные примеры, демонстрирующиевеликолепие этикета дворецких, апология «разумной преданности»491, поСтивенсу, ничего общего с рабской не имеющая, однако, не способны скрытьошибок героя, который отвергает идею «твердых взглядов», то есть взглядовсобственных. Еще один пример – давняя история, связанная с необходимостьюрасчета двух работящих еврейских девушек.
Дворецкий без колебаний проявляетразумную преданность хозяину. Но память возвращает ему боль вины передгорничными не прямо (личное раскаяние), а косвенно, через воспоминания обупреках мисс Кентон. Говорит ли Стивенс, как Гарри Смит, «то, что думает»?Нет, его тайные сомнения, его «твердые взгляды» звучат чужими голосами.Английская сдержанность, делающая невозможной для Стивенса любуюдекларацию чувств, лишает повествование Стивенса упоминаний о переживаемыхчувствах. В ремарках Стивенса нет ни слова об эмоциях: улыбка, кивок –традиционные формы вежливости – замещают целый спектр чувств.
С точкизрениячитательскоговосприятиявесьманеожиданнымипредставляютсяотдельные реплики собеседников Стивенса, будто против его воли указывающиена эмоции героя. В речи дворецкого и характере его описаний ничто несигнализирует о смене настроения. Тон письма Стивенса неизменно сдержан. Так,к примеру, во время приема герой чувствует, как его тронул за локоть лордДарлингтон: «Стивенс, у вас все в порядке? – Да, сэр.
В полном порядке. – У вастакой вид, словно вы плачете. Я рассмеялся, извлек носовой платок и поспешно489Здесь и в других романах Исигуро повествование ведется от лица так называемого «ненадежного рассказчика».В предшествующих «Остатку дня» романах Исигуро «Там, где в дымке холмы» и «Художник зыбкого мира»используется тот же принцип.490Исигуро К. Остаток дня // Иностранная литература. 1992. № 7.С. 89.491Там же. С.
97.208вытер лицо. – Прошу прощенья, сэр. Сказывается тяжелый день» 492 . Читательзнает, что только что Стивенс потерял отца, но толкует он об усталости итриумфе профессионализма. Рассказ об эмоциях – табу. Именно улыбка иупоминания об усталости, как правило, маркируют скрытые эмоции героя. Мотиввозникнет и в другой ключевой ситуации, в тот день, когда мисс Кентонобъявляет о своем скором замужестве. Стивенс проявляет достойное восхищенияхладнокровие, «вежливо смеется» в разговоре с гостями и сетует на усталость.Так, несмотря на декларируемую верность незыблемым твердыняманглийского этикета, множество деталей подтекста указывают на болезненныесомнения Стивенса в правомерности той эмоциональной холодности, что разбилаего личную жизнь.
Мучимый сожалениями, герой неоднократно вспоминает однии те же сцены. Но память возвращает их искаженными таким образом, что преждезначимые для Стивенса «исторические» даты и события уступают в них местолейтмотивам, маркирующим скрытые эмоции. Чашка какао за ежевечернимивстречами с мисс Кентон, ваза с цветами, которую она принесла к нему вбуфетную, ее профиль на фоне окна, закрытая дверь, из-за которой слышен еетихий плач, – эти и другие детали каждый раз незаконно проникают в мыслиСтивенса навязчивыми напоминаниями об отвергнутой любви и разрушеннойжизни: Стивенс отказывает мисс Кентон во встречах за какао, выставляет ее свазой в руках из буфетной, так и не стучится в закрытую дверь. Еще разподчеркнем, все эти детали – элементы подтекста, Стивенс ни разу не говорит освоей любви к экономке.
Но именно они организуют скрытую интригу романа.Своеобразная, ибо сдержанная до парадоксальности, «катарсическаяситуация» на финальных страницах романа видится итогом подлинной интриги, окоторой говорит Исигуро в интервью. Стивенс, пожалуй, лишь чуть менеестройноделитсясослучайнымзнакомымболезненнымпрозрениембессмысленности служения лорду Дарлингтону, которому была отдана вся егожизнь. В ответ ему предлагают носовой платок: Стивенс плачет, извиняется за то,492Там же. С. 53.209что ввиду усталости оказался в «неприличном» положении – утратилсдержанность и «разоблачился на публике».Как представляется, художественная завершенность романа не в длинномпути к этому финальному отказу от прежних взглядов, а в предпринятой попыткеоб этом рассказать.
На последней странице романа герой говорит о «сожалениях,что жизнь сложилась не совсем так» 493 , и, наконец, снимает с себя маскуанглийской сдержанности. Роман заканчивается на трагикомической и даже нелишенной иронии ноте: Стивенс принимает решение развивать «навыкиподтрунивания»,чтобынайтивзаимопониманиесновымамериканскимхозяином. При этом он замечает: «В конце концов, как подумать, не такое это иглупое дело, особенно если шутливая болтовня и вправду служит ключом ктеплому человеческому общению» 494 . Чтение исповеди дворецкого, его еще нешутливое, но, несомненно, дружеское обращение к читателю возможно лишьблагодаря этому открытию. Исповедальное «Я» английского дворецкого все жестремится найти себя в слове, обращенном к «Другому».Подводя итоги, следует подчеркнуть некоторые из выделенных намиособенностей исповедальной формы в романе Исигуро. Среди них следующие:во-первых,самоповествованиедворецкогопредстаеткакпроцессконструирования исповеди, полной недосказанностей, искажений, «лазеек» и«уловок», однако ведущей к частичному самообнажению в финале (постепенноепризнание личного краха, стыда и ошибок лорда Дарлингтона; субъективныймонтаж повторяющихся воспоминаний, данных в корректирующей оптике; приемперепоручения слова для проговаривания неприятных истин (мистер Кардинал,мисс Кентон, Гарри Смит и др.); мотив путешествия как движения в пространствосуществования вне профессиональной «маски»; финальное обнаружение героемневозможной для него вначале адресации (к новому хозяину; к читателю егоромана-исповеди);493494Там же.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
