Диссертация (1098185), страница 41
Текст из файла (страница 41)
Unlike Father, Like Son. An Interview with Martin Amis / C. Bellante, J. Bellante // The BloomsburyReview. 1992. № 12.2. P. 16.183Двойничество и зеркальность, становящиеся ведущими художественнымиприемами Эмиса, однако, не дань постмодернистской моде. Крах гуманизма каксистемыэтическихсмыслоразличенийвыступаетзнакомтотальногосаморазрушения человека425.Подчеркнем, что основным источником, на который ссылается Эмис, сталакнига известного английского психолога Роберта Джея Лифтона «Нацистскиеврачи: медицинское убийство и психология геноцида» («The Nazi Doctors: MedicalKilling and the Psychology of Genocide», 1986)426. В ней Лифтон делает ряд ценныхнаблюдений над loading language – словарем внутригруппового общениянацистов, созданным с целью устранения самостоятельного критическогомышления, и размышляет над психологической моделью «доктрина вышеличности» 427 .
Но самым важным открытием Лифтона считается описанный имфеномен «удвоения личности» – психологический механизм, который позволилпрофессиональным врачам стать профессиональными убийцами. ИсследованиеЛифтона дает возможность понять страшную человеческую метаморфозу,позволившую создать эффективный конвейер убийств – нацистские лагерясмерти. Автор раскрывает психологические механизмы того, как психическиздоровые, духовные и интеллектуальные люди легко становятся фанатичнымиприверженцами идеологии, которая очевидно противоречит их первоначальнымвзглядам.Многое в романе заставляет думать, что «альтер эго» героя, от лицакоторого ведется повествование, – сущность, рожденная в Кат-Цет: «Вообразитетело, которого у меня нет, представьте себе такую картинку: идеализированный425Дегуманизация во всех вышеприведенных примерах, связанных со зверствами в концентрационных лагерях,затрагивала, прежде всего, знакомую с начала века тему сведения человека к телесности.
Мы помним страшные всвоей физиологичности описания трупов в окопах после газовой атаки в романах Ремарка или Барбюса. Конечно, вромане Эмиса нацистские концлагеря показаны как мощная индустрия смерти, индустрия дегуманизации, апофеозтелесности, неимоверной цинической рациональности. Но важна и другая грань дегуманизации нацизма,изображенная Эмисом как никогда ранее, – тотальная духовная дегуманизация как лишение личностной цельностичеловека. Деформация и распад человеческой личности на две равноправные составляющие, пожалуй, былиобъектом рефлексии лишь в киноопытах о психологии нацизма (например, в «Ночном портье» Л.
Кавани).426Lifton R.J. The Nazi Doctors: Medical Killing and the Psychology of Genocide. New York: Basic Books, 1986. 510 p.427Волков Е.Н. Основные модели контроля сознания (реформирования мышления) // Журнал практическогопсихолога. 1996. № 5. С. 86-95.184зародыш с преданной улыбкой» 428 . Но это не так. Эмис показывает процесспсихологической ресоциализации, позволяя читателю совершить вместе снаивным и прекраснодушным повествователем путь в самые глубины ада души. Вначале романа, наблюдая больничные изуверства, повествователь говорит: «Умомя почти готов признать, что насилие приносит пользу, насилие – это хорошо. Новнутренне я не могу принять его омерзительности»429. Ситуация обратного ходавремени иронически высвечивает психологическую травму невинного ОдилоУнфердорбена, когда-то попавшего в жернова нацистской идеологии ичудовищной практики уничтожения человека.По мнению Лифтона, резкая и глубокая ресоциализация возникает какинстинктивная реакция самосохранения в условиях чрезвычайного групповогодавления.
Поведение, требуемое и вознаграждаемое тоталитарной группой,настолько отличается от старого «Я», что обычной психологической защиты(рационализации, вытеснения и т.п.) недостаточно. Все мысли, убеждения,действия, чувства и роли, связанные с пребыванием в деструктивном культе,организуются в независимую систему, частное «Я», которое полностьюсогласуется с требованиями данной группы. Но происходит это не по свободномувыбору личности, а как инстинктивная реакция самосохранения.«Надо очерстветь душой к боли и страданиям. И побыстрее. Последнийсрок – прямо сейчас»430, – говорит повествователь, не способный выносить ужасовбольницы.Черезнесколькостраниц,потерявспособностьговоритьонравственных муках, он откажется быть человеком и продолжать рассказ (конец1-й части): «Я вижу лик страдания.
Лик его свиреп, бездушен и стар. <…>Наверное, я устал быть человеком, если я на самом деле человек. Я устал бытьчеловеком»431. Но уже в Аушвице он «шпарит по-немецки, будто во сне, будто428Эмис М. Стрела времени, или Природа преступления. СПб.: Домино, 2004. С. 52.Там же. С. 33.430Там же.
С. 96.431Там же. С. 109.429185хороший робот» 432 . По мысли Лифтона, новое частичное «Я» действует какцелостное, устраняя внутренние психологические конфликты. В Аушвице врачмог через удвоение не только убивать и осуществлять вклад в убийство, но имолча организовывать в интересах этого зловещего процесса всю структурусвоего «Я», все аспекты своего поведения. При удвоении, однако, две «личности»знают друг о друге, и все-таки действия «злой» половины не имеют никакихморальных последствий для того «Я», которое не несет на себе зла.Примечательно, что мучимый совестью старый Одило-Тод, дарящийигрушки детям и раздающий бесплатные лекарства проституткам, все же«обладает механизмом восприятия, который управляет его реакциями на всеопознаваемые индивиды.
Его эмоциональное состояние четко структурировано:один уровень внутренней мобилизации – на испаноязычных, другой – на азиатов,третий – на арабов, четвертый – на индейцев, пятый – на чернокожих, шестой – наевреев. Еще в его распоряжении дополнительный репертуар настороженнойвраждебности к сутенерам, путанам, наркоманам, сумасшедшим, колченогим,зайчьегубым, гомосексуалистам и глубоким старикам»433. Психологическиеосновы личности Одило навсегда утратили свою целостность; насилие ираскаяние, бездушие и вина, черствость и боль навсегда отпечатались в егосудьбе, как и в его имени Unverdorben.
Необъяснимая двойственность реакцийТода свидетельствует об одном – о неизбывности страдания, боли, неизживающей себя памяти о насилии (ср. со словами повествователя: «Я подошелслишком близко, слишком долго находился подле страдания и обонял егозловонный отравленный выдох; лик его свиреп, бездушен и стар.
Тепловатый гулбольницы – я помню все»434).«Невыносимые повторы» 435 снов Тода говорят о памяти, отзывающейсяпротив воли героя страхом и виной. Но в не меньшей степени важны сами образы,432Там же. С. 133. Адаптивно удвоенное «Я» может стать опасно необузданным, что продемонстрировалатрагическая история нацистских врачей. Процесс над двадцатью врачами был первым из двенадцати судовНюрнбергского процесса и длился девять месяцев.433Там же.
С. 51.434Там же. С. 113-114.435Там же. С. 66.186навязчиво стучащие в сознание Тода: младенец-бомба, фигура в белом халате ичерных сапогах, «огонь, больно лечащий и ярко творящий из кромешного чада ихаоса» 436, звездная вьюга из душ, вонь от сгоревших ногтей, карлики, зеркала иблизнецы, близнецы, близнецы.Интерес к близнецам во многом связан с отсылкой к идее Йозефа Менгеле,основанной на стремлении создать методы «повышения плодовитости арийскихженщин». Однако метафорическое прочтение близнечества, возможно, такжесвязано с тотальной унификацией личности, превращением мира в конвейер попроизводству идеального генетического материала, своего рода зеркальныйаналог фабрики уничтожения недочеловеков Кат-Цет.Именно эта идея вводит в интерпретацию романа новый поворот:уничтожение и творение человека оказываются неразрывно связанными.
Болеетого, созидание мира телесности и распада все так же знаменует отпадение отБожественного, его зеркальную аннигиляцию. Так, в романе с очевидностьюугадывается христианский шифр Творения. Но творения из ничего, ex nihilo:«Какая у нас сверхъестественная цель? Вымечтать расу. Делать людей из погоды.Из грома и молнии. Газом, электричеством, дерьмом, огнем» 437 . Во снах Тод«лучится неодолимой силой, которой нет преград, – силой, заимствованной утворца-покровителя»438. Рационалистическая гениальность созданного человеком,творцом механического аналога Бытия в Аушвице, о котором с удовлетвореннойусталостьюбога-творцаговоритповествователь,данагротескнымиподробностями: «Я так и знал, что мое золото обладает волшебной силой.
Все этигоды я копил его и лелеял, и оказывается – евреям на зубы. Основную частьодежды пожертвовал Союз немецкой молодежи. Волосы для евреев любезнопредоставила «Фильцфабрик АГ» из Ротаб под Нюрнбергом. Полные вагоныволос. Вагон за вагоном <…>. В Душевой пациенты наконец одевались впредоставленную им одежду, которая была не сказать чтобы чистой, но, по436Там же С. 67.Там же.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
