Диссертация (1098185), страница 33
Текст из файла (страница 33)
Но даже в этом я был неуверен. Мне хотелось достать ее оттуда и убедиться. Я провел пальцем по тонкойтрещине. Теперь я не совсем понимал, зачем мы вообще спрятали маму в сундук.331Макьюэн И. Цементный садик. М.: РОСМЭН-ПРЕСС, 2008. С. 30.144<…> О чем я ни пытался думать, каждая мысль, словно мамино лицо в овале,расплывалась и уходила в ничто»332.Зыбкость памяти о матери рождает у героя чувство зыбкости самого мира,утратившего иные измерения, кроме перспективы телесного распада.
Агониясознания героя выплескивается вовне – агонизирует мир, приговоренный квечномуразложению.Субъективностьпереживанийгерояподчеркнутаконтрастными сценами гедонистического наслаждения загорающей сестры. Но ввоспаленном сознании Джека солнце отсутствует, есть страшное марево, чернаяпыль, вонь, гниющий мусор, жара и мухи 333 . Будто отменяющий само времяадский мир, обступающий Джека, бесконечно напоминает ему о смерти:«Посреди огромного круглого пятна засохшего цемента (на месте погребенияматери) лежала лопата. Мне она напомнила часовую стрелку сломанныхчасов»334.Кажется, только Джек в своем пронзительном ощущении личнойпричастности смерти мыслит себя частью зыбкого мира.
Тучи мух, висящих уокон, ползающих по телу Джека, возможно, связываются в его сознании с«распадом» собственного тела – меняющегося прыщавого и дурно пахнущеготела подростка. Ужасающая картина гниющего мира, не знающего ни смысла, нилогики, завладевает сознанием Джека, погружает его в сон безвременья.Неслучайно одним из лейтмотивов его рассказа становится томительный сон,будто обволакивающий дом335.
Сон размывает границы реальности – и вот ужеДжек не в состоянии понять, кто перед ним в красном плаще – сестра,вернувшаяся из смерти в жизнь мать или незнакомая старуха.Покалеченное смертью время уступает место сну, забытью, болезненнымиграм. Каждый из детей по-своему переживает смерть. Свобода Джули отпрошлого – игра в неподвижность счастливого Эдема, где нет родителей, нетстыда, вины и смерти.
Регрессия в детство маленького Тома, который заподозрил,Там же. С. 113-114.Там же. С. 62, 91, 94, 163.334Там же. С. 112.335Там же. С. 73, 89.332333145что в объяснении смерти матери «что-то не так»336 – также спасительное бегство вдетский «обман» смерти. Сью находит свой путь – она говорит с матерью настраницах своего дневника. Но именно Джек осознает обнаженную конечностьжизни, ничтожность низведенного до мокрицы человека перед безрассуднойэнергией энтропии, распада и разрушения. Вот мысли героя, стоящего рядом содним из разрушенных кувалдой домов по соседству: «Люди, спавшие на этомматрасе, думал я, воображали, что они в спальне.
И верили, что всегда так ибудет. Мне представилась моя собственная спальня, спальня Джули, матери – что,если с ними случится то же самое? <…> Под увесистой железной головкой ее[кувалды] жили мокрицы: теперь они в слепом смятении бегали взад-вперед посвоему крошечному клочку вселенной»337.В лишенной всякой философской интоксикации исповеди Джек горьковысмеивает самодовольное превосходство человека над вещами, он тонкоулавливает «бытие и ничто», абсурдность бытия как его смысл.
Вещный обликмира бытийствует в бетонных стенах многоэтажек, сплошь покрытых почтичерными пятнами сырости, «которые никогда не высыхали» 338 , в бетонныхпрямоугольниках фундаментов разрушенных домов 339 , в гладкой поверхностибетона, на котором уже нет «отпечатка лица» 340 упавшего отца, в цементномпокрове, который скрыл мать.Смерть дается и настойчивым повтором лейтмотивных образов пустырей,брошенных и разрушенных домов, будто втянутых в страшный вихрьуничтожения.
Неумолимо расширяющееся пространство разрухи «говорит»Джеку о неминуемости попадания в энтропийную воронку распада: «Шагая вверхпо улице, я вдруг заметил, что выглядит она совсем не так, как я привык.Собственно, это уже и не улица – так, дорога посреди пустыря. На ней осталосьлишь два дома, не считая нашего, да и те поодаль друг от друга. Впереди я увиделгрузовик, а рядом – группу людей в рабочих робах <…>. Один из них помахалТам же. С. 70.Там же. С. 50.338Там же. С.
27.339Там же. С. 165.340Там же. С. 21.336337146мне рукой, затем указал на наш дом и пожал плечами, а в следующий миг машинаскрылась за поворотом. Там, где прежде стояли брошенные дома, теперь чернелитолько плиты фундаментов <…>. Там, где прежде были стены, теперь чернеликанавки: в них росла какая-то травка с листьями вроде салатных.
Я прошелсявдоль бывшей стены, аккуратно ставя ноги на одну линию, думая о том, как этостранно: всего несколько лет назад в этом бетонном прямоугольнике жила целаясемья. Трудно было понять, то ли это здание, в котором я недавно был. Неосталось никаких примет. Я снял рубашку и расстелил ее в центре самой большойкомнаты… Я упорно лежал, пока не заснул»341.Макьюэн имитирует стилистику Камю, прекрасно прокомментированнуюСартром в «Разборе ―Постороннего‖»: «Точнейшая мерка такой фразы – времябезмолвного интуитивного озарения»342.
Джек просто называет все вокруг (людив рабочих робах, листья вроде салатных, самая большая комната) – наблюдениеперемен предстает скорее как формальная фиксация, лишенная всякой рефлексии.Почти нарочитая простота сравнений («там, где прежде…»), мнимое равнодушиев повседневном «как я привык» создают эффект постороннего и безучастноговзгляда. Но в подтексте – переживаемый Джеком экзистенциальный страхнебытия: пустырь, указующий жест рабочего, бесчеловечная витальностьприроды, чернота плит фундаментов, чернота канавок, бетонный прямоугольниктам, где когда-то жила семья… Небытие провозглашает себя отсутствием«примет» – отсутствием человека.
Джек вносит в картину себя.В самом конце романа – проникновенный разговор брата и сестры. В немвсе то же сплетение лейтмотивов – разрушенный дом, равнодушие природы,бетон, сравнивающий изгибы человеческих судеб, но теперь уже в оглашеннойистине личной смертности: «Мы говорили о снесенных домах в конце улицы и отом, что будет, если и наш дом снесут. – Придет сюда кто-нибудь, – сказал я, – ивсе, что найдет, – несколько кирпичей в высокой траве»343.Там же.
С. 165-166.Сартр Ж.-П. Ситуации: Сборник (Антология литературно-эстетической мысли). М., 1998. С. 314.343Макьюэн И. Цементный садик. М.: РОСМЭН-ПРЕСС, 2008. С. 182.341342147Мотивы телесного распада формируют философский и психологическийподтекст романа. Тема смерти любопытным образом пересекается с темойвзросления, болезненного перехода из детства во взрослое существование.Неслучайно возникают воспоминание о пироге с одной свечой в деньпятнадцатилетия героя и шутливые реплики младшего брата о рождениимладенчика.
Этот мотив как знак нежелания, невозможности или неспособностипревращаться в мужчину возникнет еще раз, когда в финале романа обнаженныйДжек с удовольствием разделит с братом «сонное удовольствие уютнойтемницы», детской кроватки. «Два голых младенчика!» – воскликнет Джули344.Болезненность состояния Джека объясняется раздвоенностью чувств героя,противоречивостью эмоциональных откликов, невозможностью и страстнымжеланием самоотчета, нахождения новой идентичности, страхом утраты чувств.Понимание необходимости взросления, необратимого изменения мальчика вмужчину, решительного и чуждого сентиментальности, мешает Джеку понятьглубину собственных чувств.В сознании Джека прихотливо совмещаются едва осознаваемая вина передродителями и стыд от необходимости признавать последствия гормональногобунта собственного тела. Джек постоянно жалуется на кошмарные сны.
Однако вредуцирующей всякую боль исповеди героя появляются лишь три сна. Два из них,в сущности, вариации одного и того же мотива. Джек рассказывает о кошмаре, вкотором появляются люди с пугающим деревянным ящиком. Герой убежден: «внем какой-то зверек, зловредный и страшно вонючий, и он хочет оттудавыбраться» 345 . Сон любопытным образом предсказывает страшные событияскорого будущего, когда дети похоронят мать в сундуке, но цементный покровдаст трещину. Однако вероятнее другая смысловая связь: сон заканчивается сприходом матери Джека в комнату – серьезный разговор, на который онарешается, полон стыдливых умолчаний, заботливого беспокойства, страхов иугроз. Мать утверждает: «Каждый раз, когда ты … это делаешь, требуется две344345Там же. С.
178.Там же. С. 32.148пинты крови, чтобы это восполнить»346. Не мать, а Джек – «зловредный и страшновонючий зверек», который желает выбраться из «деревянного ящика» – детскойкроватки – в новое свободное бытие взрослого мужчины. Именно в этой главе всенастойчивей зазвучит мотив дурного запаха, исходящего от немоющегосяподростка. Отвратительные проявления телесности – постоянные спутники Джекав его глазах и глазах близких. Бесконечные шутки отца над юношескойпрыщавостью, разговоры матери о том, что Джек наносит «большой вред себе,своему растущему организму» и жалобы сестер на дурной запах (пота?) сводитвсе его «Я» к банальным проявлениям физиологии взросления. Джек не ребенок ине взрослый, он – «вонючий зверек», который вот-вот станет мужчиной.Чуть позже в сознании героя возникнет образ «двух молочных бутылок,полных крови, с крышечками из серебристой фольги» 347 .
В этом утрированноповседневном образе – шоковое сочетание невинности и агрессии, невероятноесмешение противоречивых чувств героя, его постоянная рефлексия над собой«мутирующим».Связь содержательных элементов сна и яви (ящик, мать, разговор сэвфемизмами, вонь) повторится при описании другого кошмара с ящиком иупрекающей его матерью. Самым любопытным образом сон интерпретирует Сью,которая указывает Джеку на его эгоизм и бесчувственность по отношению кматери: «не понимал <…> ужасно обращался <…> не делал того, что она просила<…> не помогал <…> не интересовался ничем, кроме себя»348. В сущности, речь ополном равнодушии Джека к матери, но герой протестует – сначала громко, затемпотише. Однако проникновенное слово Сью окончательно расставляет важныеакценты: «Ты видел сон не о ней, а о самом себе». А далее следует запись издневника, в котором говорится о том, как «страшно воняет» от Джека 349 .Бесчувственный эгоцентричный подросток, тем не менее, глубоко переживаетТам же.
С. 34.Там же. С. 39.348Там же. С. 127.349Там же. С. 128.346347149смерть матери, стыдится своего тела и своей черствости к матери, и более всегожелает вернуться назад, в невинность детства.Онейрическая логика в «случайных» упоминаниях о молочных бутылкахраскрывает грани агонизирующего сознания Джека. Герой вспоминает недавнийслучай, когда он, возвратившись домой, чтобы извиниться перед матерью, бежит,как только она его видит: «Потянувшись за пустой бутылкой молока, она вдругповернулась к окну. Я поспешно отступил и бросился бежать» 350 . Пустаямолочная бутылка – здесь навсегда оставленная простота и невинностьизначальных уз с близкими.В финале романа герой, наконец осознавший всю боль утраты и вновьставшийребенком,теряетложныйстыдпередсвоимвзрослениемипарадоксальным образом возвращается в невинность.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
