Диссертация (1098142), страница 44
Текст из файла (страница 44)
Герой, согласно Бремеру, не желает видеть очевидной реальностисексуальной любви, неизбежной для человека; тем самым, данный пассажсогласуется с общей характеристикой Ипполита как героя, стремящегосяпереступить скромные границы человеческого существования и потому«подставляющего себя завистливым ударам божества».216Точку зрения Бремера разделяет Кернс.
Как и Бремер, он сопоставляетпассаж из «Ипполита» с фрагментом Ибика и полагает, что в них обоихимплицитно присутствует мысль о неизбежности прихода эроса – мысль,очевидности которой Ипполит не желает видеть: «Лирические ассоциацииданного пассажа говорят о приходе любви к тем, кто прежде был нетронут,что вступает в противоречие со стремлением Ипполита сохранять своюдевственность».217Нельзя не согласиться с тем, что в locus amoenus часто присутствуютсексуальные ассоциации, и естественно предположить, что эта смысловаяособенность данного топоса каким-то образом используется и Еврипидом в«Ипполите», особенно учитывая, сколь важную роль играет в пьесе эрос.Обоснованность подобного предположения подтверждается и тем, что215Bremer 1975, 269.216Bremer 1975, 277.217Cairns 1993; см.
также Cairns 1997.250Еврипид использует в изображении луга слова, типичные для locus amoenus иимеющие в то же время очевидные сексуальные коннотации – ἀκήρατος«нетронутый» и δρέπεσθαι «срывать». Однако интерпретация, которуюпредлагают Бремер и Кернс, едва ли может быть верной.Калам в своей книге, посвященной топике изображения эроса вгреческой поэзии, обратил внимание на то, что эротический locus amoenusможет иметь два разных варианта. Первый из них – это нетронутый луг, и онассоциируется с девственностью (παρθένος), второй – это сад с плодами, и онсвязан с этапом перехода от девственности к браку (νύµφη).218 Хотя многиефакты мешают нам провести столь строгую терминологическую границумежду этими двумя вариантами – например, у Ибика в саду (κῆπος) сплодами пребывают девы (παρθένοι), а у Еврипида говорится о луге (λειµών),за которым при этом ухаживает садовник (κηπεύει), – тем не менее очевидносуществует смысловое и функциональное различие между двумя пейзажами,в одном из которых зреют плоды, а в другом расцветают цветы.
Плодызреют, чтобы их вкусили – поэтому такой вариант пейзажа действительноможет символизировать естественность и необходимость эроса, приходящегона смену девственности. Что же касается цветов, то для них бытьсорванными – событие противоестественное и губительное, и потому этотобраз встречается обычно в сочетании с такими проявлениями эроса,которые причиняют боль, – со сценами сексуального насилия. Нередко впоэзии мы встречаем образ луга, на котором персонаж собирает цветы, азатем становится жертвой насилия.219 Главная идея и настроение в такихкартинах – не неизбежность прихода эроса, но контраст между мирнымспокойствием и невинностью, и вторгающимся насилием.
Мотив цветканесет в себе символический смысл, выражая чистоту и вместе с тем слабостьи беззащитность девственности, а срывание цветка находится в тесной связи218Calame 1999, 160 сл.219Бремер рассматривает также и эти случаи locus amoenus (Bremer 1975, 273-274), однако не отделяет их отпримеров другого рода, подобных саду Ибика.251с последующим умыканием, символически предвосхищая лишениедевственности. По словам Сигала, исследовавшего этот топос в«Метаморфозах» Овидия, «хрупкость цветка сочетается с нежностью всегопейзажа, для того чтобы показать невинность и красоту беззащитнойдобычей похотливых сил».220Ранним примером этого топоса является рассказ о похищенииПерсефоны Аидом в начале гомеровского гимна Деметре.
В моментпохищения Персефона танцевала в хороводе Океанид и собирала цветы на«нежном лугу»:θύγατρα τανύσφυρον ἣν Ἀϊδωνεὺςἥρπαξεν, δῶκεν δὲ βαρύκτυπος εὐρυόπα Ζεύς,νόσφιν Δήµητρος χρυσαόρου ἀγλαοκάρπουπαίζουσαν κούρῃσι σὺν Ὠκεανοῦ βαθυκόλποις,ἄνθεά τ᾽ αἰνυµένην ῥόδα καὶ κρόκον ἠδ᾽ ἴα καλὰλειµῶν᾽ ἂµ µαλακὸν καὶ ἀγαλλίδας ἠδ᾽ ὑάκινθοννάρκισσόν θ᾽,Дочь тонколодыжную, которую схватилАидоней, а позволил громкогремящий широкозвучащий Зевс,Когда она без Деметры златосерпой прекрасноплоднойРезвилась вместе с полногрудыми дочерьми ОкеанаИ собирала цветы, розы, шафран и прекрасные фиалкиНа нежном лугу, и ирисы, и гиацинтИ нарцисс (2-8).221220Segal 1969, 34.221О том, что образ Ипполита построен здесь по модели Персефоны (Kore figure), комментаторы писали нераз, см. Foley 1985, 87; Zeitlin 1996 (1985), 234 f.; Goff 1990, 58 f.252Вслед за тем мы встречаем сразу несколько подобных сцен у Еврипида.В «Ионе» Креуса, обвиняя Аполлона в насилии над ней, так рассказываетсвою историю:ἦλθές µοι χρυσῷ χαίτανµαρµαίρων, εὖτ᾽ ἐς κόλπουςκρόκεα πέταλα φάρεσιν ἔδρεπον,†ἀνθίζειν† χρυσανταυγῆ·λευκοῖς δ᾽ ἐµφὺς καρποῖσινχειρῶν εἰς ἄντρου κοίταςκραυγὰν Ὦ µᾶτέρ µ᾽ αὐδῶσανθεὸς ὁµευνέταςἆγες ἀναιδείᾳΚύπριδι χάριν πράσσων.Ты пришел ко мне, с волосамиСверкающими золотом, когда я в подол платьяСрывала лепестки шафрана,Сиявшие золотом в ответ.Вцепившись в белые кистиРук, ты повел меня, кричащую: «Мама!»,На ложе пещеры, Мой любовник-бог, Бесстыдно угождая Киприде (887-896).Затем, умыкание на лугу является важным сквозным мотивом «Елены»,трагедии, и в прочих отношениях обнаруживающей большую близость«Ипполиту».
Во-первых, Гермес похитил Елену, когда она срывала цветы,чтобы посвятить их Афине:253ὅς µε χλοερὰ δρεποµέναν ἔσω πέπλωνῥόδεα πέταλα Χαλκίοικονὡς Ἀθάναν µόλοιµ᾽,ἀναρπάσαςКогда я срывала в платьеЛепестки роз,Чтобы пойти к Златодомной Афине,Он схватил меня (244-6);позже мы узнаем, что, как и Персефона, Елена была выхвачена из хороводадевушек (1465-1468).Это похищение само по себе не является сексуальным, но тем не менееоно моделируется по образцу похищения Персефоны Аидом и описываетсяподобно сексуальному насилию (ср.
ἀναρπάσας «схватил» и тот же глаголἥρπαξεν в гимне Деметре), будучи спасительным аналогом и заменойумыканию Елены Парисом. История Персефоны – модель для похищенияЕлены – также удостаивается в «Елене» особого рассказа (1312-1313).222Эти сцены очень схожи с ситуацией Ипполита. Подобно Персефоне иЕлене, Ипполит срывает цветы на лугу и поет в кругу своих спутников, изатем, подобно Персефоне, Креусе и в некоторой степени Елене, становитсяжертвой насилия, происходящего от эроса. Пролог «Ипполита»примечателен тем, что здесь традиционная модель получает не толькообычное поэтическое, но и сценическое воплощение.
Зрители воочию видятгероя выходящим в кругу своих спутников и поющим вместе с ними ссобранными им цветами в руках.Данная параллель, с моей точки зрения, ясно показывает, как именноследует понимать значение образа луга в прологе «Ипполита». Все222Из более поздних примеров этого топоса ср.
особ. Мосх «Европа» 63 сл., см. комментарий Bühler 1960, 75и 108 сл.254рассмотренные выше случаи умыкания на лугу отнюдь не предполагают тогосмысла, который хотят видеть Бремер и Кернс в луге Ипполита. Едва ли мыможем рассматривать образ луга как психологическую характеристикуИпполита, подчеркивающую его непонимание и недооценку роли любви вчеловеческой жизни. Даже если для зрителей сексуальная коннотациянетронутого луга была привычной и очевидной, странно было бы ждать тогоже от персонажа, становящегося жертвой страсти. Мы не можем упрекать вневерной оценке реальности сексуальной любви Персефону, Креусу илиЕлену; их единственная роль в подобных сценах – это роль жертв.
Такой жежертвой, в чью девственную беззаботность вторгается разрушительный эрос,предстает в свете этих аналогий и Ипполит. Традиционный образнетронутого луга должен выражать здесь свои обычные смыслы –подчеркивать невинность и мирную безмятежность героя и драматическиготовить будущее вторжение в его мир жестокости и насилия.Далее в пьесе образ девственной или дикой природы появляется ещенесколько раз. Развитие этого образа подчиняется традиционному дляданного топоса переходу от безмятежности и невинности к насилию.
Тодвижение, которое в других примерах происходит в пределах небольшихпассажей в несколько стихов, в «Ипполите» совершается на протяжении всейдрамы, будучи одним из ее композиционных стержней.В первом эписодии мир Ипполита, в том числе и его нетронутый луг,но также леса и горы, где он охотится, оказываются местом, куда обращеныбезумные устремления Федры. Героиня мечтает убежать в этот мир, напитьсяводы из льющегося там источника, прилечь отдохнуть на лугу под тополями,охотницей преследовать оленей и объезжать на ристалище венетскихжеребцов.В новом изображении мира Ипполита появляется одна не звучавшаяпрежде нота.