Диссертация (1098142), страница 20
Текст из файла (страница 20)
244,т.е. стыд после невольных признаний. Мнение Доддса, Сигала и Кернса, чтоαἰδώς в ст. 244 есть αἰδώς «внутренний», ошибочно, поскольку Федрастыдится здесь не столько самой испытываемой ею страсти, сколько тоговнешнего выражения, которое находит эта страсть – своих безумныхпризнаний, высказанных в присутствии других людей (αἰδούµεθα γὰρ τὰλελεγµένα µοι «Мы стыдимся сказанного мною»).103 Этот αἰδώς заставляетгероиню не исторгнуть из души порочную страсть, добиваясь внутреннейчистоты, как полагает Сигал,104 но не давать этой страсти внешнего выхода,ни в поступках, ни в словах.достойное, то и рассказ о нем должен принести Федре добрую славу. Таким образом, соображение в ст.
332– не более чем заблуждение, вызванное непониманием ею реального положения Федры. Заблуждение этовстает в один ряд с другими ошибочными предположениями кормилицы, например, о том, что Федра больнаженской болезнью (293-294), что ей следует обратиться к врачам (295-296), что причина ее недуга – изменыТесея. О роли, которую играют в драме заблуждения, см. гл.
1.103Ковач справедливо возражает Доддсу: «Предполагаемый внутренний αἰδώς в ст. 244 совершенноопределенно относится к стыду Федры по поводу безумных слов, сказанных ею в присутствии других. Здесьнет ничего специфически внутреннего, как должно было бы быть по мнению Доддса» (Kovacs 1980b, 289).104Сигал полагает, что Федра своей фразой, сказанной ею кормилице: χεῖρες µὲν ἁγναί, φρὴν δ᾽ ἔχει µίασµά τι«Руки мои чисты, но на душе пятно» (317) выражает свое стремление к внутренней чистоте (Segal 1970,281), т.е.
что она произносит эти слова с интонацией самоосуждения, не желая мириться с пятном на своейдуше. Затем Сигал приравнивает «внутреннюю чистоту» к нравственной чистоте, понимая под «душой»(φρήν) «духовную» (“spiritual”) жизнь Федры, и утверждает, что Федра в начале драмы этой чистотойобладала, потеряв ее впоследствии. Это мнение, однако, основано на ошибочном отождествлении«внутреннего» и нравственного и на столь же ошибочном представлении о психологической и нравственнойтрансформации, которую будто бы переживает героиня. Характер Федры с самого начала обнаруживаетраздвоенность: порочному «внутреннему», т.е.
страсти, владеющей ее душой (φρήν), противостоитдобродетельное «внешнее» (χεῖρες) – ее поведение. Произнося слова χεῖρες µὲν ἁγναί, φρὴν δ᾽ ἔχει µίασµά τι«Руки мои чисты, но на душе пятно», Федра не высказывает желания очистить душу, даже если и сожалеет о103Противопоставление «внутреннего» αἰδώς в ст. 244 и «внешнего» в ст.335 оказывается, таким образом, своего рода научной фикцией, и потому неможет объяснять фразу о двух αἰδώς в монологе Федры. Помимо этого,можно привести еще два серьезных возражения против той интерпретациирассматриваемого пассажа, которую предлагают Доддс, Сигал и Кернс.своей внутренней порочности; смысл всего поведения героини, отраженный и в данной фразой, состоит втом, чтобы вопреки «внутренней» порочности совершать добродетельные поступки (ср.
ἐκ τῶν γὰρ αἰσχρῶνἐσθλὰ µηχανώµεθα «Мы мастерим достойное из постыдного», 331). «Внутреннее» (φρήν) при этом никак нетождественно подлинно нравственному; напротив, подлинно нравственным (ἐσθλά) оказывается «внешнее»,т.е. добродетельное поведение, противостоящее запятнанности души.Фразу ἐκ τῶν γὰρ αἰσχρῶν ἐσθλὰ µηχανώµεθα «Мы мастерим достойное из постыдного», 331, кстати,Сигал трактует также невозможным образом. Желая увидеть в ней выражение заботы о внутренней чистоте,составляющей, по его мнению, суть поведения Федры в первом эписодии, Сигал понимает под «достойным»(ἐσθλά) внутреннюю нравственность («inward ἐσθλά»), а под «постыдным» (αἰσχρά) – поступки внешнебезнравственные, т.е.
противоречащие условной общепринятой морали. Говоря об αἰσχρά, по мнениюСигала, Федра имеет в виду свое будущее самоубийство. Общий смысл фразы Сигал описывает следующимобразом: «Начальной целью Федры является сохранить подлинную внутреннюю нравственность ценойпоступка, являющегося внешне безнравственным (т.е. погибнув жалкой смертью)».
Против такойинтерпретации, однако, говорит тот контекст, в котором звучит данная реплика. В своей предыдущейреплике Федра заявила, что ее поведение, смысл которого она не хочет разглашать, тем не менее делает ейчесть (τὸ µέντοι πρᾶγµ᾽ ἐµοὶ τιµὴν φέρει, 329). На эти слова кормилица реагирует удивленным вопросом:κἄπειτα κρύπτεις χρήσθ᾽ ἱκνουµένης ἐµοῦ; «И ты при этом скрываешь, хотя я прошу тебя о том, что тебе же воблаго?» (330). Тогда Федра произносит фразу: ἐκ τῶν γὰρ αἰσχρῶν ἐσθλὰ µηχανώµεθα «Мы мастеримдостойное из постыдного», которая должна объяснять, почему она все же скрывает свое состояние или своипоступки несмотря на то, что они должны делать ей честь. Причина – в том, что материалом для этихдостойных поступков служит «постыдное», о котором лучше молчать.
Под «постыдным», следовательно,Федра может подразумевать только то, что она в данный момент скрывает, т.е. никак не самоубийство, апорочное чувство, оскверняющее ее душу.Стоит заметить, кстати, что данная реплика Федры несет в себе двойной смысл, отражающий тотождество благородного поведения и сокрытия, которое характеризует положение героини. С однойстороны, под «достойным» (ἐσθλά) можно понимать борьбу Федры со страстью: героиня молчит о своемдостойном поведении, поскольку оно вытекает из постыдного чувства. С другой стороны, «достойное»может характеризовать ту видимость добродетели, которую создает Федра своим молчанием: она молчит,скрывая свои постыдные чувства, и своим молчанием творит достойное из постыдного.
Этот второй смыслподчеркивается употреблением глагола µηχανώµεθα «мы мастерим» с его обычной коннотацией хитрости иковарства. Тем самым, фраза эта оказывается в одном ряду с другими двусмысленными репликами Федры(см. главу 4 первого раздела), подготавливающими зрителей к ее будущему обману, целью которого такжебудет скрыть постыдное чувство и который она также будет рассматривать как достойный поступок.104Если предполагать, что под дурным αἰδώς в ст. 385 подразумеваетсявнешний и конвенциональный αἰδώς, т.е.
то повышенное внимание крепутации, которое впоследствии приведет Федру к преступлению противИпполита, то данное моральное рассуждение героини оказываетсядраматически абсурдным. Получается, что Федра на опыте убедилась вопасности этого внешнего αἰδώς, заставившего ее сделать ненужноепризнание. Очевидно при этом, что впредь она намерена избегать подобныхошибок – об этом свидетельствуют и тон ее речи,105 и логическая связь ееобщих моральных рассуждений со второй частью монолога. Но почему жетогда Федра повторяет свою ошибку и клевещет на пасынка, спасая своюрепутацию? Можно было бы предположить, что дурной αἰδώς вновьдействует так же, как и в первый раз – подчиняет себе волю героини, непозволяя ей поступать в согласии с ее верными сознательными намерениями(γνώµη).
Однако если в первом случае, в беседе с кормилицей, проявлениеἀκρασία было достаточно очевидным (Федра знала, что ей не следуетпризнаваться, и пыталась избежать признания, но уступила αἰδώς), то вситуации с клеветой на Ипполита никакой ἀκρασία уже нет. Федрасознательно губит Ипполита, полагая, что именно в этом поступке изаключается для нее моральное благо:Я придумала средство от этого несчастья,Чтобы и детям позволить жить в почете,И самой получить пользу, какую могу в нынешних обстоятельствах.Ради одной жизни я не буду позорить Критский домИ не предстану пред глазами ТесеяС постыдными делами (716-721).105Ср.
388-390: «Ну так вот, поскольку таковы мои мысли, никакое зелье не смогло бы их погубить ивернуть меня к прежним взглядам».105Наконец, против интерпретации двух αἰδώς как «внешнего» и«внутреннего» можно привести то же возражение, что и против отнесенияδισσαί к ἡδοναί: если под двумя αἰδώς подразумевать два вида, разные посвоему содержанию, то бессмысленной становится фраза Федры,полагающая различительным критерием дурного и хорошего αἰδώςобстоятельства и правильный момент (καιρός). Внешний иконвенциональный αἰδώς всегда был бы плох, внутренний и моральныйвсегда хорош, и знание правильного момента для каждого из них было быизлишним.Статья Доддса положила начало еще одному роду ошибок,присутствующих в большинстве исследований данного пассажа – поискуобязательной связи αἰδώς с какими-либо определенными позитивнымиудовольствиями.
Совершенно справедливо включая αἰδώς в числоназываемых Федрой наслаждений, Доддс решил найти основания для такойнеобычной характеристики этого чувства. Поскольку общий смысл трагедиион усматривает в изображении подавленной сексуальности, это значение онпроецирует и на рассуждение Федры. По его мнению, «дурной»конвенциональный αἰδώς, проявленный Федрой в ст.
335, характеризуетсякак наслаждение, поскольку он дает выход подавляемому желаниюэротической исповеди. Убедительные аргументы против этого мнениясформулировал Ковач. Во-первых, предполагаемое Доддсом скрытоежелание Федры рассказать о своей страсти нигде в тексте не упоминается,так что взгляд этот основан на достаточно произвольном пониманиипсихологии героини. Но самое главное возражение состоит в том, что Доддссмешивает случайное с сущностью. Предложенная им связь междууважением к просьбе и удовлетворением желания исповеди является ненеобходимой, а случайной, подобно тому, как, например, если я обязанпосетить званый ужин и использую эту социальную обязанность как повод,чтобы наесться и напиться, неправильно было бы называть опасным106наслаждением и искушением не еду и напитки, а само мое чувствосоциального долга.106Более тонкое объяснение, почему конвенциональный αἰδώς в ст.
335может быть назван наслаждением, предлагает Сигал. По его мнению, этотαἰδώς является одним из социальных наслаждений: Федре приятно получитьодобрение окружающих, исполнив требуемые в обществе условности.107 Этообъяснение, однако, совершенно не согласуется с драматическим развитиемсцены между Федрой и кормилицей. Вместо одобрения Федра слышит откормилицы и хора слова ужаса, лишь умножающие ее страдания, так что ни окаком «социальном удовольствии» здесь нет и речи.