Диссертация (1098132), страница 90
Текст из файла (страница 90)
С одной стороны,часть писцов, которые, как можно полагать на независимых основаниях, небылиносителямихеттскогоязыка,осуществлялислияниепадежейидиосинкратическим образом. С другой стороны, умышленные попыткиархаизировать тексты также приводили к нерегулярностям. В первом случаемы имеем дело с несовершенным усвоением языка, а во втором сталкиваемсяснамереннойманипуляциейязыком.Первыйтипошибокможетпредшествовать установлению новой грамматической формы, тогда каквторой является реакцией на новую норму.
В то же время необходимопризнать, что имеетсямного случаев, когда выбор между двумяобъяснениями невозможен, учитывая уровень наших сегодняшних знаний.Несмотря на эти сложности, значительная регулярность поздненовохеттскихпарадигм подтверждает гипотезу о том, что контакты между лувийским иновохеттским языками привели к реструктуризации противопоставленийвнутри новохеттской системы падежных окончаний, а не к их ослаблению.5.3.4 Им.-вин. мн. -as в новохеттском языке?Отдельного рассмотрения заслуживает случай редкого и на виднерегулярного окончания.
-as в именительном и винительном падежах432множественного числа общего рода. Фридрих [Friedrich 1960, §56]расположил его рядом с -es и -us в общей парадигме хеттского именногосклонения,предполагая,чтовсетривариантабылисвободнымиалломорфами. В целом, ранние исследователи склонялись к принятиюсмешения между окончанием косвенных падежей на -as и окончаниемпрямых падежей на -es/-us. Макинтайр [McIntyre 1986: 59] предположила, чтоим./вин. мн. общ. -as было грамматичным в новохеттском в классенеаблаутных i-основ.
Однако она не смогла объяснить ряд форм на -as,которые, похоже, являются номинативами или аккузативами мн. ч. от другихоснов. Это подтолкнуло ее заявить, что “любые заключения об окончанииим./вин. мн. -as обречены на то, чтобы оставаться умозрительными” [ibid.:62].Мы считаем, что собранные в работе [McIntyre 1986] материалысовместимы с более сильным предположением. Ни одна из форм на -as,встречающихсяворигинальныхновохеттскихтекстах,нетребуетсинтаксического анализа как им./вин. мн., за исключением нескольких формна -iyas от неаблаутных i-основ [ср.
Hoffner, Melchert 2008: 71]. Вподавляющембольшинствеслучаевпроблематичныеформымогутпониматься как генитивы. Ниже я рассмотрю все примеры, перечисленные вработе [McIntyre 1986: 54], которые не согласуются с моим утверждением,еслиследовать ихинтерпретации, приведеннойв предшествующейлитературе. В большинстве случаев возможно показать, что данные формыследует интерпретировать как генитивы ед. или мн. ч.Верная интерпретация форм arahzenas и kuirwanas уже былапредложена в магистерской диссертации Л.
Макинтайр. Прилагательноеkuriwana-/kuirwana- ‘независимый, непокорный’ зафиксировано еще всреднехеттскомязыке,ионоявляетсялувийскимзаимствованием,содержащим исконный адъективный суффикс -wann(i)- [HED, K: 266].Однако имеются формы, внешне относящиеся к той же лексеме, но несогласующиеся в падеже со своими синтаксическими вершинами. Таковы433примеры KUB 24.4 i 16 kuriwanas KUR.KUR-TIM ‘независимые земли’ и KBo5.13 iii 25 = KUB 6.41 iii 43–44 kūs LÚ.MEŠkuirwanas (ср.
дупл. KBo 4.3 ii 19 kūsLÚkuirwanas) ‘эти независимые люди’. Согласно Макинтайр [McIntyre 1986:56], данные формы должны рассматриваться как генитивы ед. ч. Посессивнаяконструкция в KUB 24.4 и свободно стоящий генитив в KBo 5.14 былиобразованы по модели таких распространенных выражений, как kururas KUŔ‘страна вражды’, т. е. ‘враждебная страна’, или LÚ taksulas ‘человек договора’,то есть ‘союзник’, описываемых в работе [Neu 1979b] (ср.
[Yakubovich 2006а:45–46])417.Случай arahzenas синтаксически схож, но с социолингвистическойточки зрения он весьма отличен. Унаследованная основа arahzena‘иностранный’ функционирует как прилагательное во всех доступных намхеттских текстах, исключая табличку KBo 3.4+, содержащую десятилетнююлетопись Мурсили II, где шесть раз встречается выражение arahzenasKUR.KUR.(MEŠ)LÚKÚR‘враждебныезарубежныестраны’.Данноевыражение должно противопоставляться KUB 14.14 i 28 tamāi arahzenaKUR.KUR.MEŠ ‘другие зарубежные страны’ в Первой молитве Мурсили IIпротив чумы, где используется нормальная адъективная конструкция. Вданном случае Макинтайр [McIntyre 1986: 57] также рассматривает arahzenasкак форму родительного падежа, предполагая синтаксическую перестройкупо модели других примеров посессивных конструкций, включающих KUR‘земля’.
Но может ли предполагаться подобная перестройка в случаераспространенногоприлагательногоarahzena-,котороеужеимеетустановленную и продуктивную синтаксическую функцию? Ответ — да, нотолько в том случае, если допустить сценарий неполного усвоения языка.Писец KUB 3.4+ мог усвоить сочетание в род. ед.
или род.-дат. мн. arahzenasudneyas и интерпретировать его как посессивную конструкцию ‘странавнешнего мира’ (в соответствующих падежах).417Относительно индоевропейского сравнительного материала, подтверждающего существование свободностоящего генитива (free-standing genitive) в индохеттском праязыке, а также относительно типологическисходных явлений в аккадском см. [Красухин 2005: 61–64].434Форма KUB 19.50 iv 19 DINGIR.MEŠ ha-pí-ra-aš, встречающаяся всписке божественных свидетелей «Договора Манаба-Тархунта» (CTH 69),может быть сопоставлена с ее нормальным эквивалентом DINGIR.MEŠhabiries / DINGIR.MEŠ habiriyas, который встречается в нескольких другихдоговорах.
Очевидно, западносемитское? по происхождению habiri- ‘изгой,бедуин’ могло интерпретироваться либо как приложение к DINGIR.MEŠ,либокакподчиненноесуществительное.Следовательно,можнопредположить, что соответствующие боги воспринимались либо какпокровители людей habiri-, либо как обладатели статуса habiri- вбожественном пантеоне. Такое синтаксическое варьирование в сочетании,включающеминостранныебожества,неболееудивительно,чемморфологическое варьирование между основами habiri- и habira-418.Случаи фиксации хетт.(LÚ)ispantuzziyala/i- ‘несущий возлияние’ограничены молитвами Мурсили II против чумы. Необычные формы на-as — это KUB 14.14 rev. 26 LÚ.MEŠ iš-pa-an-tu-uz-zi-ya-la-aš-ša te-pa-u-e-eš‘и немногие несущие возлияние’ и KUB 14.8 rev.
39 LÚ.MEŠ iš-pa-an-tu-uz-zila-aš-ša [a-aš-š]a-an-te-eš (с копией KUB 14.11 iv 9 [LÚ.]MEŠ iš-pa-tu-uz-zi-ela!-aš-ša [a-aš-ša-an-te-eš] ‘и оставшиеся носители возлияния’). Важно, что вдвух из трех случаев, когда мы сталкиваемся с неожиданным окончанием,оно также сопровождается неожиданным вокализмом суффикса, чтопозволяет предположить, что переписчики молитв не поняли редкое словоispantuzziyala/i-. Исконное*LÚ.MEŠispantuzziyales ‘носители возлияния’ былореинтерпретировано как LÚ.MEŠ ispantuzzilas ‘*люди возлияния’ в KUB 14.8rev.
39. Неологизм? ispantuzzil- ‘возлияние’ образован по модели абстрактныхсуществительных, таких как tayazzil ‘воровство’ или sarnikzil ‘компенсация’.Формы, засвидетельствованные в двух других контекстах, занимают418Бекман систематически называет богов-habiri, упомянутых в списке божественных свидетелей,“наемническими богами” (mercenary gods). В данной ситуации непонятно, предполагает ли его переводнародную этимологию богов-habiri на основе happiriya-, happira- ‘город, *рынок’. Итамар Зингер (личн.сообщ.) возражает против подобной народной этимологии в связи с тем, что анатолийские боги, которыемыслились как представляющие периферию цивилизованного мира, едва ли имели какие-либо «городские»коннотации. Параллельная основа habira- может являться прямым результатом «обратной i-мутации», тоесть реинтерпретации исконных i-основ как мутационных (ср. [Rieken 1994], а также обсуждение в 5.3.1выше).435промежуточную позицию между исконным выражением и его вторичнойреинтерпретацией.Оборот HUL-u-wa-aš…противопоставлен a-aš-ša-u[-ešLÚ.MEŠha-li-ya-tal-lu-uš, букв.
‘стражи зла’,LÚ.MEŠ]ha-li-ya-tal-lu-uš ‘хорошие стражи’ вKBo 4.14 iii 16–18. Стефанини [Stefanini 1965: 45] имеет все основанияпереводить данное выражение как ‘плохие стражи’, но нет основанийрассматривать форму HUL-u-wa-aš как адъективное определение, а не формуродительного падежа от существительного idālu ‘зло’. Именные группы сатрибутивными генитивами довольно распространены в аккадском языке(ср., напр., dajjān kittim ‘судья справедливости’ = ‘справедливый судья’ и см.[von Soden 1995, §136ff.]), но также встречаются в хеттском (ср. linkiyasantuhsas ‘человек клятвы’ = ‘верный союзник’)419.В словаре [CHD, Š: 288–289] пример KUB 14.10 iv 19–20 nu=kanURUDUZ[I.K]IN.BAR-as[(G)]IŠsarpaz kunkūeni ‘мы болтаемся на острие иглы’объясняется как выражение затруднения со стороны человек, оказавшегося вкрайне опасной ситуации.
Случаи использования данного метафорическоговыражения ограничены молитвами. Более ранние интерпретации, согласнокоторымрольпрямогообъектавданномконтекстевыполняетURUDUZ[I.K]IN.BAR = хетт. sappikusta- ‘игла’, должны быть отвергнуты.Макинтайр[MacIntyre1986:58]убедительнопоказала,чтономинативная форма мн. ч. **apās=ma в KUB 26.12 i 13 не толькосомнительнанаморфологическихоснованиях,ноиневозможнасинтаксически. Здесь принимается интерпретация Оттена [Otten 1958b: 389],который читает a-˹pa-a-at˺ вместо a-˹pa-a-aš-ma˺.Обратившись к формам им./вин. мн. общ. на -i(y)as, сталкиваешься срядом случаев, не поддающихся синтаксической реинтерпретации.
Примеры,приведенные в работе [McIntyre 1986: 54], имеют различную доказательную419Определение Evil Empire, заимствованное Рональдом Рейганом из мини-сериала «Звездные войны» ипримененное в отношении стран Варшавского договора, было переведено на русский язык как ‘империязла’. Буквальный перевод ‘злая империя’ звучал бы менее эффектно и с точки зрения советской пропагандыбыл бы менее оскорбительным.436силу, но лучшие примеры обнаруживаются, если выйти за пределы корпусановохеттских исторических текстов. Ни одна из представленных нижеименных форм на -as не может являться ничем иным, кроме как им./вин.
мн.(160) HKM 19.5–6, MH/MS, Alp 1991: 150kāsa=wa=ssan halkiHI.A-as karū arantes‘Зерновые уже созрели’.(161) KUB 39.14 iii 6–9, CTH 450 (Pre-NH/NS), Kassian et al. 2002: 458420SI.HI.A ŠA KÙ.BABBAR aramniyass=a ku(i)yēs arha <<an->>danzi ŠAZABAR aramnis INA É.NA4 pēda[n]zi‘Те, кто вынули серебряные рога и полумесяцы (полумесяц избронзы), несут их в Каменный дом’.(162) KBo 31.8+ iv 9–10, CTH 276.1 (NS), Dardano 2006: 26mān LUGAL MUNUS.LUGAL DUMU.MEŠ.LUGAL-ya taknas dUTU-itarpalliyas pianzi‘Когда царь, царица отдают (ритуальных) заместителей земнойбогине солнца’.Мелчерт [Melchert 1995: 272] осторожно предполагает, что мы имеемздесь дело с «поляризацией» или «диссимиляцией» -iyes > -iyas. Хорошоизвестно, что хеттские глагольные основы на -iye- отражаются как -iya- втекстах XIII в.
до н. э. Эттингер [Oettinger 1979: 344] полагает, однако, чтоданное изменение в глагольных суффиксах должно пониматься каканалогическое выравнивание, а не фонетический закон. Форма вроде 3 ед.wemiyezzi ‘он находит’ становится wemiyazzi под влиянием 1 ед. wemiyami‘они находят’ или 3 мн. wemiyanzi ‘они находят’. Если принять данноеобъяснение, тогда примеры (160–162) остаются необъясненными.
Если жесчитать, что развитие -ye- > -ya- является фонетическим, то необходимо420Стоит отметить, что KUB 39.14 iii 10 содержит неправильную i-основусвидетельствует об интерференции с лувийским.GInadi- ‘стрела’, которая437объяснить, почему оно осуществлялось систематически в глагольномспряжении, но лишь спорадически зафиксировано в именном склонении.Предлагаемый в диссертации сценарий лингвистических контактовмежду лувийским и новохеттским языками позволяет объяснить этудистрибуцию.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
