Диссертация (1098132), страница 88
Текст из файла (страница 88)
мн. общ. и вин. мн.общ. в KBo 39.8. В дополнение к этому также засвидетельствованы им. мн.общ. hurtaus ‘проклятия’ (3x, основа hurtai-), вин. мн. общ. idalawes ‘злые’(1x, основа idalu-), вин. мн. общ. mantallies ‘клеветнические’ (1x, основаmantalla/i-)410. Фактически данная табличка не содержит контрастных пар им.мн. общ. на -es и вин. мн. общ. на -us, хотя она и была написана в те времена,когда эти два типа окончаний характеризовались последовательнымфункциональным противопоставлением в стандартном хеттском языке.Другая необычная черта текста KBo 39.8 — это неправильная i-основа isnuriвместо ожидаемой isnura- ‘(вид сосуда)’.
Как отмечено в разделе 1.3, данныефакты свидетельствуют об интерференции с лувийской грамматикой, и этопоказывает то, что для писца KBo 39.8 хеттский язык не был родным.Теперь пришло время вернуться к проблематичной форме EME.HI.Aes. Нет необходимости объяснять ее на основе норм поздненовохеттскойграмматики, не существовавших во времена написания KBo 39.8. Можнопросто предположить, что форма lales функционировала как эквивалент лув.410Случаи фиксации см.
[Miller 2004: 168, 171, 179]. Основа hurtai- неправильно цитируется как hurta[Miller 2004: 168]. Стоит отметить, что mantalla/i- является лувийским заимствованием [Melchert 1994: 137–138].422*lalinzi (им./вин. мн. общ.) в несовершенно усвоенном хеттском языкелувийского писца. Причины для обобщения им. мн.
общ. lales вместо вин.мн. общ. lalus (а не наоборот) в принципе не поддаются объяснению и моглибыть идиосинкратическими. Нет оснований полагать, что та же модельслияния падежей была обобщена для всех тематических имен, а вин. мн. общ.tu-ek-ku-uš ‘тела’ (iv 18) прямо противоречит такому допущению. Опаснодаже предполагать, что вин. мн. общ. lales был устойчивой формой врассматриваемом идиолекте. Усвоение второго языка является поэтапнымпроцессом, и писец текста KUB 39.8 мог постепенно осваивать формальноеразграничение между им.
мн. общ. и вин. мн. общ.411.Однако имеются случаи, когда можно показать, что отклонения отпоздненовохеттского распределения -es и -us имели более систематическийхарактер. Таковы случаи тематических существительных huhha- ‘дед’ иhanna- ‘бабка’, которые встречаются в сочинительной конструкции вцарском погребальном ритуале (CTH 450).
Хотя все сохранившиеся табличкиCTH 450 демонстрируют характерные особенности новохеттского пошиба,лингвистические соображения позволяют утверждать, что ядро данногопроизведения было древне- или среднехеттским [Kassian et al. 2002: 12–13].Идиома «пить дедушек и бабушек», вероятно, обозначает магический актединенияс(обожествленными)предками[ср.Güterbock1998a].Представленные ниже контексты исчерпывают надежные случаи фиксациихеттских лексем для «дедушек» и «бабушек» в вин. мн.(152) KUB 30.24+ ii 23, CTH 450 (Pre-NH/NS), Kassian et al.
2002: 388[(EGIR-)]anda=ma huhhis hannis ekuz[i]‘Затем он пьет дедов и бабок’.411В качестве дополнительной возможности можно предположить, что писец KBo 39.8 использовал им. мн.общ. lalies, образованный от лувийской мутационной основы lal(i)-.423(153) KUB 34.66+ iii 49, CTH 450 (Pre-NH/NS) Kassian et al. 2002: 510EGIR-anda[ ]huhh[is] hannis ekuzi‘Затем он пьет дедов и бабок’.(154) KUB 30.19+ i 42, CTH 450 (Pre-NH/NS), Kassian et al. 2002: 484EGIR-anda[=ma hannie]s huhhies pianzi‘Затем они дают ему выпить дедов и бабок’.Примеры (152) и (153) характеризуются окончанием вин. мн.
-is,которое обычно встречается в новохеттской парадигме неаблаутных i-основ.Мелчерт [Melchert 1995: 272] рассматривает данное окончание как результатсинкопы более раннего *-i(y)es, которое зафиксировано в (154), если это,конечно, не чисто графический вариант. Существительные huhha- и hanna-,однако, не засвидетельствованы как i-основы в оставшейся части хеттскогокорпуса. Более того, существительное huhha- является в лувийском aосновой, так что нельзя утверждать, что переход к i-основам в данном случаеявляется результатом калькирования лувийской i-мутации.Один из способов объяснить это различие состоит в допущениианалогического влияния со стороны им.
мн. annis ‘матери’. Существительноеanna-имелопараллельнуюосновуanni-,засвидетельствованнуювнедвусмысленной форме вин. мн. an-ni-uš (KBo 22.5 rev. 8). Даннаяпараллельная основа обязана своему существованию лингвистическойинтерференции с лув. ann(i)- ‘мать’, как это показано у Рикен [Rieken 1994].Номинатив множественного числа annis зафиксирован в сочетании hu-uh-haha-an-ni-iš at-ti-e-eš an-ni-iš ‘дедушки и бабушки, отцы и матери’ (KUB 17.29ii 6–7). Форма hannis ‘бабушки’ может объясняться, как рифма кпредшествующему annis. Можно ли предполагать, что один из писцов,редактировавший царский погребальный ритуал, усвоил форму для«бабушек» и «дедушек» из подобного сочетания и затем обобщил их как424i-основы412? В качестве альтернативы можно рассмотреть huhhis и hannis какпростыеконтактно-обусловленныегипокоррекцииhuhhesиhannes,вторично интерпретированные как i-основы. Какую бы интерпретацию нипредпочесть, необходимо принять, что один из редакторов текста CTH 450был билингвой, притом его первым языком был лувийский.
Стоит обратитьвнимание на форму nadin ‘стрелу’, которая используется в CTH 450 вместоожидаемой nadan (KUB 39.14 iii 10), давая тем самым дополнительноесвидетельство в пользу интерференции с лувийским.Еще один интересный случай «неправильного» слияния падежей втематических существительных обнаруживается в письмах из Машата,изданных в монографии [Alp 1991]. Форма вин. мн. a]n-tu-uh-še-eš ‘люди’встречается в HKM 89.7.
Та же самая форма an-tu-uh-š[e-e]š вновь появляетсяв HKM 89 (l.15), но здесь ее синтаксическая функция не ясна. Кроме того,текст HKM 89.19 содержит вин. мн. [š]u-u[l]-le-eš ‘заложники’, хотя в данномслучае нельзя сказать с уверенностью, имеем ли мы дело с тематическойосновой413. В этом случае трудно приписать неправильное окончание -esинтерференции с родным/первым языком. С одной стороны, краткое письмоHKM 89 не демонстрирует каких-либо следов лувийского влияния, кромеслияния падежей.
С другой стороны, письма из Машата содержат и иныеформы множественного числа с «неправильными» окончаниями номинативаи аккузатива. Письмо HKM 58 особенно примечательно, поскольку оносодержит им. мн. hu-u-ma-an-du-uš (58.14) vs. вин. мн. hu-u-ma-an-te-eš (58.5),образованныхотосновыhumant-‘весь,каждый’,чтопоказыветраспределение, обратное древнехеттскому. Создается впечатление, что писецИли-тукулти старался воспроизвести различие между им. мн. и вин. мн., хотя412Единственным правдоподобным случаем фиксации лексемы ‘бабка’ в лувийском корпусе являетсяSÜDBURG §13 *506-na. О вероятном чтении данного диграфа как HANA-na см. [Hawkins 1995: 41], однаконет достаточной информации для постулирования наличия или отсутствия i-мутации в этой лувийскойлексеме.
Если предположить, что она имела основу hann(i)- (vel sim.), то хеттская форма им. мн. hannisтакже может напрямую объясняться интерференцией языка-источника.413Хеттское слово для слова ‘заложник’ имеет два варианта: sulla- и sulli-. Последнее засвидетельствованотолько в текстах, записанных новохеттским пошибом. Вариант sulli- явно обусловлен интерференцией.425такового уже не существовало в его разговорном идиолекте. Это было бывесьма искусным примером писцовой гиперкоррекции.Ван ден Хаут [van den Hout 2007] использовал текстологические идендрохронологические аргументы с целью доказать, что таблички изМашата были написаны в течение небольшого периода во второй половинецарствования Тудхалии II (вероятно, около 1375–1370 гг.
до н. э.). ПошибтабличекизМашатаявляетсяпозднесреднехеттским,аанализихморфосинтаксических инноваций позволяет поместить эти источники всамыйконецсреднехеттскогопериода[Melchert2007].Можнопредположить, что к концу среднехеттского периода синкретизм им. мн.общ. и вин. мн. общ. проложил себе дорогу от несовершенно усвоенныхразновидностей хеттского в стандартный разговорный хеттский.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
