Диссертация (1098132), страница 39
Текст из файла (страница 39)
М. Белов (личн. сообщ.) указывает, что, кроме широко известного из истории русского языка перехода‘небо’ > ‘нёбо’, русские диалекты также также используют ‘нёбо’ в значении внутренней куполовиднойчасти русской печи, а также верхней части (сугроба) медвежьей берлоги.185[Yakubovich 2013a: 119]. Возможно, мы имеем здесь дело с заимствованиемиз лувического диалекта Арцавы.Это изолированное и неясное заимствование может быть сопоставленос пятью лексемами, пришедшими в микенский греческий из семитскихязыков, согласно консервативному подсчету [Bartoněk 2002: 492]177. Нашеограниченное знание микенского лексикона оставляет надежду на то, что вбудущем будет идентифицировано большее число лувийских и семитскихзаимствований, но даже сейчас можно получить представление об ихсоотношении.
Если семитские заимствования в ранний греческий язык могутбыть объяснены (как это обычно делается) интенсивными торговымиконтактами, то имеются серьезные причины предполагать то же объяснениедля возможного, хотя и не достоверного заимствования лувийского слова созначением ‘небо, *чаша’. Эти контакты, стимулированные международнойторговлей, могут быть сопоставлены с вероятными заимствованиями вмикенский из неизвестного эгейского субстрата или адстрата, выборочноеизложение которых Бартонеком [Bartoněk 2002: 490–491] включает 18элементов.Еще 3–4 дополнительных формы могут быть добыты, если расширитьпоиск заимствований из лувийского в греческий на период железного века.Так, Пегас (Πήγασος) — лошадь, везущая гром и молнию для Зевса, —является, вероятно, греческим воплощением лувийского бога грома и молнии(pihassass(i)-), избранного Муватталли II в качестве личного божественногопокровителя [Hutter 2003: 269, см.
там же библиографию]. Лув. tarrawan(ni)‘правосудие, судья’ могло быть перенято греками как τύραννος ‘тиран’, ноэту гипотезу сложно примирить с альтернативным сценарием, согласнокоторому греческое слово было заимствовано из того же источника, что и177Данное количественное соотношение скорее говорит против гипотезы [Gasbarra, Pozza 2012] обанатолийцах как об основных посредниках при передаче семитизмов в древнегреческий язык. Учитываяналичие прямых морских путей между микенским миром и Левантом, гипотеза итальянских исследователейпредставляется излишней и с исторической точки зрения. Разумеется, это не отменяет возможностианатолийского посредничества при передаче отдельных семитизмов в древнегреческий язык, но его следуетдоказывать в каждом отдельном случае на лингвистических основаниях.186угаритское личное имя srn/śrn/zu-ra-nu и древнееврейское srn ‘звание средифилистимлян’ (попытка примирения предпринята в работе [Yakubovich2002b: 111–112], см.
там же библиографию)178. Мелчерт [Melchert 1998a]справедливо сравнил греч. τολύπη ‘клубок, круглое пирожное’ с лув.talupp(i)- ‘комок теста’. Лув. tuwars(i)- ‘виноградник’ сравнивалось с греч.θύρσος ‘тирс, палочка, увитая плющом’, хотя нерегулярное соответствиемежду начальными смычными заставляет здесь подозревать заимствованиеиз третьего источника179.Эти лексические контакты явно не сопоставимы с несколькимисотнямигреческихслов(вероятного)субстратногопроисхождения,собранными, например, в работе [Furnée 1972].
Они могут быть, скорее,сопоставлены с небольшой группой правдоподобных заимствований из (иличерез посредство) хеттского в греческий, таких как хетт. eshar ‘кровь’ vs.греч. ἴχωρ ‘кровь богов’, хетт. huhupal ‘ударный инструмент’ vs. греч.κύµβαλον ‘кимвал’, хетт. kuwanna(n)- ‘медная руда’ vs. греч. κύανος ‘темносиния эмаль, лазурит и т.
д.’, хетт. kupahi ‘головной убор’ (< хурритский) vs.греч. κύµβαχος ‘верхняя часть шлема’, хетт. kursa- ‘охотничья сумка’ vs. греч.βύρσα ‘кожа, шкура’180. Нет оснований считать, что носители греческого ихеттского языка занимали соседние территории во II тыс. до н. э. Этизаимствования должны, скорее, рассматриваться в контексте торговых и(вторично) культурных контактов в Восточном Средиземноморье, подобныхконтактам между греками и финикийцами, но в меньшем масштабе.178Относительно вероятной индохеттской этимологии существительного tarrawan(ni)- см.
[Giusfredi 2009].Тот факт, что Джусфреди использовал другую интерпретационную транслитерацию tarwani-, в принципе невлияет на вопрос об исторической связи корня данного существительного с хетт. tarh- ‘бытьмогущественным, побеждать’. По всей видимости, исконным значением рассматриваемого словаоказывается ‘власть, авторитет’ (как в абстрактном смысле, так и для обозначения лица). Поэтому еслилувийское слово действительно связано с греческим наименованием тирана, то оно, вероятно, являетсяисточником заимствования по семантическим причинам.179Подобное соответствие между греческим придыхательным и лувийским непридыхательным дентальнымсмычным засвидетельствовано в греч. λαβύρινθος ‘царский дворец на Крите’, сопоставимом с карийскимтопонимом Labrauanda (ср. обсуждение во Введении).180Хетт.
eshar ‘кровь’ соответствует лув. ashar, которое по фонетическим соображениям не может бытьправдоподобным источником заимствования греч. ἴχωρ. Хетт. kuwanna(n)- ‘медная руда’ выступает, какможно предположить, далеким родственником лит. švìnas ‘свинец’, что могло бы свидетельствовать, что еголувийский когнат должен содержать начальную аффрикату z-. В других случаях можно допустить, чтоперечисленные выше лексемы были заимствованы из лувийского, а не из хеттского, но это неубедительно,поскольку ни одна из них в действительности не засвидетельствована в лувийском корпусе.187Кроме того, отмечалось, что греческие диалекты и анатолийские языкиобладают рядом структурных черт, сходство между которыми которые едвали являются случайным (см. [Hogemann 2003: 6–9], там же библиография, иболее скептическую оценку в работе [Hajnal, в печати]).
Однако ни одна изних, похоже, не ограничена греческим и лувийским языками. Эти изоглоссымогут быть разделены на две небольшие группы: те, которые характеризуютгреческий и несколько анатолийских языков, и те, что ограничены греческими лидийским.Что касается первой группы, то прагреческий и общеанатолийский, какизвестно, характеризуются ограничением на начальное r-, хотя r- вторичновозникаетвпозднелувийскомязыкепослеупрощениянекоторыхконсонантных кластеров (напр., *Kruntiya- дает Runtiya-).
Это ограничение,возможнообусловленноеобщимязыковымсубстратом,такжераспространяется на хуррито-урартские языки и хаттский язык [cр. Касьян,Якубович 2013: 19]. Восточно-ионийские итеративы, содержащие суффикс-σκε-, не имеют прямого соответствия в других греческих диалектах, гдефункция -σκε- не ясна, но могут быть сопоставлены с использованиемхеттского-ske-иимперскоголувийского-z(z)a-,маркирующихимперфективный аспект [Watkins 2001: 58].
Тот факт, что функциональныйэквивалент этого суффикса до сих пор не был идентифицирован влидийском, может быть связан с ограниченностью наших знаний об этомязыке. Даже если на синхронном уровне он и отсутствовал в лидийском, этаситуация должна являться инновацией, поскольку имеются все основанияреконструировать *-sk’e- как общеанатолийский имперфективный маркер.Наиболее вероятным кандидатом на диалектную фонетическуюинновацию в греческом, стимулированную контактами с лидийским языком,является восточноионийская псилоза (утрата начального h-). Эттингер[Oettinger 2002] сравнил данный процесс с потерей начальных «ларингалов»в истории лидийского языка, и это объяснение становится еще болееправдоподобным, если признать подобное субстратное влияние в арцавских188личных именах (ср.
обсуждение в разделе 2.3). Напротив, собственнолувийские«ларингалы»являютсяотносительноустойчивымиихарактеризуются факультативным выпадением только перед /w/. Болееспорный пример касается структуры греческих личных имен. Лесбосскиеадъективные отчества на -ιος, которые, вероятно, вторично получилираспространениевдругихэолийскихдиалектах,контрастируютссуществительными в родительном падеже, использовавшимися в качествеотчеств в других регионах грекоязычной ойкумены [Watkins 2001: 58].
Этотдиалектный суффикс может быть функционально сопоставлен с лидийскимадъективным отчеством на -l(i)-. Хотя адъективные отчества на *-ass(i)известны в лувийском и ликийском, все же они соседствуют в этих языках спатронимическим генитивом на *-assa, также распространенным в этихязыках, и, следовательно, их влияние на морфологическую перестройку вэолийском менее правдоподобно. С другой стороны, нельзя исключить итого, что эолийские формы отражают архаизм, поскольку суффикс *-iyo-,формирующий посессивные прилагательные, явно восходит к индохеттскомуязыку, и его использование вместе с личными именами заметно, например, влатинских nomina на -ius или в древнеперсидском династическом имениHaxāmaniš-iya- ‘Ахеменид’ (DB I 7).Специфические изоглоссы между лидийским языком и греческимивосточноэгейскими диалектами не удивительны в свете географическойблизости соответствующих языков.
Отсутствие специфических изоглоссмежду лувийским языком и теми же греческими диалектами представлетсобой еще один аргумент против языкового доминирования лувийцев вЗападной Анатолии. Тем не менее необходимо установить наиболеевероятную локализацию ограниченных лексических контактов междугреческим и лувийским язуками. Учитывая хетто-лувийское культурноевлияние на Западную Анатолию в позднем бронзовом веке, особенно впериод империи Хаттусы, вполне возможно, что греческие колонисты вМилавате/Милете или в другой греческой колонии на восточном побережье189Эгейского моря заимствовали отдельные лувийские лексемы, которыепозднее перешли в другие греческие диалекты181.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
