И.З. Серман - Русский классициз (1006452), страница 55
Текст из файла (страница 55)
Но он хорошими мыслями и острыми словами ив посредственных своих комедиях изобилен».16Работая над «Мотом, любовью исправленным», Лукин стремился, по его собственным словам, создать комедию, котораяответила бы вкусам одной, ему близкой части театральной публики: «Одна и весьма малая часть партера любит характерные,жалостные и благородными мыслями наполненные, а другая, иглавная, — веселые комедии».17 Для этой меньшей и лучшей частипублики, вкус которой «с того времени утвердился, как они увидели Детушевы и Шоссеевы лучшие комедии», написал Лукинсвоего «Мота», а для большинства, желающего веселиться в театре, он «старался... по возможности увеселить введенными комическими лицами, из которых не все побочными назваться могут».18Позиция Лукина в этом вопросе совершенно ясна: комедияв первую очрредь должна «исправлять пороки» и лишь во вторую очередь — смешить, развлекать, веселить зрителей.Кружок драматургов, собравшийся вокруг Елагина, первоначально выступил с идеей переделки на русские нравы иноязычных комедий.
Эта установка кружка Елагина была первымшагом в создании национального комедийного репертуара, противопоставленного чисто развлекательному, переводному репертуару. Как указал П. Н. Верков, в своем большинстве «переводные комедии Леграна, Сен-Фуа, Реньяра были чисто развлекательными. Даже в тех случаях, когда во Франции эти комедии имели серьезное общественное значение (например, «ЖоржДанден» Мольера), у нас они становились развлекательными,так как многие явления французской действительности (например, взаимоотношения дворянства и буржуазии) были еще чуждыми русской жизни конца 1750-х—начала 1760-х годов».19В борьбе, условно говоря, «развлекательного» и «серьезного»направлений переломным для русского театра был, по-видимому,1764 год, когда были поставлены «Француз-русский» (перевод1G171819Там же, стр.
10.Там же, стр. И.Там же.П. Н. Б е р к о в . В. И. Лукин, стр. 28.16И. 3. СерманЕлагина),^0 «Корион» (перевод Фонвизина) 2| и «Награжденнаядобродетель» (перевод Ельчанинова) ,22 которые «вытерпели жестокое нападение, и хотя оное совсем неосновательно было, однако многих поборников по себе имело». Итак, четверо драматургов — Фонвизин, Елагин, Ельчанинов и Лукин, — объединенные общей платформой, выступили как сторонники определенного пути развития комедии, пути, совершенно отрицающего ифарсово-развлекательную послемольеровскую комедию, и самогоМольера, и, что было особенно смело, сумароковскую комедийную систему. В предисловии к «Пустомеле», имея в виду Сумарокова, Лукин писал: «Читал я некогда комедии, на старыенаши игрища весьма похожие, о которых мне сказывали, будтобы оне сделаны сими строгими судиями, которые почитаютих в правилах театральных расположенными и порядочно в характерах выдержанными и предлагают их начинающим писателям в пример комических сочинений.
Но, против чаяния сих господ наставников, все читатели не находят в них ни завязки,ни развязки, а находят единственно то, что они из чужих писателей неудачно взяты, и они-то, к стыду нашему, по несвойствухарактеров и по странному расположению и сплетению на нашязык почти силою втащены».23В своих суждениях о серьезной комедии Лукин опирался натеоретическую разработку проблематики этого жанра в работахДидро и других французских теоретиков, но при этом он былсвязан с русской комедийной традицией.2Теоретическое решение проблемы серьезной комедии, причемрешение оригинальное, было предложено Дидро, а критика мольеровского комизма получила новое обоснование у Ж.-Ж. Руссо.В «Письме к Даламберу» (1757) Руссо писал о Мольере: «Егоглавнейшая забота состоит в том, чтобы сделать смешными доброту и простоту, а хитрость и ложь — предметом сочувствия;20«Из театра барона Гольберга преложена статским действительнымсоветником и кавалером, господином Елагиным.
В оной четыре главныелица: герой, его отец, мать и тесть, живо наших образцов представляют,и сия комедия очень нужна для отучения многих молодчиков от вздорности и постыдного французским шалостям подражания» (В. И. Л у к и н ,Сочинения, стр. 113).21«Из дел господина Греосета, где она под именем „Сиднея" всемуученому свету известна, переделана и переименована господином Фонвизиным» (В. И. Л у к и н , Сочинения, стр. ИЗ).22«Подлинное сочипепие англичанина Гюма, именуемое „Вольный дом,или Шотландка", на французский язык преложено господином Вольтером,а с оного уже на российский господином Ельчаниновым, и сия драма,преобразовавшись в новую одежду, обогащена еще многими изящнымимыслями» (В.
И. Л у к и н, Сочинопия, стр. ИЗ).23В. И. Л у к и н, Сочинения, стр. 83.232его добродетельные герои только говорят, действуют же по преимуществу герои безнравственные, п самый блестящий успехпостоянно сопутствует им, а потому и аплодисменты зрителей,редко выпадающие на долю добродетельных, почти всегда награждают самых ловких. Рассмотрите комизм этого автора: повсюду вы увидите, что орудием комического служат пороки характера, а естественные недостатки — объектом, что хитростьодного наказывает простоту другого и что дураки являются жертвами злых, — хотя все это слишком соответствует действительности в нашем обществе, но вовсе не стоит сочувственного изображения на сцене и как будто подстрекает вероломных наказывать под видом глупости искренность честных людей».24Руссо с наибольшей остротой выразил третьесословное недовольство Мольером.
С особенной настойчивостью он критиковалМольера за «Мизантропа», за несправедливое отношение к Альцесту, так как, по его мнению, главная вина Мольера передискусством и обществом в том, что он сделал Альцеста смешным, тогда как Руссо видел в нем трибуна и борца, проникнутого возвышенной страстью. «Великое и благородное» не можети не должно смешить. Эта мысль Руссо оказалась очень важнойдля всей европейской драмы предреволюционного времени.
Позднее и Фонвизин и Шиллер в одинаковой степени будут убеждены, что изображение «великого и благородного» не терпитпримеси смешного, не может возбуждать смех, не разрушаясилы высоких чувств.Идея отрицания смешного во имя серьезного в комедии захватила в 1760-х годах и Бомарше. Первой из своих слезныхдрам, «Евгении» (1762), Бомарше предпослал «Опыт о серьезном драматическом жанре», где утверждал, что насмешка негодится для борьбы с пороком: «Но разве насмешка может считаться подобающим орудием для борьбы с пороком? Разве можношутя искоренить его? Идя этим путем, мы не только что дадиммаху, но прямо достигнем противоположной цели... Мы наблюдаем это в большинстве наших комических пьес: к стыду морали,зритель слишком часто замечает, что он симпатизирует болееплУту, чем честному человеку, потому что из них двоих последнийвсегда наименее забавен. Но если веселость сцен могла меняувлечь на мгновение, то скоро, пристыженный тем, что я дозволил себе попасть в западню острых слов и театральной игры,я удаляюсь, недовольный и автором, и произведением, и самимсобою».25Как известно, поставленная па московской сцене и напечатанная, «Евгения» Бомарше вызвала страстный протест Сумарокова.2425Ж.-5К.
Р у с с о . Об искусстве. Изд. «Искусство», М.—Л., 1959, стр. 137.Цит. по кн.: А. А. Ч е б ы ш е в . Очерки из истории европейскойдрамы, стр. 92.16*233Участники спора о природе русской комедии, о соотношении в ней серьезного и смешного черпали теоретические положения и практические примеры из опыта западноевропейской,особенно французской литературы.П. Н.
Берков первый обратил внимание на то, что в начале1760-х годов среди русских драматургов-переводчиков были распространены взгляды Дидро на реформу театра: «Пьесы Дидро,Седена и др. не могли не быть известны Фонвизину, так какв кружке, группировавшемся вокруг Елагина, внимательно следили за состоянием парижского репертуара... Таким образом,учение Дидро о „серьезном жанре" и об „общественных условиях" (conditions) должно было быть известно Фонвизину, иможно считать, что в „Бригадире" следы этого знакомства налицо».26 Г. П. Макогоненко считает, что «центром пропагандытеоретических воззрений и драматических опытов Дидро оказался не кружок Елагина, но группа литераторов, объединенныхвокруг Дмитревского».27 По-видимому, правы оба исследователя.Во всяком случае позиции Лукина и Фонвизина в 1763—1765 гг.совпадали, и разошелся Фонвизин с кружком Елагина позднее,когда нашел собственное решение проблемы комедии.Программное произведение Лукина, написанное и поставленное с полного одобрения Елагина, — «Мот, любовью исправленный» — является опытом нового для русской литературы жанрасерьезной комедии.
Основной прием драматической характеристики у Лукина — это саморассказ, рассказ персонажа о себесамом, его самоанализ, его суждение о самом себе, которое идолжно служить авторской оценкой и внушить зрителям определенное, ни в коем случае не колеблющееся отношение — соответственно моральному или аморальному поведению данногосценического героя.Между отрицательными и положительными персонажами серьезной комедии Лукина нет принципиальной разницы в смыслеих драматической характеристики; они все в равной степенизаняты самоанализом и информацией зрителей о своих поступках, намерениях и чувствах.
Злорадов в монологе, оставшисьодин, излагает зрителям весь свой замысел погубить Добросердова: «Теперь уж ты несчастия не минуешь!.. Глупая княгинятебе неприлична... Ты и собственным пользоваться не умел,а чужим и подавно уметь не будешь, итак, надобно тебя от тогоизбавить... Пойду, расскажу ей все его умыслы... Она, взбесившись, его презрит, а меня предпочтет... После того выживу я тотчас отсюда этого молодчика и отдам его в руки заимодавцев».2826П. Н. Б е р к о в .
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
