Диссертация (Эволюция женского образа в русской литературе XV–XVII веков), страница 7

Образовательный портал «Слово». Филология. Теория литературы.[Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.portal-slovo.ru/philology/45586.php30авторитетное послание апостола Павла, сопровождающее Таинство брака (Ефес.5:22–25, 32–33).Гармония четы Михаила и Марии создается симметричным описаниемперсонажей. Супруги видят в один час тот же сон – старец Кирилл предсказываетим радость чадородия, одаривая тремя сосудами, символизирующими детей.Автор подчеркивает, что муж и жена живут в согласии, потому что совершенносхожи по важным, сущностным качествам – и тот и другой глубоко верующиеправедники.

Пахомий Серб описывает их почтение к старцу: «Принесеный хлѣбъот Святаго с вѣрою великою, яко священие нѣкое, приемлет» [БЛДР; т. 7; 170]. Ихвера оказывается целительной для людей: вкусившие присланный супругам хлебизлечиваются. Так, Михаил и Мария, духовные чада святого, дополняющие егопортрет, состоят в идеализированно благочестивом браке. Его описание попростузаменяетизображениеженскогоперсонажа,поскольку«средневековыеписатели <…>, будучи подвластными этикетным нормам, еще мало осваиваличеловеческоесознаниекакнеповторимо-индивидуальное,разноплановое,прихотливо-изменчивое»96.Используятужесюжетнуюсхему(обретениеплодностипослемистического сна), автор повествует о сыне Дмитрия Донского Петре и егосупруге Евфросинье, также эпизодических персонажах «Жития КириллаБелозерского».

Супруги, жившие «въ всякомъ благочестии и любве», долгоевремя были бездетны. Примечательно, что наряду с абстрагирующимижитийными формулами («имяху же велику вѣру», «в печяли бяху», «радостиисполнися») автор использует элементы конкретизации, к примеру, уточняет срок«неплодства» персонажей – одиннадцать лет и шесть месяцев. Награжденныемистическим сном (в данном случае сна удостоился лишь князь), супругиприняли просфору и воду святого, служили водосвятные молебны, и зачалинаследника, «благодарение велие Богу исповѣдаше» [Там же; 181–182].Итак, два типологически сходных фрагмента жития представляют княгинь,изображенных схематично – жены различаются лишь именем.

Мы наблюдаем,96Хализев В.Е. Теория литературы. М.: Высшая школа, 2002. С. 210.31что «персонифицированное здесь отвлеченное понятие… является… буквальныммонотонным своим повторением»97. Княгини, одержимые недугом длительноевремя (пребывающие в состоянии испытания), являются образцом идеальногосмирения и беззаветной веры, глубокой почтительности к праведникам, ксупругу. Данный способ изображения женского персонажа – структурносемантическая категория «схема», персонификация идеи доброй, идеальнойженщины. «Идеальные женские характеры Древней Руси», по меткомувыражению Ф.И. Буслаева, и есть реализация мыслимой доброты, христианскогоидеала в женском лице.Характеристика княгинь включает в себя лишь именование и редкие«застывшие» эпитеты религиозного, морально-идеологического характера, крайнеоднообразные: «благочестива и милостива зѣло», «благочестивая Евфросиниа»,«благочестивая княгини».

Действительно, «в элементарных фабулярных формахиногда достаточно простого присвоения герою имени, без всякой инойхарактеристики («отвлеченный герой»), чтобы зафиксировать за ним действия,необходимые для фабулярного развития»98.В схематичном описании выделяется неожиданная деталь, нарушающаяэтикетный диалог супругов. Князь Михаил поутру рассказывает княгине Мариинеобыкновенный сон, она же «изъ устъ его слово въсхитивъ и рече» [БЛДР; т. 7;170], то есть не дает супругу договорить, перебивает его. Эта значимаяподробность «оживляет» абстрактное повествование, передавая сильное волнениегероини, которая догадывается о том, что сон предвещает ей долгожданнуюрадость материнства.На фоне схематически изображенных княгинь их супруги выступаютактивно действующими лицами: «князь Петръ радости исполнися» [Там же; 180],«князь Петръ отходит въ град Дмитровъ и молебная съвершают» [Там же], «князьПетръ яко в сонъ тонокъ сведенъ бысть» [Там же], «князь Михаилъ въставъ и97Лосев А.Ф.

Проблема символа и реалистическое искусство. М., 1995. С. 114.Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика. М.: Аспект-пресс, 1999. С. 200.9832принесеный хлѣбъ от святаго… приемлет» [БЛДР; т. 7; 170], «родишася у князяМихаила два сына и дщерь едина» [Там же; 172].Схема женского идеала не нуждается в подробном описании, для еефиксации достаточно эпитета «благочестивая», «боголюбивая». Этот же приемнаблюдаем в повествовании о следующем эпизодическом персонаже «ЖитияКирилла Белозерского», супруге окольничего Ирине. Представляя женщину как«благочестиву и боящуся Бога» [Там же; 140], автор отсылает читателя кзнакомой схеме идеальной, мудрой жены. В широко распространенной на Русикниге Иова мудрость понимается как страх Божий: «Страх Господень естьистинная премудрость, и удаление от зла – разум» (Иов.

28:28). Поэтомухарактеристика женщины, заключающаяся в именовании и двух эпитетах,выглядит достаточной.Однако описание Ирины включает и косвенную характеристику («характервырисовывается из поступков и поведения героя»99), что не наблюдалось впредыдущих примерах.

Ирина совершает самостоятельный поступок, тогда какописанные выше княгини отличаются бездействием или действием, инициаторомкоторого был супруг. Ирина разрешает конфликт, возникший между старцемСтефаном и Тимофеем, когда Тимофей узнает о самовольном пострижении еговоспитанника в монахи.

Обиженный такой реакцией старец цитирует Евангелие:«Повелѣно ны есть от Спаса Христа: «Идеже аще приемлютъ вас и послушают, тупребывайте, а идѣже не приемлют вас ниже послушають, исходяще оттуду, ипрахъ ихъ прилѣпший от ногъ ваших отрясайте пред ними въ свѣдѣтельство им»[Там же; 140].

Ирина проявляет миролюбие, богобоязненность, а возможно, изнание евангельского текста, где продолжение звучит: «Истинно говорю вам:отраднее будет земле Содомской и Гоморрской в день суда, нежели городу тому»(Матф. 10:15) – успокаивает гневного супруга. Мужчины примиряются иконфликт оказывается исчерпанным благодаря мудрости благочестивой жены:«Почему ты знаешь, жена, не спасешь ли мужа?» (1 Кор. 7:16).99Томашевский Б.В. Теория литературы.

Поэтика. М., 1999. С. 200.33В эпизоде, повествующем об отношениях супругов Агриппины и АндреяМожайского со старцем Кириллом, женщина также изображена более активной.Причина тому – реализация в данном фрагменте типичного для древнерусскойлитературы мотива столкновения заботы о земном и попечения о небесном.Именно жалостливое женское сердце побуждает Агриппину «благочестиву имилостиву зѣло» (княгиня так же, как и описанные выше женские персонажи,охарактеризована общим топосом), подобно евангельской Марфе, беспокоиться отелесном благосостоянии близких ей людей, старца Кирилла и братии. В Великийпост княгиня снабжает монахов продуктами. Старец настоятельно отказываетсяот скоромной пищи, однако жалостливое сердце побуждает Агриппинупродолжать уговоры, пока она не получает наставления, сходного с Христовым:«Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно»(Лук.

10:41–42). Однако автор повторяет, что княгиня действует «якоблагочестива» и «вѣру имяще къ иноческому образу» [БЛДР; т. 7; 162].Схематичное изображение княгини Агриппины также опирается на общий топос(закрепленные эпитеты) и косвенную характеристику: княгиня предстаетмилосердной, любящей, заботливой и несколько наивной.Мотивпротивопоставлениядуховностиправедникаобыденнымчеловеческим представлениям широко распространен в житийной литературе:Мария, персонаж «Жития Сергия Радонежского», тщетно силится понятьнеобъяснимые события.

Когда чудесным образом младенец Сергий в ее чреветрижды голосит в ответственные моменты богослужения, она «мало не паде наземлю от многа страха» [ПЛДР; XIV – середина XV в.; 266]. Мария мнит ребенкабольным, когда тот отказывается от пищи в постные дни. Матери Сергия не данопредвидеть святость сына, поэтому ее забота и неусыпное попечениедиссонируют с характером святого, с его предназначением: «“Престани, чадо, оттаковыя продлъженыя алъчбы, нѣси доспѣлъ в сие прясло, не бѣ бо ти ещевремя”.

<…> Отрокъ же рече: “Престани, мати моя, что глаголеши? Се бо ты сиаглаголеши яко мати сущаа, яко чадолюбица, яко мати о чадѣх веселящися,естественою любовию одръжима. Но слыши Святое глаголеть писание: “Никтоже34да не похвалится въ человецѣх, никтоже чистъ пред Богом, аще и единъ деньживота его будет, и никтоже есть без грѣха, токмо единъ Богъ без грѣха”» [ПЛДР;XIV – середина XV в.; 284, 286].Трогательная наивность, излишняя заботливость и чувствительность неявляются неизменными качествами схемы «доброй жены» в XV веке, однако виндивидуальных случаях ей присущи. При этом авторы акцентируют внимание надопустимости и даже своеобразном очаровании подобного поведения женщины.Так, Епифаний Премудрый восторженно оценивает чадоношение матери СергияРадонежского: «Младенца въ утробѣ носящи яко нѣкое съкровище многоценное,и яко драгый камень, и яко чюдный бисеръ, и яко сосудъ избранъ» [Там же; 266].Пахомий Серб поясняет, что Агриппина, умоляя братию вкусить рыбу в пост,делала это «яко благочестива», «милостива зѣло» и «вѣру имяще къ иноческомуобразу» [БЛДР; т.

7; 162].Итак, характеристика положительных женских персонажей XV векапредставляет именование женщины, пояснение ее роли супруги или матери тогоили иного мужчины и общую формулу или эпитет: «благочестива», «милостивазело», «боящися Бога». В некоторых же случаях, если персонаж осуществляеткакое-либо действие, добавляется косвенная характеристика. Данный способизображения положительного женского персонажа узнаваем читателем как некаяготовая схема «доброй жены» с различающимися именами и конкретнымипоступками, которые, безусловно вмещаются в определение «благочестивого»деяния.Таким образом, в древнерусской литературе XV века (как агиографической,так и мирской) нет произведения с главной героиней.