Диссертация (Мотивный комплекс прозы Татьяны Толстой), страница 9

18), «недоумевающими пальцами мыощупали дымчатое стекло» (с. 18). Образ калейдоскопа вбирает в себя деталисложной и разнородной мотивной системы: здесь и красота разноцветныхстеклышек (детство, мечта), и понимание обманности бесполезных разбитыхстекляшек (взрослость, реальность).Мотив утраты былого счастья, невозвратности сказочного детства и егопредставлений наполняется знаками пугающего драматизма и трагичности —смерти. Многочисленные образы смерти в рассказе (смерть воробья, теленка,Вероники, дяди Паши) становятся не только сигналами к неотвратимой42«потере» и необратимости течения реального времени, но и знакамисигналами постепенного и неотвратимого познания жизни, осознаниетрагизма жизни героем-ребенком через смертности «малого».

Сначалагероиня рассказа, увидев мертвую маленькую птичку с «игрушечнойголовкой» (с. 9), воспринимает смерть как детскую игру: «сделали чепчик(воробью), сшили белую рубашечку и похоронили в шоколадной коробочке»(с. 9). Затем ребенок узнает, что Вероника зарезала в сарае теленочка,восприятие ребенка кардинально меняется: «прочь отсюда, бегом, кошмар,ужас — холодный смрад, сырость, смерть» (с. 10).

Следующей ступенью впознании становится уже смерть человека, самой Вероники, которая хотя иокрашена тенью таинственность, неясности, но уже включена в реальныйжизненный событийный ряд: «мы забыли Веронику, а у нас была зима»(с. 14). В финале рассказа, когда происходит полное слияние (в языковом,идеологическом, временном, мотивном планах) позиции повзрослевшегорассказчика и героя-ребенка, о котором шла речь в повествовании, меняетсяи отношение к прошлому и настоящему, к мечте и реальности.

Онисмыкаются. Точнее — одно поглощает другое. Образ смерти (изначально«игрушечный», затем страшный, несправедливый, затем таинственный,непонятный) обретает черты сугубо реалистические, даже обыденные:«ссыпала прах дяди Паши в жестяную банку и поставила на полку в пустомкурятники — хоронить было хлопотно» (с.

20)1.1Стоит отметить, что взросление героев-детей у Толстой происходит не только за счетпознания смерти, но и плоти. Если в рассказе «На золотом крыльце сидели» знаниеребенка о теле еще воспринимается как нечто «неприличное», то, о чем нельзя говоритьмаме (с. 8): «голый на озере», «голый в учебнике анатомии» (с. 8), или как игра, шутка:«пририсовывали в учебниках <…> Маяковскому — усы, Чехову <…> большую белуюгрудь» (с.

18). А намек на любовную связь дяди Паши и Маргариты воспринимаетсяпочти фантастически: «“А ты заметила, что у них в доме только одна кровать?” <...> —“А где же спит Маргарита?” — “А может, они спят на этой стеклянной кровати валетом?”<...> — “А если они любовники?” — “Дак ведь любовники бывают только во Франции”.Действительно. Это я не сообразила» (с. 18). То в «Свидании с птицей» тема смертитесным образом переплетена с образами тела: подробно описанная мертвая ворона,мертвое тело дедушки, голые тела дяди Бори и Тамилы, знаменующие «смерть» детстваПети. Как отмечает Е. Гощило, именно эти знания (о смерти и плоти) символизируют43Показательным становится изменение характера повествования вфинале рассказа: не от имени «мы» (в котором целый мир, мир живого имертвого, реального и ирреального), но от первого (единичного) лица «я»: «язнаю», «я догадываюсь», «какая же я старая!» (с.

19). Мотив со-общногодетского мировоззрения и миротворения «мы» трансформируется виндивидуально-персонализированный образ «я». На первый план выходитпозиция самоопределившегося автора-рассказчика, поглотив или растворивколлективную детскую общность: теперь в центре оказывается не вера, недоверие, не чудеса всех, но суждение, логика, оценка одного. Мотивыцельности и коллективности детского существования («мы») дробятся наотдельные индивидуализированные мотивы личностного самоопределения(«я»), волшебство превращается в дряхлую соседскую дачу, дядя Паша вурну с прахом.

Традиционно «позитивный» мотив взросления и обретениясобственного «я» у Толстой сопровождается мотивом утраты счастья,детской беспечности и взаимоподдержки. Теперь каждый сам за себя: дядяПаша уже не волшебный друг девочек-героинь, а больной старик, Вероника— не яблочная золотая красавица, а грубая соседка, девочки — неорганические части безбрежного мира-сада, но эгоистичные личности.Все таинственные смыслы, которыми было наполнено в рассказедетство, уже не-ребенком, а взрослым повествователем подвергаетсястрогому логическому анализу, и от его таинственности не остается и следа.Рассказчик, повзрослев, занимает идеологически внешнюю по отношению к«мифологической»идиллиипозицию.Сретроспективнойпозицииволшебство оказывается лишь плодом детского воображения, вымысла. Еслидля повествователя-ребенка (и для дяди Паши) все чудеса и волшебныепредметывмиреобладалиразнойстепеньюреальности,тодляповзрослевшего рассказчика все это — лишь реальные предметы,«грехопадение», т.е.

взросление персонажа (см.: Гощило Е. Взрывоопасный мирТ. Толстой. С. 23).44обладающие рядом физических качеств. В рассказе формируется мотивпознания, который в конечном счете сводится к мотиву разочарования.Мифическая правда «детского мира» рассыпается на глазах у читателя,происходит разоблачение этого мира: «Что же, вот это и было тем,пленявшим? Вся эта ветошь и рухлядь <...> Пыль, прах, тлен» (с. 19).Волшебная «пещера Алладина» (с. 15) теперь напоминает «кладбище»старыхвещей.Повзрослевшийрассказчикокончательноуличает«мифический» мир героя-ребенка в его несостоятельности и возвращает кидее бренности, смертности всего живого и неживого в мире. Мотивпознания-разочарования звучит напряженно и драматично, обнаруживаятенденцию вырасти в мотив трагический (бренности и смерти).Реальный взрослый мир диктует свою волю: «Дама Времени» выпиваетдо дна кубок жизни, человек бессилен перед временем.

Героиня Толстойприслушивается к тем условия, которые перед ней ставит взрослая реальнаяжизнь, и подчиняется им. Взрослеет. Мотив взросления смыкается с мотивомпознания и обретает черты разочарованности и обреченности (например,обреченности старения, разъединенности людей и др.).Таким образом, соединение разнообразных мотивов детской и взрослойжизни в финале рассказа углубляет и усложняет образ реального мира, нопри этом разрушает мир волшебный, детский, полный загадок и чудес.Многообразные мотивы, суммируясь и накладываясь друг на друга, обретаютотзвуки и черты трагичности человеческого существования (человеческоговзросления).

Прием наложения голосов героя-ребенка и героя-взрослогопозволяет одновременно увидеть настоящее и прошлое, радость и грусть,красоту и увядание. И показать обреченность и невозвратность для взрослоготеплоты и счастья детства. Фабула рассказа Толстой «На золотом крыльцесидели» оказывается тесно переплетена не только с мотивом «сада-Рая», но ис мотивом «утраченного Рая», в рассказе знаменующего взросление «перво»человека.

В связи с этим в финале кардинально меняется образ-мотив сада:из прекрасного и цветущего он превращается в «простужено сквозной» сад45(с. 20)1, отвечающий впечатлению рационалистического — взрослого —взгляда на мир.Повествовательный ритм рассказа оказывается ритмом жизненным:герой родился, вырос и в финале (рассказа и жизни) подводит итог своемупребыванию на земле. Мотивы детства, счастья, чистоты, незрелостисмыкаются и через мотив взросления (познания и старения) подводятповествователя и героев к осознанию и постижению тяжести и трагичностичеловеческого бытия: мотив смерти завершает развитие множественныхмотивов и доминирует в финале.ОбраздетствауТолстойизначальнозаявленкаквысокий,романтический, жизнеутверждающий, с одной стороны, но с другой —неизбежно изменяющийся, не вечный. Драматизированный, едва ли нетрагичный.

Принятое критиками привычное противостояние «мечты иреальности» в рассказах Толстой обнаруживает свою иную сторону: детствопредстает в рассказах Толстой как миф, идиллия, сказка, а взросление — каккрахмифологии.Образ-мотивдетствапозволяетТолстойначатьповествование с уровня почти до-исторического, вне-цивилизационного,первобытного, в основе — сказочно-мифического, и обнаружить динамикуразрушения его. Миф детства в рассказе Толстой сменяется взрослойреальностью, мечты вытесняются прагматикой, волшебство мифа или сказкиподчиняется законам бытовой житейской действительности.

Мотивные рядырассказа становятся выражением таковой интенции писателя.Сближение «идиллических» мотивов ранних рассказов Толстой одетстве с мотивом разочарования, гибели детских представлений о мире наступеняхпознанияэтогомирапридаетповествованиюформухудожественной философской притчи.

Казалось бы, легкий детский рассказ1В финале рассказа отчетливо проявляется внутренняя бинарность мотивов: детство ↔взросление/старость; обретение рая ↔ потеря рая. Ср. в «Свидании с птицей» мирдетства-сада оборачивается «мертвым озером», «мертвым лесом», где «птицы свалились сдеревьев и лежат кверху лапами; мертвый пустой мир пропитан серой, глухой, сочащейсятоской.

Все — ложь» (с. 101).46на самом деле оказывается одним из серьезнейших рассуждений писателя осмысле человеческого бытия и о неправедности мироустройства. От рассказак рассказу степень драматичности (если не трагичности) существованиягероев становится у Толстой все более высокой, все более различимыми втворчестве писателя оказываются мотивы неизбежного вытеснения идиллииантиутопией, счастья — катастрофой, попросту говоря — детскостивзрослостью, жизни — смертью.Любопытно, что именно эта намеченная тенденция первого и самогораннего рассказа Толстой в конечном итоге со всей очевидностьювоплощается в завершающем ее творчество произведении, романе «Кысь»,приводя писателя к созданию мифа о разрушении человеческого мира, огибели цивилизации. Утрата человеческой мечты, веры в чудо, подчинениемира законам логики и разума, по мысли Толстой, приводит мир кнесчастьям и разрушительной катастрофе.

И на новом витке человечествоснова впадает в состояние детскости, чтобы спастись. Детство, наивность,вера (только теперь не отдельного человека, а всего человечества) становятсяу Толстой залогом будущего (возможного) спасения Человека.Таким образом, ранний рассказ Толстой о детстве «На золотом крыльцесидели» становится одним из самых важных звеньев творческой эволюцииписателя, позволяющим провидеть дальнейшие пути ее творческогоразвития. Мотивный комплекс первого и самого раннего рассказа писателязакладывает основы дальнейшей системы мотивов, которые найдутотражение в ее последующем творчестве, в повести «Сомнамбула в тумане»и в романе «Кысь».

Однако говорить о рассказе «На золотом крыльцесидели» как о рассказе, в котором были только заложены основы будущейобразной системы художника, нельзя — ибо Толстая входит в литературузрелым мастером, о чем свидетельствует сложный и разветвленный комплексмотивных рядов, представленных в рассказе «На золотом крыльце сидели».47§ 1.2. Мотив «вечной Сонечки» как развитие мотиважертвенности (на примере рассказа «Соня»)Идейно-значимый мотив «утраченного Рая», связанный с взрослениемребенка и получивший отражение в первом рассказе Толстой «На золотомкрыльце сидели», в последующих рассказах не сводится к окончательнойпотере детской (идиллической) гармонии между героем и миром.