Диссертация (Поэзия Бориса Пастернака 1920-х годов в советской журналистике и критике русского зарубежья), страница 4

Итак, Пастернак революционно-современен, генетически связан с футуризмом, сопоставим с Маяковским и этого сближения невозможно

⁴⁰ Брюсов В.П. Вчера, сегодня и завтра русской поэзии// Печать и революция, 1922, №4 (7).. С. 57.

⁴¹ Замятин Е.И. Новая русская проза// Русское искусство, 1923. №1. С.63.

⁴² Там же.

избежать, Пастернак оказывает влияние на молодых поэтов, которые знают его стихи наизусть еще до выхода в свет его поэтических книг, он яркий новатор в области стиховой формы – рифмы, ритма, синтаксиса. И последний пункт, который оказывается чуть ли не самым важным во всей статье: «Насколько Маяковский, по настроениям своей поэзии, близок к поэтам пролетарским, настолько Пастернак, несомненно, – поэт- интеллигент. Частью это приводит к широте в его творческом захвате: история и современность, данные науки и злобы дня, книги и жизнь – все, на равных правах, входит в стихи Пастернака, располагаясь, по особенному свойству его мироощущения, как бы в одной плоскости. Но частью та же чрезмерная интеллигентность обескровливает поэзию Пастернака, толкает его к анти-поэтической рефлексии, превращает иные стихи в философские рассуждения, подменяет иногда живые образы остроумными парадоксами» ⁴³. Характеристика «поэт-интеллигент» исходно амбивалентна: с одной стороны, по тону сравнения с Маяковским легко догадаться, что Брюсову это качество импонирует, с другой – то же самое качество отрывает поэзию Пастернака от жизни, уводит ее в трансцендентные области.

В своей статье Брюсов, как это бывало и в других случаях⁴⁴, создал трафарет, которым на протяжении десятилетий будет пользоваться советская критика для оценки творчества Пастернака. Каждый из названных пунктов впоследствии станет обязательным для обсуждения, в зависимости от конъюнктуры внимание к ним критика будет принимать различные оттенки. Но социальная характеристика Пастернака как «поэта- интеллигента» со всеми вытекающими из этого последствиями с течением времени станет практически лейтмотивом любого печатного высказывания о нем.

⁴³ Там же.

⁴⁴ Брюсов В.Я. Новые течения в русской поэзии. Акмеизм// Русская мысль. 1913. №4.

1. Я.З.Черняк

Ненамного опередив брюсовскую статью, в том же журнале появилась рецензия на «Сестру мою жизнь» Я.З.Черняка, впоследствии личного друга Пастернака, который помогал ему в страшные годы безденежья и профессиональной невостребованности поэта. В частности, именно Черняку Пастернак был обязан работой над «иностранной лениньяной» (библиографией по Ленину) для готовящегося издания Института Ленина при ЦК ВКП(б) в 1924 г., которая не столько обеспечила его материально, сколько дала возможность выйти за строго ограниченные рамки советской печати в мир западноевропейской. Однако важно отметить, что к моменту написания рецензии Черняк еще не был знаком с Пастернаком и не испытал на себе силы обаяния его личности. Однако рецензия Черняка отличается не только благожелательным тоном (несомненное большинство откликов на книгу Пастернака были весьма благожелательными), но и многочисленными совпадениями оценок критика с собственной авторской самооценкой.

Жена Я.З.Черняка вспоминала: «…В 1922 году (может быть, в конце 1921-го) Яше попали в руки стихи Б.Л.Пастернака, молодого, до того ему неведомого поэта. Поэзия была Яшиной страстью, он сам в то время писал стихи. Стихи чужие чувствовал остро и тонко. Хорошие стихи приводили Яшу в состояние восторга, подъема, были для него счастьем. Для него не существовали “трудные” стихи. Сквозь слова и строчки он чувствовал, “видел” самую душу поэта, его мысли и чувства. В это примерно время Яша начал работать в журнале “Печать и революция”. Первое, что он там напечатал, была рецензия на книгу стихов Б.Л. “Сестра моя жизнь”. Рецензия понравилась Пастернаку, и он пришел в редакцию» ⁴⁵. Говоря о высоком уровне критики, показанном Черняком в этой статье, не стоит забывать, что речь идет о способном ученике М.О.Гершензона⁴⁶.

⁴⁵ Черняк Е.Я. Из воспоминаний. Б.Пастернак// ПСС. Т.11. С. 133.

⁴⁶ Я.З.Черняк (1898-1955) – не только критик, но литературовед, историк литературы. В 1922-31 он работал в журнале «Печать и революция» и издательстве «ЗиФ», в 1931-32 был старшим научным

Как и Брюсов, Черняк начинает с генезиса пастернаковской поэзии и уделяет некоторое внимание вопросу о футуризме. Однако в отличие от Брюсова он настроен по отношению к футуризму не столь однозначно положительно. Для него футуризм – исчерпавшее себя течение, которое выродилось в ряд мертворожденных приемов и категорических установок:

«обесцененье слова, обнаженное мертвое и сухое мастерство, “прием”, культивируемый до абсурда, однобокая техника, мелочи, вырастающие до размеров “категорических императивов”» ⁴⁷. Не называя имен, Черняк явно подразумевает здесь Маяковского и взятый им курс на утилитаризм в поэзии. Проводя водораздел между футуристами и Пастернаком, Черняк практически точно отражает мироощущение самого Пастернака в этот период, хотя никаких реальных шагов к отмежеванию от бывших единомышленников пока сделано им не было – разрыв с ЛЕФом и Маяковским был еще делом отдаленного будущего. Однако свою чужеродность не только заявленному Маяковским курсу, но и самому футуристическому духу Пастернак чувствовал уже давно. В «Охранной грамоте» запечатлен разговор о футуризме Пастернака и Маяковского в 1918 г.: «Утром я зашел к нему в гостиницу. Он вставал и, одеваясь, читал мне новые “Войну и мир”. Я не стал распространяться о впечатленьи. Он прочел его в моих глазах. <…> Я заговорил о футуризме и сказал, как чудно было бы, если бы он теперь все это гласно послал к чертям. Смеясь, он почти со мной соглашался» ⁴⁸. К моменту написания «Охранной грамоты», совпавшим с самоубийством Маяковского, Пастернак был уже убежден, что футуризм стал неподвижной схемой, в которую Маяковский не мог органично вписаться из-за масштаба своего дарования, прокрустовым ложем, которое во многом послужило причиной

сотрудником Государственной Академии искусствоведения, в 30-х гг. ученым секретарем издательств а Academia. Я.З.Черняк -- автор книги «Огарев, Некрасов, Герцен, Чернышевский в споре об огаревском наследстве» (М.-Л., 1933), в 1950-х гг. подготовил научное издание трудов Н.П.Огарева.

⁴⁷ Черняк Я.З.Борис Пастернак. «Сестра моя жизнь»// Печать и революция: Журнал литературы и искусства, критики и библиографии. Кн. 3 (6). Июль-август, М., 1922. С.303.

⁴⁸ Пастернак Б.Л. Охранная грамота// Пастернак Б.Л. ПСС. Т.3. С.225.

произошедшей с ним трагедии. О «Сестре моей жизни» в «Охранной грамоте» Пастернак тоже высказался созвучно с Черняком: «Когда же явилась “Сестра моя жизнь” <…> мне стало совершенно безразлично, как называется сила, давшая книгу, потому что она была безмерно больше меня и поэтических концепций, которые меня окружали» ⁴⁹. Для справедливости нужно заметить, что отношение Пастернака к футуризму было неоднородным в разные периоды его творчества. К концу 1920-х годов, уже порвав с Лефом, он обратится к истокам собственного пути и к своей футуристической генеалогии, что стало частью размышлений Пастернака о судьбе поколения и будущем русской поэзии.

По мнению Черняка, «Сестра моя жизнь» стала первой зрелой книгой Пастернака в сравнении с его ранними футуристическими книгами. Эта зрелость была достигнута благодаря тщательному отбору приемов, который привел «к просветленной, а в отдельных местах отчетной книжки к пушкинской ясности и простоте формы» ⁵⁰. Отметим это суждение критика, для которого «не существовали “трудные” стихи»: он не только не обвиняет Пастернака в затемненности поэтического текста, но наоборот сравнивает его ясность и простоту его поэзии с пушкинской. Такая позиция не так уж часто встречается в современной Пастернаку критике, общим местом которой было желание подчеркнуть сложность и чуть ли не намеренную затрудненность стиха Пастернака. Сравним, например, слова Черняка с ироническим определением, которое дал Пастернаку скрывающийся под псевдонимом Astico автор шуточного «Словаря русских писателей»: «Пастернак – или «Никто меня не понимает»…⁵¹. Того же мнения придерживался и Г.Адамович: «Импрессионизм свой он довел

⁴⁹ Там же. С.227.

⁵⁰ Черняк Я.З.Борис Пастернак. «Сестра моя жизнь»// Печать и революция: Журнал литературы и искусства, критики и библиографии. Кн.3 (6). С.303.

⁵¹ Astico. Справочный словарь русских писателей// Жизнь искусства, Л., 1925. №2. С.17.

до крайности <...>. Звуковым ассоциациям и сцеплениям он предавался до полной потери чувств, пора бы овладеть ими...» ⁵².

Самого Пастернака, сознательно стремившегося к упрощению своего поэтического языка, высказывание критика о «пушкинской ясности и простоте формы» его стихов не могло оставить равнодушным. Сообщая С.П.Боброву о выходе своей четвертой книги «Темы и варьяции», Пастернак с горечью писал: «Лично я книжки не люблю, ее кажется доехало стремленье к понятности». И далее – о реакции на его поэзию зарубежной критики: «Не взирая на это, все тут, словно сговорившись, покончили со мной, сошедшись на моей “полной непонятности”» ⁵³. Позже, определяя задачи своего раннего творчества, Пастернак вспоминал:

«…Моя постоянная забота обращена была на содержание, моей постоянной мечтою было, чтобы само стихотворение нечто содержало, чтобы оно содержало новую мысль или новую картину» ⁵⁴. Очевидно, что абсолютный слух неизвестного ему критика должен был радостно поразить Пастернака

– неслучайно он отправился в редакцию журнала «Печать и революция», чтобы лично с ним познакомиться.

Еще одно наблюдение Черняка и опять же полностью соответствующее авторскому взгляду на книгу, связано с ее композиционными особенностями: «книга своеобразно и тонко скомпанована по главам, при чем композиция эта придает книге целостный образ романа» ⁵⁵. И хотя Пастернак всегда, начиная с первой книги стихов, воспринимал ее как композиционно целостное единство, но в «Сестре моей жизни» этот его взгляд нашел самое полное воплощение: «Книга есть кубический кусок горячей, дымящейся совести – и больше ничего. Токование – забота природы о сохранении пернатых, ее внешний звон в

⁵² Адамович Г. Литературные беседы// Звено, 1927, 3 апреля, №218. С.2. Также: Адамович Г.В. Собрание сочинений: Литературные беседы. Кн.2. «Звено» 1926-1928. С.199.

⁵³ Письмо С.П.Боброву от 9 января 1923// Б.Пастернак и С.Бобров: Письма четырех десятилетий. Stanford Slavic Studies. Vol.10. Stanford, 1996. С.128. (Пастернак Б.Л. Полное собрание сочинений в 11 томах. Т.7. С.428).

⁵⁴ Пастернак Б.Л. Люди и положения// ПСС. Т.3. С.325.

⁵⁵ Черняк Я.З.Борис Пастернак. «Сестра моя жизнь»// Печать и революция: Журнал литературы и искусства, критики и библиографии. Кн.3 (6). С.303.

ушах. Книга – как глухарь на току. Она никого и ничего не слышит, оглушенная собой, себя заслушавшаяся. Без нее духовный род не имел бы продолжения. Он перевелся бы. Ее не было у обезьян. Ее писали. Она росла, набиралась ума, видала виды, – и вот она выросла и – такова. В том, что ее видно насквозь, виновата не она. Таков уклад духовной вселенной. А недавно думали, что сцены в книге – инсценировки. Это заблуждение. Зачем они ей? Забыли, что единственное, что в нашей власти, это суметь не исказить голоса жизни, звучащего в нас. Неумение найти и сказать правду – недостаток, которого никаким уменьем говорить неправду не покрыть. Книга – живое существо. Она в памяти и в полном рассудке: картины и сцены – это то, что она вынесла из прошлого, запомнила и не согласна забыть» ⁵⁶. По свидетельству Е.Б.Пастернака, автограф «Сестры моей жизни» 1919 года помогает понять, как строилась композиционная структура книги, которая впоследствии изменилась очень незначительно⁵⁷. Вводная глава не имела названия, начинаясь со стихотворения «Про эти стихи», и носила характер экспозиции. В ней происходит знакомство с действующими лицами книги (герой – «Демон», героиня – «Девочка»), описывается характер их отношений и место действия. Потом в рукописи следует авторская пометка: «Дальше, без перерыва».

«Книга Степи» объединяла все шесть глав книги и была снабжена эпиграфом из Верлена: «Est-il possible, le fût-il?» («Возможно ли это? Было ли это?»). Первая из глав «Книги Степи», лишенная самостоятельного названия, начиналась стихотворением «До всего этого была зима», по своему содержанию относящимся к началу зимы 1916/17 года. Глава

«Развлеченья любимой» включала в себя также «Занятья философией» и

«Заместительницу». Последняя глава «Путевые заметки» состояла из шести стихотворений. Со временем в нее было добавлено еще пять, и глава разделилась на две. Характерно, что центральная часть, связанная с

⁵⁶ Пастернак Б.Л. Несколько положений// Пастернак Б.Л. ПСС. Т.5. С.24-25.

⁵⁷ Пастернак Е.Б. Борис Пастернак: Материалы для биографии. М., 1989. С.306-308.

поездкой в Романовку, – кульминация книги, – оставалась неизменной. «Пастернак пережил “чудо становления книги”, как он назвал это впоследствии, часто вспоминая об этом, ведя отсюда начало своей литературной биографии. Он считал, что в современной поэзии после Блока отдельные стихотворения не имеют смысла, ценность представляет только книга стихов, создающая особый мир, со своим воздухом, небом и землей» ⁵⁸.