Диссертация (Поэзия Бориса Пастернака 1920-х годов в советской журналистике и критике русского зарубежья), страница 3

“Сестры моей жизни”» ¹⁹. В «Послесловье» к «Охранной грамоте» Пастернак дал художественное описание «этого подъема»: «Едва ли сумел я как следует рассказать Вам о тех вечно первых днях всех революций, когда Демулены вскакивают на стол и зажигают прохожих тостом за воздух. Я был им свидетель» ²⁰. Вынужденная краткость этого свидетельства, вспышки света, который мелькнул и погас за полугодие, протекшее с Февраля по Октябрь, объясняется новым вторжением политики, подмявшей под себя все большое и бытийное в пользу узкопартийных интересов. Об этом отчетливо говорится в «Докторе Живаго»: «За своим плачем по Ларе он оплакивал также то далекое лето в Мелюзееве, когда революция была тогдашним с неба на землю сошедшим богом, богом того лета, и каждый сумасшествовал по-своему, и жизнь каждого существовала сама по себе, а не пояснительно-иллюстративно, в подтверждение правоты высшей политики» ²¹. Итак, новая эра, долженствующая наступить после революции в ощущении Пастернака 1916 года связывалась с представлением о свете и «сошествии Бога на землю», неслучайно и в цитированном выше письме родителям он употребляет Евангельскую формулу: «при дверях» ²², указывающую на близость больших событий. Книга «Сестра моя жизнь», практически полностью написанная весной и летом 1917 года, и есть главное оставленное поэтом поэтическое свидетельство об этом времени. Нет ничего удивительного, что библейская, вообще религиозная метафорика, наполняет эту книгу стихов, название которой прямо отсылает к «Il Cantico di Frate Sole» Св. Франциска Ассизского, а через него к 135-му Псалму²³. Очевидно, лишним будет приводить перечень тех признаков времени, которые должны были настолько восхищать Пастернака, чтобы стать

¹⁹ Пастернак Е.Б. Чувство земной уместности: Исторические причины изменений отношения Пастернака к «Сестре моей жизни»// Poetry and Revolution: Boris Pasternak’s “My sister life”. Stanford, 1999. P.227.

²⁰ ПСС. Т. 3. С. 524.

²¹ ПСС. Т.4. С. 452.

²² Христос употребляет это выражение для обозначения наступающего Царствия Божия (Мф., 24:33)

²³ См. об этом подробную и содержательную работу А.К.Жолковского « Книга книг Пастернака: О заглавном тропе “Сестры моей жизни”»// Жолковский А.К. Поэтика Пастернака: инварианты, структуры, интертексты. М., 2011. С.117-151.

синонимами счастья, любви и творческой самореализации. Детально и обстоятельно он изложил их сам в «Докторе Живаго». Важно заметить, что отраженное в книге стихов переживание не изгладилось из его памяти на протяжении всей жизни, а в 1922 году, когда «Сестра моя жизнь» ожидала своего первого издания, оно было еще очень свежо.

Свобода политического характера, поданная через личные переживания и жизнь природы, находила отражение и в новой свободе языка, доселе Пастернаком еще неиспытанной. Впоследствии он признавался: «Я всегда хотел писать так, как писал “Сестру мою жизнь”. Блок все делил на периоды просветленности и периоды “ватные”. У меня таким периодом просветленности была “Сестра моя жизнь”, а потом это никак не повторялось, – бесконечно длился “ватный период”, вплоть до романа, который мне было очень легко писать» ²⁴. Свобода слова, обусловившая легкость писания, была связана с поэтикой экспромта и случайности, которую Пастернак определил в позднем письме к С.Чиковани: «Принципом отбора (и ведь очень скупого) была не обработка и совершенствование набросков, а именно сила, с которой некоторое из этого сразу выпаливалось и с разбега ложилось именно в свежести и естественности, случайности и счастье» ²⁵. Сближая свой собственный опыт с опытом П.Верлена, Пастернак писал в статье о нем: «Парижская фраза во всей ее нетронутости и чарующей меткости влетала с улицы и ложилась в строчку целиком, без малейшего ущемленья, как мелодический материал для всего последующего построенья» ²⁶. Мысль Пастернака об органической близости языка поэзии к разговорному языку, говору улицы, одинаково понятному каждому и далекому от литературной заштампованности, родилась именно в этот период работы над книгой

«Сестра моя жизнь» ²⁷. Такова была установка творческая.

²⁴ Пастернак Е.Б. Чувство земной уместности: Исторические причины изменений отношения Пастернака к «Сестре моей жизни»// Poetry and Revolution: Boris Pasternak’s “My sister life”. P.233.

²⁵ Письмо С. Чиковани от 6 октября 1957// ПСС. Т.10. С. 266.

²⁶ Пастернак Б.Л. Поль-Мари Верлен// ПСС. Т.5. С. 57.

²⁷ См. об этом воспоминания М.М.Бахтина: Беседы В.Д.Дувакина с М.М.Бахтиным. М., 1996. С. 265.

1. Первые советские рецензии

   1. В.Я.Брюсов

Накануне своего отъезда из России в Германию в августе 1922 г. Пастернак сообщал в письме В.Я.Брюсову о своем разговоре с Троцким²⁸. Разговор этот в частности затронул и только что вышедшую из печати книгу «Сестра моя жизнь». Троцкий интересовался, отчего Пастернак воздерживается от откликов на общественные темы. «Я ограничился общими положениями и предупрежденьями относительно будущих своих работ, задуманных еще более индивидуально, – сетовал поэт. – А вместо этого мне, может быть, надлежало сказать ему, что “Сестра” – революционна в лучшем смысле этого слова. Что стадия революции, наиболее близкая сердцу и поэзии, что – утро революции и ее взрыв, когда она возвращает человека к природе человека и смотрит на государство глазами естественного права (американская и французская декларации прав), выражены этой книгою в самом духе ее, характером ее содержанья, темпом и последовательностью частей…» ²⁹. Вероятно, Пастернак неслучайно так подробно изложил свое видение революционности новой книги стихов именно Брюсову, который недавно высказался о «Сестре» печатно. В своем отклике он затронул и вопрос о революционности книги – трактовка Брюсова практически совпала с авторской³⁰. Брюсов

²⁸ Л.Д.Троцкий не упомянул о Пастернаке в серии своих статей о литературе, которые печатались в

«Правде» осенью 1922 г. и потом вошли в книгу «Литература и революция» (1923). Говоря о футуризме, Троцкий в качестве центральной фигуры избрал Маяковского, творчество которого, несомненно, представлялось ему более ценным. Однако его интерес к Пастернаку отразился во время дискуссии о роли попутчиков на совещании 9 мая 1924 г. при Отделе печати ЦК РКП (б), посвященном вопросу о политике партии в области художественной литературы. В частности, о влиянии «попутчиков» на молодую пролетарскую поэзию Троцкий высказался следующим образом: «…Безыменского не было бы на свете, как художника, если бы у нас не было сейчас Маяковского, Пастернака и даже Пильняка» (К вопросу о политике РКП (б) в художественной литературе. М., 1924. С. 59). Анализ взаимоотношений Пастернака и Троцкого дан в книге Л.С.Флейшмана «Борис Пастернак и литературное движение 1930-х годов». СПб., 2005. С.23-30.

²⁹ Письмо В.Я.Брюсову от 15 августа 1922// ПСС. Т.7. С.398.

³⁰ Сходным образом о прозе Пастернака (повести «Детство Люверс», 1922) писали и другие критики:

«Повесть Пастернака внешне несовременна. Нашей современности, революции в ней нет» (Ашукин Н. Современность в литературе// Новая Русская Книга. Берлин., 1922. №6. С.6). «Внешней современности – с выстрелами и флагами – он не ищет, и все же он – конечно, весь в современном искусстве» (Замятин Е.И. Новая русская проза// Русское искусство, 1923, №1).

писал: «У Пастернака нет отдельных стихотворений о революции, но его стихи, может быть, без ведома автора, пропитаны духом современности; психология Пастернака не заимствована из старых книг; она выражает существо самого поэта и могла сложиться только в условиях нашей жизни» ³¹. Нужно заметить, что позиция Брюсова по отношению к Пастернаку, высказанная в 1922 году, не была неожиданностью. Еще в 1913 г. в статье о футуризме Брюсов отмечал: «Между тем из задач, намеченных школою Маринетти, едва ли не благороднейшая – выразить дух современности» ³². Общее благожелательное отношение Брюсова к футуристам (ср. с его позицией по отношению к акмеистам того же времени³³) был очевиден задолго до появления «Сестры моей жизни».

Статья Брюсова 1922 г. оказалась значимой не только для самого Пастернака, но и для истории публицистики. Н.А.Богомолов пишет: «…В критике Брюсова после 1917 года появляется постоянный мотив, ранее отсутствовавший или присутствовавший лишь беглыми упоминаниями, -- мотив прогностический. Безусловно афористически сформулировано это в заглавии статьи 1922 года: “Вчера, сегодня, завтра русской поэзии”. Задача Брюсова-критика теперь видится им как триединая: подвести итоги бурного литературного развития предреволюционной эпохи, определить “смысл современной поэзии” и дать прогноз на будущее, по крайней мере на будущее ближайшее» ³⁴. Собственно поэтическую деятельность футуристов Брюсов и считает сегодняшним днем. Несомненное предпочтение отдается творчеству Маяковского и Пастернака. Рассуждая о футуристических корнях Пастернака, Брюсов оправдывает самые крайние формы проявления футуризма, в том числе «заумь», как необходимый этап в развитии поэтического языка: «Мыслимо большое количество слов, аналогичных существующим, – слов, которые не были созданы народом

³¹ Брюсов В.П. Вчера, сегодня и завтра русской поэзии// Печать и революция, 1922, №4 (7). С.57. Также: Брюсов В.Я. Среди стихов. 1824-1924. М., 1990. С.595.

³² Брюсов В.Я. Новые течения в русской поэзии: Футуристы// Русская мысль, 1913. №3. С.128.

³³ Брюсов В.Я. Новые течения в русской поэзии: Акмеизм// Русская мысль, 1913. №4.

³⁴ Богомолов Н.А. Жизнь среди стихов// Брюсов В.Я. Среди стихов. 1824-1924. М., 1990. С.29.

лишь потому, что в них не встретилось потребности. Поэт, которому нужно более точное, более детальное или более образное выражение, в праве такие слова творить сам, конечно, в духе языка и его морфологии» ³⁵. Подтверждая свои теоретические выводы, Брюсов и сам в это время пишет стихи в духе Пастернака и Хлебникова, доказывая тем самым, что,

«подобно научной разработке, испытанный футуристами склад стиха может быть теперь использован практически любым поэтом…» ³⁶.

В год выхода книги «Сестра моя жизнь» Пастернак еще зачастую отождествляется критиками с бобровской «Центрифугой», хотя в последние годы регулярно участвует в литературно-издательских проектах группы Маяковского, – в любом случае его имя должно ассоциироваться с футуризмом. Однако, по словам Флейшмана, уже после выхода книги

«Поверх барьеров» (1916) «сравнение пастернаковской поэзии с футуризмом систематически принимает недоуменный оттенок» ³⁷. Мы увидим дальше, что по вопросу принадлежности Пастернака к футуризму критики высказывались трояко: помимо недоуменного оттенка («И опять спрошу: если на десятом году футуризма футурист пишет такие, – прекрасные, впрочем, – стихи, то – в чем же футуризм?)³⁸, были и другие («…это, пожалуй, единственный “трамплин”, оставшийся в целости в обширном гимнастическом зале футуризма» ³⁹). Те, кто намертво привязал Пастернака к футуристам по разным (в том числе идеологическим) соображениям, и те, кто столь же однозначно говорил о преодолении им футуризма уже на материале книги «Сестра моя жизнь». Брюсов, несомненно, считает Пастернака самым крупным из действующих футуристов наравне с Маяковским, и дальнейшую аргументацию строит на сопоставлении этих двух фигур: «Гораздо менее на виду была деятельность

³⁵ Брюсов В.П. Вчера, сегодня и завтра русской поэзии// Печать и революция, 1922, №4 (7). С. 54.

³⁶ Богомолов Н.А. Жизнь среди стихов// Брюсов В.Я. Среди стихов. 1824-1924. М., 1990. С.30.

³⁷ Флейшман Л.С. Борис Пастернак в двадцатые годы. СПб., 2003. С.12. Ср. высказывание И.А.Груздева:

«…Если Пастернак причисляет себя к футуристам, то: в чем же тогда футуризм?» (Груздев И. Русская поэзия в 1918-1923 гг: К эволюции поэтических школ// Книга и революция, 1923. №3 (27). С.36.

³⁸ Груздев И. Утилитарность и самоцель// Петроград: Литературный альманах. Вып.1. Пг., 1923. С.189.

³⁹ Клычков С. Лысая гора// Красная новь, 1923, №5. С.389.

Б.Пастернака. Кроме стихов, изредка появлявшихся в немногочисленных журналах и альманахах революционного периода, он за последние годы дал лишь одну единственную книгу: “Сестра – моя жизнь”, 1922 г.; это – собрание стихов, написанных в 1917 и 1918 гг., немногие – позже, в 1919 – 1920 г. Несмотря на то, влияние Пастернака на молодежь, пишущую стихи, было едва ли не равно влиянию Маяковского. Стихи Пастернака удостоились чести, не выпадавшей стихотворным произведениям (исключая те, что запрещались царской цензурой) приблизительно с эпохи Пушкина: они распространялись в списках. Молодые поэты знали наизусть стихи Пастернака, еще нигде не появившиеся в печати, и ему подражали полнее, чем Маяковскому, потому что пытались схватить самую сущность его поэзии. Стихи Б.Пастернака сразу производят впечатление чего-то свежего, еще небывалого: у него всегда своеобразный подход к теме, способность все видеть по-своему. В области формы – у него богатство ритмов, большею частью влитых в традиционные размеры, и та же новая рифма, создателем которой он может быть назван даже еще в большей степени, чем Маяковский. В творчестве языка Пастернак также осторожен, но, редко, сравнительно, прибегая в творчеству слов, он смел в новых синтаксических построениях и в оригинальности словоподчинений» ⁴⁰. Заметим, кстати, что о сходном новаторстве прозы Пастернака писали в то же время и другие критики, например, Е.Замятин: «Сдвиг, новое, свое – у него не в сюжете (он – бессюжетен) и не в словаре, а в той плоскости, в какой кроме него почти никто не работает: в синтаксисе» ⁴¹. Интересно, что Замятин высказался созвучно Брюсову и о чувстве современности Пастернака: «Внешней современности – с выстрелами и флагами – он не ищет, и все же он, конечно, – весь в современном искусстве» ⁴².