Диссертация (Поэзия Бориса Пастернака 1920-х годов в советской журналистике и критике русского зарубежья), страница 10

¹³⁹ Цветаева М.И. Световой ливень// Эпопея. 1922, №3 (декабрь). С.30.

мелко...» ¹⁴⁰. Эта оценка Цветаевой тоже вызвала горячий отклик Пастернака: «”Всесильный Бог Деталей”. Теперь – строчка в стихотворении, одинокая и темная, как оговорка. Кто намекнул Вам о том, что это – формула? – Первоначально таково было заглавие всей книги. Никто этого не знает» ¹⁴¹.

Как видим из этого краткого обзора, несмотря на декларируемую самой Цветаевой независимость и индивидуальность суждений, несмотря на ее «непрофессиональный» подход, субъективизм и эмоциональность, свойственные любому ее печатному высказыванию, «Световой ливень» включает практически тот же круг проблем, который обсуждался и в других рецензиях. Более того, проблемы эти решаются преимущественно сходным образом. При всей особенности цветаевского взгляда на Пастернака ее статья оказывается вписанной в общий контекст. За исключением одного ведущего момента. Когда Цветаева пишет в личном письме: «Вы, Пастернак, в полной чистоте сердца, мой первый поэт за жизнь. И я так же спокойно ручаюсь за завтрашний день Пастернака, как за вчерашний Байрона» ¹⁴², – она не просто делает комплимент своему собрату по перу. Это особая зоркость большого поэта, который расставляет акценты в соответствии со своим внутренним взглядом. В «Световом ливне» Цветаева констатирует: «Теперь, прежде чем начать о его книге (целом ряде ударов и отдач), два слова о проводах, несущих голос: о стихотворном его даре. Думаю, дар огромен, ибо сущность, огромная, доходит целиком. – Дар, очевидно, в уровень сущности, редчайший случай, чудо, ибо почти над каждой книгой поэта вздох: “С такими данными...” или (неизмеримо реже) – “А доходит же все-таки что-то”... Нет, от этого Бог Пастернака и Пастернак нас – помиловал. Единственен и неделим. Стих – формула его сущности. Божественное “иначе

¹⁴⁰ Там же.

¹⁴¹ Письмо М.И.Цветаевой от 12 ноября 1922// Марина Цветаева, Борис Пастернак: Души начинают видеть: Переписка 1922-1936 гг. М., 2004. С.20.

¹⁴² Письмо Б.Л.Пастернаку от 10 февраля 1923// Марина Цветаева, Борис Пастернак: Души начинают видеть: Переписка 1922-1936 гг. М., 2004. С.34.

нельзя”» ¹⁴³. Это мгновенное и безошибочное узнавание, выделение из ряда, взгляд – без малейших сомнений и оговорок – как на крупнейшее явление эпохи, нанизывание великих имен: Байрон, Пушкин, Пастернак – совершенно особая цветаевская позиция, которая осталась неизменной при всех перипетиях личных взаимоотношений и социально-политических подоплек.

1.4. Берлинский период. После Берлина.

Вслед за своей книгой «Сестра моя жизнь», посланной по почте Цветаевой в июне, 17 августа 1922 года Пастернак тоже выехал в Берлин, где провел более полугода – до 21 марта 1923 г. Появление Пастернака в Берлине не было отмечено никакими внешними событиями. Во время пребывания в Берлине Пастернак вел довольно активную общественно- литературную жизнь, которая, однако, не мешала напряженной внутренней работе. Мемуаристам запомнилась замкнутость и сосредоточенность Пастернака, его стремление остаться в тени, отгородиться от эмигрантского сообщества. Отстраненность и вдумчивость Пастернака подчеркивает в своих воспоминаниях, например, А.Бахрах: «Оба мы жили тогда в Берлине, и я довольно часто встречался с Пастернаком на всевозможных литературных сборищах, происходивших по меньшей мере раз в неделю. Появлялся он на них регулярно, хотя выступал очень редко, но тем не менее его присутствие всегда как-то ощущалось – не знаю, как это объяснить. Даже сидя в своем кресле и только перекидываясь какими- то замечаниями со своими соседями, он вносил в собрание особую серьезность» ¹⁴⁴. Общий тон эмигрантских мемуаров о Пастернаке именно такой – его воспринимают серьезным, значительным, загадочным, углубленным в свой внутренний мир. З.Арбатов пытается найти объяснение поведению Пастернака, но скорее вскрывает собственные

¹⁴³ Цветаева М.И. Световой ливень// Эпопея, 1922, №3 (декабрь). С.12.

¹⁴⁴ Бахрах А.Встречи с Пастернаком// Бахрах А. По памяти, по записям: Литературные портреты. Париж, 1980. С.62

сомнения и комплексы: «…Пастернак держался в стороне от нас – эмигрантов – и больше склонялся к дружеским беседам с группой писателей, возвращение которых в советскую Россию ожидалось со дня на день. <…> В те немногие вечера Пастернак был задумчивым и рассеянным. Может быть, он переживал внутреннюю борьбу, возвращаться ли в Москву или идти на разрыв с родиной» ¹⁴⁵. Колебания по поводу возвращения в советскую Россию Пастернак действительно испытывал, но это не мешало ему постоянно общаться с большим кругом литераторов- эмигрантов. Как будто против мемуарных свидетельств говорит хроника, представленная в разных эмигрантских изданиях.

Новая Русская Книга: «В текущем сезоне в “Доме Искусств” состоялось несколько заседаний (пятниц). На первом – В.Шкловский сделал доклада о жизни писателей в Советской России и с своими стихами выступили Вл.Ходасевич и Н.Оцуп. На втором – А.Н.Толстой прочел несколько глав своего нового фантастического романа “Аэлита” и Б.Пастернак читал свои стихи» ¹⁴⁶.

Дни: «В понедельник 15-го января в 8 с пол.ч.вечера в кафэ «Леон» (Ноллендорфпл) состоится закрытое собрание клуба писателей, на котором Б.Л.Пастернак будет читать свои произведения. Вход для гостей только по приглашению» ¹⁴⁷.

Новая Русская Книга: «30-го дек. в “Клубе писателей” И.Эренбург читал отрывки нового романа “Жизнь и гибель Николая Курбова”. 15-го янв. там же читал свои произведения Б.Пастернак» ¹⁴⁸.

Дни: «В пятницу 19 января в «Доме искусств» кафэ «Леон» (Ноллендрфпл.) состоится литературный вечер Б.Л.Пастернака. Начало в 8 час. вечера» ¹⁴⁹.

¹⁴⁵ Арбатов З. Ноллендорфплатцкафе (Литературная мозаика)// Грани, №41, (1959). С.107.

¹⁴⁶ Новая Русская Книга: Русская литературная и научная жизнь за рубежом. Берлин. 1922, №9. С.32.

¹⁴⁷ Дни: Театр и искусство,14 января 1923. № 63. С.7

¹⁴⁸ Новая русская книга: Русская литературная и научная жизнь за рубежом. Берлин. 1923, №1. С.37.

1. Дни: Театр и искусство, 19 января 1923. №67. С.7.

Новая Русская Книга: «22-го дек. на очередной пятнице “Дома искусств” гр. А.Н.Толстой читал свои произведения. <…>19 янв. вечер был посвящен Б.Л.Пастернаку, который читал свою прозу и стихи» ¹⁵⁰

Новая Русская Книга: «В “Клубе писателей” 7-го марта Ф.А.Степун прочел доклад “Стихия актерской души”, ему возражали А.Белый и Б.Пастернак» ¹⁵¹.

Газетно-журнальную хронику дополняет Н.Берберова, основываясь на записях В.Ходасевича и личных воспоминаниях: «1 сентября был литературный вечер в кафе Ландграф (первая моя встреча с Пастернаком), 8-го – опять кафе Ландграф: Пастернак, Эренбург, Шкловский, Зайцев, Муратов и другие. <…> 24-го вечером – в Прагер Диле на Прагер-плац – около пятнадцати человек составили столики в кафе (Пастернак, Эренбург, Шкловский, Цветаева¹⁵², Белый…). 25-го 26-го, 27-го приходил к нам Пастернак. <…> 1 октября вечер в честь Горького (25 сентября исполнилось тридцать лет его литературной деятельности). <…> 17-го и 18-го опять Пастернак и Белый, с ними в кафе, где толпа народу, среди них

• Лидин и Маяковский» ¹⁵³. Пастернак был на заседании в издательстве

Гржебина 25 сентября, посвященном подготовке юбилейного чествования Горького и, очевидно, на упомянутом Берберовой честововании Горького в Доме Искусств, на котором Маяковский пытался устроить скандал. Одним словом, Пастернак на короткое время становится одной из знаковых литературных фигур русского Берлина, на которую эмиграция возлагала вполне определенные надежды: издательство Гржебина вторым изданием выпускало «Сестру мою жизнь», а Геликон уже занимался набором четвертой книги стихов «Темы и вариации». Неслучайно в «Новой Русской Книге» почти сразу после приезда Пастернака в Берлин в разделе

«Судьба и работы русских писателей, ученых и журналистов за 1918-1922

1. Новая Русская Книга: Русская литературная и научная жизнь за рубежом. Берлин. 1923, №1. С.36.

2. Новая Русская Книга: Русская литературная и научная жизнь за рубежом. Берлин.1923, №2. С.40.

¹⁵² Ошибка памяти Берберовой: Цветаевой в этой компании не было.

¹⁵³ Берберова Н.А. Курсив мой. М., 1999. С.188.

г» появилось сообщение, несколько гиперболизирующее его участие в деятельности эмигрантских издательств: «Бор.Леон.Пастернак, поэт, приехал из Москвы в Берлин (Fasanenshtr. 41 b. Versen). В изд. “Геликон” печатает книгу стихов “Темы и вариации” и повесть “Детство Люверс”, в изд.З.И.Гржебина книгу стихов “Сестра моя жизнь”, в изд. “Скифы” перевод драмы Клейста “Принц Фридрих Гомбургский”. Работает над продолжением “Детства Люверс”» ¹⁵⁴. Очевидно, автору этого сообщения хотелось бы, чтобы все перечисленное было правдой. Заметим, к слову, что Пастернак обманул возлагаемые на него надежды.

Как считает Л.С.Флейшман, Пастернак заранее, еще до поездки, воспринимал время своего пребывания в Берлине как «пробел в судьбе»: он редко пишет в Москву о своих берлинских впечатлениях, разрывает договоренность с «Печатью и революцией» на серию корреспонденций из Берлина, за семь месяцев берлинской жизни Пастернак опубликовал только одно стихотворение в альманахе «Струги» («Матрос в Москве»), и в дальнейшем старался не упоминать берлинский период своей биографии – ни в творчестве, ни в личных воспоминаниях¹⁵⁵. Это мнение подтверждает свидетельство В.Шкловского: «…Он чувствует среди нас отсутствие тяги. Мы беженцы, – нет, мы не беженцы, мы выбеженцы, а сейчас сидельцы. Пока что. Никуда не едет русский Берлин. У него нет судьбы. Никакой тяги» ¹⁵⁶. Собственно Пастернак, отправляясь в Германию, связывал свои впечатления о ней прежде всего с Марбургом, а не с Берлином. Попав, наконец, в Марбург, он писал С.П.Боброву: «Дорвался, наконец, попал в него, удивительный, удивительный город¹. Собирался ведь именно туда, шесть месяцев проторчал в безличном этом Вавилоне, теперь перед самым отъездом домой, в Россию, улучил неделю и съездил в Гарц, в Кассель, в М<ар>б<ур>г. А ради него ведь всю кашу заваривал» ¹⁵⁷. Очевидно, что

¹⁵⁴ Новая Русская Книга, 1922, №8. С.37.

¹⁵⁵ Флейшман Л.С. Борис Пастернак в двадцатые годы. С.23.

¹⁵⁶ Шкловский В. Жили-были. М., 1964. С.169.

¹⁵⁷ Письмо С.П.Боброву от 11 февраля 1923// Борис Пастернак и Сергей Боров: Письма четырех десятилетий (Публ. М.А.Рашковской). Stanford Slavic Studies. Vol.10. Stanford, 1996. С.135.

любовь к Германии и отношение к русскому Берлину лежали на разных чашках весов. Брату Пастернак признавался: «Трудно будет расставаться с Германией, как с совокупностью молниеносных поездов, ежедневно и в любое время направляющихся вглубь Саксонии, Бадена, Гессена, Тюрингии и т.д. С Берлином затруднений не предвидится: ни к чему на свете я не относился холоднее. В виду того, что Берлина не хаял разве лишь ленивый и что это избитейшая привычка, я особенно воздерживался от хулы по его адресу и боялся повторять этот трюизм. Однако, хочешь не хочешь, а это оригинальное мненье поневоле разделишь…» ¹⁵⁸. Л.С.Флейшман пишет: «В пастернаковском отношении к берлинскому окружению можно усмотреть разочарование в “России” в Берлине – к берлинской

”России” в целом» ¹⁵⁹. Бахрах вспоминает: «В течение долгого времени он

искренно и глубоко любил ту воображаемую Германию, которую раз навсегда полюбила и Цветаева, “где все еще по Кенигсбергу // проходит узколицый Кант”, ту, о которой он переписывался с одним из любимейших своих современников, с Рильке. Он еще способен был ее идеализировать и не замечал того, что происходило в ее подпочве» ¹⁶⁰. С этой разницей между идеальной «исторической» Германией и безликим современным Берлином и были во многом связаны колебания Пастернака в вопросе об эмиграции.

1.4.1. А.В.Бахрах¹⁶¹

Вполне очевидно, почему вслед за цветаевской статьей в эмигрантской среде появляются еще две рецензии на «Сестру мою жизнь» и на «Темы и вариации», вышедшие в конце 1922 г. Обе рецензии

¹⁵⁸ Письмо А.Л.Пастернаку от 15 февраля 1923// Пастернак Б.Л. ПСС, Т.7. С.444.

¹⁵⁹ Флейшман Л.С. Борис Пастернак в двадцатые годы. С.23.