Диссертация (Поэзия Бориса Пастернака 1920-х годов в советской журналистике и критике русского зарубежья), страница 5

Черняк чрезвычайно высоко оценил также лирическую стихию книги, самое яркое выражение которой он нашел в детали: «лирическая стихия подняла поэта до убедительности тем более трогательной, что мы понимаем, как трудно за громадными, громовыми, всеобщими и массовыми явлениями современной жизни разглядеть все же, что: “...жизнь

– как тишина осенняя – подробна”» ⁵⁹. Трагическая тема эпохи,

отказавшейся от лирики и заменившей ее эпосом, станет вскоре главной в письмах и творчестве Пастернака:

Мне стыдно и день ото дня стыдней, Что в век таких теней Высокая одна болезнь Еще зовется песнь.

В сводной формуле «высокая болезнь», давшей название поэме, подразумевается лирика, которую теперь поэту стыдно писать, а, между тем, отказаться от нее равносильно отказу от творчества. В одном из писем к С. Д. Спасскому Пастернак напишет несколько позже, подводя итоги времени: «...Лирика сейчас редкостнейшая редкость и она сидит в Вас, сидит и болеет, потому что не болеть сейчас не может…» ⁶⁰. Лирика «не может» «не болеть» потому, что само ее существование нелепо и проблематично «в век таких теней». Однако в 1922 году эпоха отказа от лирики только разворачивалась – и печатную похвалу лирической книге стихов еще можно было встретить.

⁵⁸ Там же. С.306.

⁵⁹ Там же. С.304.

⁶⁰ Письмо С.Д.Спасскому от 29 сентября 1930// Пастернак Б.Л. ПСС. Т.8.С.451.

Подчеркивая лирическую составляющую как главную и смыслообразующую в «Сестре моей жизни», Черняк связывает с ней вопрос об актуальности и современности книги: «Действительность, отображенная только лирическими средствами! Современность живет в этой книге как запах, как ритм, как неожиданный эпитет, как меткое определение, построение. И это – полная жизнь, во всяком случае, наиболее полная для чистых, беспримесных форм лирики» ⁶¹. Заметим здесь, что сам Черняк, убежденный революционер, принимавший участие в военных операциях Красной армии, вовсе не ставит перед автором книги задачи отображения революционной действительности, полностью смыкаясь с Брюсовым. Более того, как и Пастернак, безусловно ставивший лирику неизмеримо выше эпоса по диапазону возможностей, усматривает особое поэтическое мастерство в способности поэта воссоздать актуальную действительность лирическими средствами.

Указав на философскую афористичность некоторых стихотворений («Занятья философией»), Черняк особо отмечает юмор Пастернака,

«имеющий в своей генеалогии европейских предков (насмешливость, живущая как раз на границе иронии, но никак не за нею...) сплошь по всей книге и все с той же мерой и сдержанностью». Пожалуй, это единственный критик-современник поэта, который вообще заговорил об этой стороне пастернаковской поэзии. Исследователем, который ввел в научный оборот вопрос о юморе в «Сестре моей жизни», стал французский славист М.Окутюрье, опубликовавший статью «Юмор в поэтике Пастернака» в 2006 г.⁶²

1. Н.Н.Асеев

Говоря о рецензиях, появившихся в год выхода книги «Сестра моя жизнь», необходимо упомянуть большую программную статью Н.Асеева

⁶¹ Там же. С.304.

⁶² Окутюрье М. Юмор в поэтике Пастернака// Язык, стих, поэзия: Памяти Михаила Леоновича Гаспарова. М., 2006. С.472-481.

«Письма о поэзии: “Сестра моя жизнь” Пастернака», вышедшую в №3

«Красной нови». С Асеевым Пастернака с юности связывали близкие дружеские отношения: они познакомились в начале 1913 г. в доме Ю. Анисимова, где собиралась литературная группа «Лирика». Весной 1913 г. вышел в свет альманах «Лирика» со стихами Пастернака и Асеева. Для Пастернака это была первая публикация. Асеев к этому времени уже успел издать в Харькове свою первую поэтическую книжку. В конце того же года Асеев выпустил в «Лирике» вторую книгу «Ночная флейта». Пастернак готовил к печати «Близнеца в тучах», предисловие к которому было написано Асеевым. В письме А.Л.Штиху от 1 июля 1914 г. Пастернак сожалел об этом: «… даже не затребовавши от меня стихов, предисловие написал Асеев — я всячески от него отбояривался – его положение казалось мне ответственным; на это он ответил мне подозрением: он заподозрил меня в том, что я недоволен его предисловием; и вот, чтобы его сомнения рассеять, я сдал предисловие в типографию» ⁶³. Понятно, что предисловие содержало похвалы поэзии Пастернака самого общего свойства. Впоследствии Асеев вспоминал, что входил в ту среду молодежи, которая «своим самым одаренным представителем … считала Пастернака» ⁶⁴. Однако встреча с Маяковским летом 1913 г. «сразу отодвинула на второй план все мои тогдашние увлечения» ⁶⁵.

В начале 1915 г. Асеев должен был проходить военную службу и был вынужден уехать на Дальний Восток, там он встретил февральскую и октябрьскую революции. Во Владивостоке в 1921 г. Асеев выпустил сборник стихов «Бомба», где провозглашал: «Перед стихами начертываю прекраснейший узор моих братьев по славнейшему ремеслу мира - стихотворству - узор, который с благоговейной радостью будет созерцать иное - звучащее вдали человечество. Вот эти имена: Виктор Хлебников,

⁶³ Пастернак Б.Л. Полное собрание сочинений в 11 томах. Т.7. С.176.

⁶⁴ Асеев Н.Н. Родословная поэзии. М., 1990. С.197.

⁶⁵ Там же.

Владимир Маяковский, Давид Бурлюк, Борис Пастернак; этот ослепительный блеск вершинных снегов» ⁶⁶.

28 января 1922 г. по телеграфному вызову А.В.Луначарского Асеев вернулся в Москву. Близость Асеева к Маяковскому и его кругу, несомненная принадлежность к футуристическому сообществу, личная дружба с Пастернаком и искреннее восхищение его талантом – все эти составляющие нужно принимать во внимание, читая асеевскую рецензию на «Сестру мою жизнь». Она беллетристична и составлена в форме письма к другу-читателю, которому требуется доказать, что поэзия Пастернака – значительное явление в современной литературе.

Главное художественное достоинство поэзии по Асееву – выразительность, главное оружие (читай: прием) – «страшная близость звучаний, толкающая на смешение словесных кровей» ⁶⁷. И то, и другое в избытке присутствует, по его мнению, в новой книге Пастернака, которая полна болезненно воздействующими на читателя строфами – «их разряд непереносим, как слишком близко ударившая гроза» ⁶⁸. Основной конфликт рецензии связан с важными для Пастернака определениями поэзии: трудность и легкость, доступность и затемненность, этот конфликт разрешается не совсем однозначно. «Если поэт тебе труден, – поучает Асеев читателя, – и все же с ним жаль расстаться, если эта трудность утомляет, но не отталкивает, – перед тобой твой, за тебя запевающий современник. Остерегайся, читатель, иллюзии легкости постижения: завтра ты о ней не вспомнишь, об этой легкой наживе. Она, как вода сквозь пальцы, уйдет, оставив пустыми руки. Сколько их за твою жизнь прошло сквозь пальцы. Бальмонт, Северянин и десятки других. Вспоминаешь ли ты их теперь? А ведь их легко было усвоить» ⁶⁹. Асеев неслучайно упоминает именно Бальмонта и Северянина. Впоследствии такое объединение имен станет едва ли не традиционным вследствие некоторых сближающих

⁶⁶ Асеев Н.Н. Стихотворения и поэмы. Л., 1967. С.673.

⁶⁷ Асеев Н.Н. Письма о поэзии: “Сестра моя жизнь” Пастернака// Красная новь, 1922. №3(7). Май. С. 249.

⁶⁸ Там же.

⁶⁹ Там же. С. 251.

Бальмонта и Северянина средств поэтики. Для Асеева же, конечно, главным объединяющим их фактором была эмиграция. Отсутствие названных поэтов в советской России выгодно подсвечивало имя Пастернака, только недавно возвратившегося из Германии. Итак, не нужно бежать от видимой трудности, ее нужно пытаться преодолеть. Таким образом, пропагандируемая Асеевым книга Пастернака подспудно объявляется трудной поэзией, с которой читателю предстоит справиться внутренним усилием воли и интеллекта. В целом, Асеев идет по пути, проторенному еще В.Б.Шкловским, который в своей знаменитой статье

«Искусство как прием» писал: «Целью искусства является дать ощущение вещи, как видение, а не как узнавание; приемом искусства является прием

„остранения“ вещей и прием затрудненной формы, увеличивающий трудность и долготу восприятия, так как воспринимательный процесс в искусстве самоцелен и должен быть продлен; искусство есть способ пережить деланье вещи, а сделанное в искусстве не важно».⁷⁰ Собственно о

«приеме затрудненной формы» и говорит Асеев в своей статье. Для поэзии Пастернака, полностью отвечающей этой формуле, он предлагает исключительную по силе метафору – «Сестра моя жизнь» оказывается азбукой для слепых: «…Как выпуклая азбука, лежат перед нами строки сестры нашей жизни. Почему бы нам не научиться читать осязанием этих знаков? Все равно ведь мы их не увидим, даже когда они раскроются перед нами. Но наощупь, концами пальцев, пробежим и прислушаемся к их твердой речи» ⁷¹. Однако в конце рецензии Асеев, словно отвечая на возражения об обязательной «простоте гения», неожиданно предлагает противоположную формулу – «просквожающая через время простота Пастернаковского метода» ⁷². В чем же простота? В скупом и строгом выборе языковых средств, в дисциплине мысли, в отказе от метрических экспериментов в пользу живой разговорной речи. Это видимое

⁷⁰ Шкловский В.Б.Искусство как прием// Шкловский В.Б. Гамбургский счет. М., 1990. С.63.

⁷¹ Там же. С.251-252.

⁷² Там же. С. 253.

противоречие в концепции Асеева никак не разрешается. Оба качества – простота и сложность – по его концепции, в равной мере присущи пастернаковской поэзии. Асеев заканчивает свою рецензию-панегирик знаменательной фразой: «…Свежий и светлый ливень, проливающийся на нас со страниц книги Пастернака, дает нам уверенность сказать, что близки всходы тучного урожая человеческой мысли, предшествуемого громами и молниями наших дней» ⁷³. По мысли Асеева, существует прямая связь между «громами и молниями наших дней» (читай: революционными событиями эпохи) и творчеством Пастернака. Другими словами, автор рецензии столь же близок к авторской трактовке революционности его книги, как Брюсов или Черняк. По своей образности и силе воздействия, по своим внутренним свойствам «Сестра моя жизнь» – книга, порожденная новым временем, книга глубоко современная. Стоит заметить, что финальную метафору асеевской рецензии «свежий и светлый ливень, проливающийся на нас со страниц книги Пастернака», можно разглядеть в названии знаменитой критической статьи Цветаевой «Световой ливень», которая была написана несколькими месяцами позже.⁷⁴

1. Ремесло vs. искусство – антиномия эпохи.

В рецензии Асеева содержится и еще одна метафора, бытование которой к 1922 году имело длительную историю: «Человек, обращающийся с сырыми кожами, низок, мускулист, широкоплеч, напитан запахом этих кож; он груб в движениях, так как ему приходится напрягать все усилия для разминки ссохшихся, заскорузлых кож. Он и мир из своей работы видит – грубым, требующим насилия, надутых жил. Он смотрит на него жестко и пристально.

⁷³ Там же.

⁷⁴ Подробности, связанные со статьей Цветаевой «Световой ливень» см. в книге: Флейшман Л.С., Р.Хьюз, О. Раевская-Хьюз. Русский Берлин 1921-1923: По материалам архива Б.И.Николаевского в Гуверовском институте. Париж-М., 2003 (Письмо М.И.Цветаевой А.С.Ященко от 26 июня 1922 о статье «Световой ливень»).

Другой - драпировщик. Он по-другому видит мир; он выбирает из него соцветия и складки, необходимые ему для подбора тканей, для расположения их в таком-то и таком-то мировом порядке.

Так поэт должен быть груб и разборчив одновременно. Он мнет сырую кожу языка своего века, создавая ему обувь, по следу которой узнают этот век грядущие. Он же убирает в цветные ткани сегодняшний день» ⁷⁵. Мысль Асеева заключается в сближении поэта с ремесленником – качественным производителем «обуви своего века».

Ремесленный мотив в определении поэта, вызывающий ассоциацию с профессиональным упорным трудом – характерное явление для самых ранних деклараций ЛЕФа, активным членом которого был Асеев. Так, в 1923 г. в манифесте «За что борется Леф?», подписанном главными действующими лицами объединения, в том числе, конечно, и Асеевым, Н.Ф.Чужак провозгласит: «ЛЕФ будет подтверждать наши теории действенным искусством, подняв его до высшей трудовой квалификации» ⁷⁶. Производственные метафоры, описывающие поэтическое творчество, в концепции Лефа будут в дальнейшем только нагромождаться, вызывая естественное раздражение у оппонентов. Через два года Пастернак, рассказывая в письме Мандельштаму о выступлении Маяковского на Первом московском совещании работников левого фронта искусства (1925) с возмущением скажет: «Это был абсурд в лицах, идиллический, пастушеский абсурд. Они только что не объявили искусством чистку медных ручек, но уже Маяковский произнес целую речь о пользе мела, в чаяньи возможности такого провозглашенья» ⁷⁷. Однако, несомненно, не Асеев и не Леф вообще стояли у истоков производственной метафоры.

«От поэта они требовали живости взгляда, эмоциональной силы и словесной свежести. Но, кроме того, они хотели сделать поэзию ремеслом,

⁷⁵Асеев Н.Н. Письма о поэзии: “Сестра моя жизнь” Пастернака// Красная новь, 1922. №3 (7). Май. С. 250.