Диссертация (Поэзия Бориса Пастернака 1920-х годов в советской журналистике и критике русского зарубежья), страница 8

¹⁰⁴ Там же. С.175.

¹⁰⁵ Там же. С.177.

уюта, как Тамару, Елену, Изольду» ¹⁰⁶. В тех же отношениях Пастернак находится и с Лермонтовым, которому посвящена «Сестра моя жизнь». В отличие от мощного цельного мира лермонтовской поэзии, у Пастернака

– сплошной распад форм, измельчание, бессилие.

Однако вывод относительно Пастернака Правдухин предлагает вполне благожелательный и оптимистический, в духе того умеренного времени, когда критическая статья, по выражению Пастернака «кровью еще не пахла». Да, «Пастернак в его настоящей фазе социального развития чужд наиболее основным классам общества России», но это общество не должно разбрасываться талантами. «...Задача революции взять его в плен: Пастернак уже поднимает руки, готовый сдаться вслед за Маяковским. Его ''бог неприкаянный'', выползающий на свет хаос и ''общелягушечья икра'' — они нужны». И тогда поэт в своем новом качестве еще проявит себя, реализуется полностью, нащупает свою большую тему и внесет свой вклад в дело социалистического строительства: «Это очень здорово и хорошо, что аристократ выползает на свет и старается преодолеть свое ''я'', выжечь его в социальном пеклище современности. В этом смысле Б. Пастернак — положительное явление, и нужно думать, что он продвинется дальше и глубже, <...> выпрямится и запоет во всю естественную силу своих легких о будущем» ¹⁰⁷.

Рецензия Правдухина стоит, несомненно, особняком среди первых откликов на «Сестру мою жизнь». Ее особое положение объясняется прежде всего позицией журнала, в котором она была помещена, а также специфическим взглядом автора на поэзию, в целом не сильно отличающему от новых устремлений футуризма (резко отвергаемого Правдухиным) к практической пользе и функциональности искусства. За идеологическими требованиями соответствия эпохе, за социальными характеристиками мировоззрения поэта Правдухин отодвигает на второй план анализ поэтики,

¹⁰⁶ Там же. С.176.

¹⁰⁷ Там же. С.177.

который занимал неизменно центральное место во всех советских рецензиях 1922 г., даже – в резко отрицательных, как, например, в опусе Ивана Грузинова.

1.2.6. И.В.Грузинов

В появившейся в ноябре 1922 г. рецензии на «Сестру мою жизнь» в имажинистском журнале «Гостиница для путешествующих в прекрасном» И.В.Грузинов обрушил свой главный удар на свойства пастернаковской поэтики. Прежде всего – на концентрированный язык Пастернака, насыщенный именами собственными, заимствованными из разных областей культуры, науки, географии, истории. «Автору по-видимому приятно быть на короткую ногу с великими» ¹⁰⁸, – иронизирует рецензент (обратим внимание на почти буквальное совпадение с критикой Правдухина: «какими мелкими мелькающими из окон его особняка выглядят — Байрон, Киплинг, Гоголь, Бетховен, Верлэн, По. Он с ними знаком, он с ними на короткую ногу » ¹⁰⁹). Никакой смысловой нагрузки за собственными именами Грузинов, однако, не замечает – не подступая к анализу футуристического генезиса Пастернака (но упоминая речевые модели Маяковского для поясняющего сравнения), он настаивает на исключительно звуковых эффектах, созданных концевыми созвучиями: сипли-Киплинг, ранга-Гангу, со льду-Изольды, Бетховена-любовь оно и т.д. Эти внешние эффекты могут понравится разве только «некоторым актерам и поэтессам», -- заключает Грузинов. В остальном – утомительная однообразная строфика, скопление одинаковых согласных, надоевшие «футуристические шлепанцы», которые «валандаются на многих страницах». Вся книга оценивается рецензентом как нечто производное от поэзии Маяковского и не имеющее самостоятельной ценности. Партийность оценок И.Грузинова очевидна: общий антифутуристический настрой имажинистов, в этот период

¹⁰⁸ Грузинов И. Борис Пастернак – «Сестра моя жизнь». Изд. Гржебина. Москва, 1922// Гостиница для путешествующих в прекрасном: Русский журнал. М., 1922. №1 (ноябрь). С.28.

¹⁰⁹ Правдухин В.П. В борьбе за новое искусство// Сибирские огни, 1922. №5. С.176.

причисляющих Пастернака к группе Маяковского, не позволяет ему дать объективный анализ. Все, что раздражает Грузинова-имажиниста в Пастернаке – это общефутуристические черты, по его мнению, лишающие поэта собственного голоса, творческой индивидуальности¹¹⁰.

Отрицательные рецензии на «Сестру…», несмотря на их малочисленность, определили важные силовые линии критического поля, которые впоследствии постепенно выходят на первый план. Косноязычие Пастернака, эклектизм его творческого метода, расщепленность картины мира, специфическая социальная позиция вне основных точек притяжения современности, любовь к звукоподражательным эффектам в ущерб смысловой ясности – эти упреки при всей их сдержанности вскоре станут базой самых резких отповедей Пастернаку.

1. Первые рецензии русского зарубежья.

   1. И.Г.Эренбург

В июне 1922 г. вышла еще одна рецензия на «Сестру мою жизнь», принадлежавшая перу И.Эренбурга, в это время проживавшего в Берлине. Она была опубликована в №6 журнала «Новая Русская Книга». Эренбург к моменту написания рецензии был уже знаком с Пастернаком и неплохо знал его творчество. Их знакомство произошло в тот трехлетний период, когда Эренбург временно возвращался на родину, – во второй половине июля 1917 г. Оба они вспоминали об этой встрече совершенно по-разному. Эренбург – с восторгом влюбленности: «Я познакомился с Пастернаком в то самое лето, когда “ветер лускал семечки и пылью набухал”. Он жил недалеко от Пречистенского бульвара в большом доме. Это было время “Сестры моей жизни”. Он читал мне стихи. Не знаю, что больше меня поразило: его стихи, лицо, голос или то, что он говорил. Я ушел полный

¹¹⁰ См. антифутуристическую «Декларацию» имажинизма, датированную февралем 1919 г, из которой очевидно, что имажинизм появился на свет, оттолкнувшись от футуризма.

звуков, с головной болью» ¹¹¹. Пастернак в автобиографии – с осторожностью: «В июле 1917 года меня по совету Брюсова разыскал Эренбург. Тогда я узнал этого умного писателя, человека противоположного мне склада, деятельного, незамкнутого» ¹¹². В личных разговорах – откровенно негативно: «Я хочу вам сказать, что прочел страницы Эренбурга обо мне и Маяковском. Все это неверно. Не так. Я вовсе не читал стихи Эренбургу в первую встречу. Наоборот, он читал мне свои. Вначале Эренбург не понимал и не принимал меня и А.Белого. Это Брюсов убедил Эренбурга, заставил его читать и понимать мои стихи. Вообще мало мне нравится, как пишет Эренбург. Все это как-то бескостно, все у него взято с кондачка. Даже стиль. Он, конечно, пишет обо мне с самыми лучшими намерениями, я это знаю, но все же это все неверно» ¹¹³. Как бы ни относился к нему Пастернак, но Эренбург был искренним поклонником его поэзии и активно пропагандировал его в эмигрантских кругах. Самое яркое свидетельство об этом принадлежит Цветаевой, которая писала Пастернаку в начале их «эпистолярного романа»: «Стихи Ваши я знаю мало: раз слышала Вас с эстрады, Вы тогда сплошь забывали, книги Вашей не видела. То, что мне говорил Эренбург – ударяло сразу, захлестывало: дребезгом, щебетом, всем сразу: как Жизнь» ¹¹⁴.

Эренбург подчеркивает лирическую сущность этой поэзии:

«Пастернак в современной поэзии – кряж чистой лирики. Вспомним: помимо идей, образов, чувствований, есть оголенность лирического волнения, захлебывание самой стихией поэзии» ¹¹⁵. В этой оценке он совпадает не только с мнением Я.З.Черняка, который поражался умению поэта лирическими средствами передать современность во всей ее полноте,

¹¹¹ Эренбург И.Г. Книга для взрослых// Знамя, 1936. №5. С.68.

¹¹² Пастернак Б.Л. Люди и положения// Пастернак Б.Л. Полное собрание сочинений в 11 томах. М., 2003- 2005. Т.3. С.337.

¹¹³ Тарасенков А.К. Пастернак: Черновые записи 1934-1939 гг.// Пастернак Б.Л. Полное собрание сочинений

в 11 томах. Т.11. С. 177.

¹¹⁴ Письмо Цветаевой Пастернаку 29 июня 1922// М.Цветаева, Б.Пастернак. Души начинают видеть: Письма 1922-1936 годов. М., 2004. С.16.

¹¹⁵ Эренбург И. Борис Пастернак. Сестра моя жизнь. Стихи. Изд.Гржебина. Москва.1922 (136 стр.)// Новая русская книга. Берлин, 1922, №6. С.11.

но и с восприятием самого Пастернака, который связывал лирическую стихию своей книги с Лермонтовым. Так, в позднем письме Д.Е.Максимову Пастернак пояснял: «Когда в 1917 году я наобум, недолго думая, написал на титуле “Сестры моей жизни” не “Памяти Лермонтова” или что-нибудь подобное, но “Посвящается Лермонтову”, точно он был еще тогда не то что в живых, но в рядах случайных прохожих, <…> я не только имел в виду выразить это чувство чего-то совсем недавнего, непросохших следов ночного дождя или затихающих, неотзвучавших отголосков только что прокатившегося звука» ¹¹⁶. Эту «семейную» связь чутко уловил и Эренбург, ощутив влияние романтизма на самую сущность пастернаковского поэтического образа и на всю структуру его книги стихов: «Станет ли кто-нибудь после Пастернака утверждать, что романтизм лишь литературная школа? <…> Построенье мира иного с необычайными сочетаниями обычных форм, с отчаяньем пропорций и с сумасбродством масштабов, является вечной потребностью человека» ¹¹⁷. Перенесение внешних и внутренних качеств лермонтовской поэзии на творческий метод Пастернака – лейтмотив критических выступлений Эренбурга о «Сестре моей жизни». Сравним со сходной цветаевской оценкой, в которой тоже подчеркнута родственность Пастернака и Лермонтова: «Книга посвящена Лермонтову. (Брату?) Осиянность – омраченности. Тяготение естественное: общая тяга к пропасти: пропáсть. Пастернак и Лермонтов. Родные и врозь идущие, как два крыла» ¹¹⁸. Впоследствии Пастернак, поясняя свое творческое кредо американскому проф. Ю.Кейдену, намеревавшемуся переводить его стихотворения, ответил на вопрос о посвящении «Сестры…» Лермонтову: «Вы спрашиваете, чем он был для меня летом 17 года? – Олицетворением

¹¹⁶ Письмо Д.Е.Максимову от 25 октября 1957// Пастернак Б.Л. Полное собрание сочинений в 11 томах. Т.10. С. 270.

¹¹⁷ Эренбург И.Г. Портреты русских поэтов. Книгоиздательство «Аргонавты». Берлин, 1922. С.128 (переиздано: «Портреты современных поэтов». М., «Первина», 1923).

¹¹⁸ Цветаева М.И. Световой ливень// Эпопея. 1922, №3 (декабрь). С.15.

творческой смелости и открытий, началом повседневного свободного поэтического утверждения жизни» ¹¹⁹.

Эренбург сравнивает органическую лиричность поэзии Пастернака с внешней музыкальностью Бальмонта и Северянина. Нетрудно заметить буквальное совпадение этих имен с аналогичной оппозицией, заявленной еще Асеевым: сложному Пастернаку тоже противопоставлялись легковесные Бальмонт и Северянин.

Как и Черняк, Эренбург говорит об «истинном классицизме» и

«антологической простоте» пастернаковской поэзии. О трудностях ее смыслового постижения сказано только намеком на первые книги «Близнец в тучах» и «Поверх барьеров», таким образом, «Сестра моя жизнь» может рассматриваться как новый этап творчества Пастернака, приведший его к абсолютной простоте. Собственно, можно вспомнить также родственный асеевский образ – «просквожающая через время простота Пастернаковского метода» ¹²⁰. Тематически – роман о любви – Эренбург сближает «Сестру мою жизнь» с «Облаком в штанах» Маяковского. Цветаева тоже будет сопоставлять книгу стихов Пастернака и «150000000» Маяковского. Такое сопоставление двух поэтов, как мы уже видели, – знак времени.

Эренбург подчеркивает необычайную точность детали у Пастернака: