Основы истории и философии науки (856261), страница 5
Текст из файла (страница 5)
Ценности характеризуются особым статусом существования: они представляют собой не предметы, а их «значения» и осознаются как нормы, безусловные требования, переживаемые с не вызывающей сомнений очевидностью. Согласно Виндельбанду именно ценности образуют условия рационального истолкования индивидуального, уникального за счет придания единичному факту «значения», т.е. свойства, которым сам по себе единичный факт не обладает. Противопоставление предметов и их значений, сущего и должного, основывается на убеждениях, что в мире ценностей действует несводимая к законам природы необходимость. Процессы, протекающие в культуре, не подчиняются причинной обусловленности, а служат выражением интенций «индивидуальной свободы». Антиномичность законов природы и ценностей культуры Виндельбанд рассматривает в качестве решающего довода в пользу вывода о принципиальной несовместимости методов познания природы и истории.
Идея несовместимости номотетического и идеографического методов систематически разрабатывается Генрихом Риккертом (1863-1936), который показал, что различия между ними проистекают из особенностей отбора и систематизации эмпирического материала, который в силу априорных принципов образования понятий приобретает тот или иной вид определённости.23 В этой связи выделяются «генерализующий» и «индивидуализирующий» типы образования понятий, приуроченные соответственно к естественнонаучному и социогуманитарному познанию, номотетическому и идеографическому методам. Если учесть, что Риккерт отождествляет предмет познания с совокупностью трансцендентальных правил и норм, предпосланных человеческой деятельности, то и истинность наших знаний устанавливается отнюдь не путём их соотнесения с действительностью. Истинность понимается как согласованность образных, или теоретически построенных представлений между собой, - согласованность, обоснованность которой определяется мерой «значимости» априорной ценности.
Характеризуя второй этап развития философии науки, следует иметь в виду границы тождества и различия, принадлежащих ему философских школ, особенности направлений их научного поиска, специфику подходов к постановке и решению проблем.
Различая между вторым позитивизмом (Э.Мах, А. Пуанкаре) и неокантианством (Коген, Виндельбанд, Риккерт) достигают значений противоположности эмпиризма (Мах) и рационализма (трансцендентализма неокантианцев) в теории познания. С онтологической точки зрения позиции позитивистов и неокантианцев едва ли не неразличимы: и первые и вторые разделяют убеждения нередко крайних форм субъективного идеализма, отрицая существование реальностей природы и человеческой жизни за пределами сознания. С этим связано истолкование объекта познания как продукта чувственности («комплекс ощущений Маха), или мышления (неокантианцы), понимание истины не как соответствия знаний действительности, а как согласованности представлений, или суждений и др.
Такое понимание сути дела, развиваемое на фоне кризиса оснований математики и релятивизации физики (Эйнштейн), не только не способствовало преодолению кризиса объективности в науке и философии, но обусловило его радикализацию в форме выдвижения на передний план методологической альтернативы наук о природе и культуре.
Вместе с тем, философия науки второго позитивизма и неокантианцев хотя и разделяет методологическую направленность исследований первого позитивизма (Дж.Ст. Милль и др.), во многом по- новому подходит к постановке и решению методологических проблем. Вопросы метода формулируются и разрабатываются в их эпистемологическом, или теоретико-познавательном измерении.
1.3.4. Философия науки неопозитивизма
Третий этап развития позитивизма в форме неопозитивизма по-существу совпадает и с третьей стадией эволюции предмета, понятий и круга проблем философии науки, охватывающей 20-е – 40-е гг. прошлого века, т.е. время от начала оформления логического эмпиризма до возникновения «большой» науки. Если философия науки первого позитивизма ограничивала свои интересы исследованиями вопросов научного метода (индукция, дедукция), а второго, - научного метода в его теоретико-познавательном измерении, то неопозитивизм в формах логического эмпиризма (М.Шлик, Р.Карнап, О.Нейрат, Г.Рейхенбах), философии анализа и лингвистической философии (Б.Рассел, А.Вигенштейн, Дж.Райл, К.Гемпель, У.Куайн и др.), критического рацоинализма (К.Поппер) и др. отдаёт предпочтение теоретико-познавательному подходу. Иначе говоря, при всех различиях истолкования науки, независимо от характера изучаемых проблем (структура научного знания, его развитие, методы, понимание истины и т.д.), научное познание рассматривается как когнитивная деятельность, преследующая цели постижения истины. Исходя из безусловности эпистемологических приоритетов научного знания и его решающей роли в становлении и эволюции технических цивилизаций западного типа и свойственного им образа жизни, неопозитивизм ставит задачи, во-первых, обоснования науки путём построения аутентичной модели её структуры, во-вторых, устранения «метафизики» и создания «научной философии», и, в-третьих, как необходимое условие возможности решения двух первых задач, - преодоление кризиса оснований математики и физики, - кризиса неразрешенного, методолого-эпистемологическими изысканиям Э.Маха, А.Пуанкаре и неокантианцев Марбургской и Баденской школ. В этом состояла суть научно-исследовательской программы неопозитивизма.
Понятно, что без предварительного решения этой, последней задачи, исключается какая-либо возможность реализации исследовательской программы неопозитивизма в целом.
Следует напомнить, что к моменту возникновения исследовательской программы неопозитивизма, во многом сохранялась духовная ситуация, заданная кантовской «критикой чистого разума». Благодаря развитой И. Кантом аргументации, когнитивная модель физико-математических наук приобрела недосягаемо высокий престиж в глазах научного сообщества, а научное знание стало рассматриваться как абсолютно достоверное, согласующееся с эмпирическими данными, интуитивно ясное и логически корректное. Незыблемость этой, в высшей степени убедительной модели науки к началу, и в особенности к 20-м гг. прошлого столетия, оказалась лишь кажущейся, и была не просто поколеблена, но фактически разрушена кризисом оснований математики и физики. Речь идёт о кризисе математического доказательства, проистекающего из неопределённости таких фундаментальных понятий анализа как «бесконечность», «бесконечно-малое», «непрерывность», «функция» и др., а так же из бесплодности попыток непосредственно вывести 5-ый постулат Евклида, из других, не вызывающих сомнения «очевидных» геометрических постулатов. В результате в качестве единственного критерия легитимности математической теории начинает рассматриваться её непротиворечивость, а «очевидные истины» аксиоматического метода (аксиомы), - общепринятой основы классической математики и классической науки, - упрочивают своё значение истин в последней инстанции и подвергаются радикальному пересмотру. Преодоление возникших затруднений усматривается на путях поиска удовлетворительного ответа на вопрос об онтологическом статусе, или способе существования математических объектов: они реально существуют, или представляют собой вид чисто интеллектуальных, созданных силой воображения сущностей? Проблемы онтологии математических объектов, включая вопросы роли когнитивных методов, применяемых в математике, отношения между непротиворечивостью и существованием, доказуемостью и истиной, природы математической истины и др. составили предметную область особой дисциплины, - философии математики и вплоть до настоящего времени остаются в центре напряженной теоретической и философско-мировоззренческой полемики. И подобно тому, как онтологические рефлексии философии математики первых десятилетий ХХ века характеризуются размежеванием и борьбой несовместимых позиций (логицизм, интуиционизм, формализм), - конец ХХ – начало ХХI столетий демонстрируют ещё более высокую степень дефицита единомыслия.24
Беспрецедентная актуализация вопросов философии науки к началу ХХ столетия обусловлена так же бесплодностью попыток сведения всех ветвей физики к механике путём определения их основных понятий в терминах механических величин и выведения их эмпирических законов из законов и принципов механики. Непреодолимость трудностей механических интерпретаций второго закона термодинамики и электромагнитного поля с одной стороны, и возникновение квантовой механики и теории относительности с другой, ознаменовалась кризисом оснований физики. Речь идёт об утрате «наглядности» и включении в поле зрения физики «ненаблюдаемых объектов», о необходимости переосмысления принципа причинности (переход к вероятностно-статистической детерминации), о возникшей потребности рассматривать массу как зависимую от скорости, а пространство и время как взаимозависимые сущности и т.д.
Столь существенные изменения научной картины мира воспринимаются членами Венского (и Берлинского) кружка неопозитивистов (М.Шлик и др.) как угроза самому существованию науки (и построенной не её основе культуре – В.С.), как требование её реабилитации на путях согласования с реальностью и ранее сложившейся интеллектуальной традицией.
Решение вытекающих отсюда задач предполагалось на путях сведения положений теоретической физики к опытно-экспериментальным данным, их подтверждающим («принцип верификации»), или, напротив, их опровергающим («принцип фальсификации» К. Поппера). Исследования в данном направлении осуществлялись на основе воспринятых от старого позитивизма антиметафизических установок и последовательного проведения принципов радикального эмпиризма. Наряду с этим были благоприятно восприняты идеи так называемого «лингвистического поворота»,25 в связи с чем, философия науки отождествлялась с анализом языка науки. Основное внимание концентрировалось на задачах логического анализа языка науки средствами математической (строго говоря, - символической) логики. Использование техники и языков логико-математического описания создавало не только видимость научности рассуждения, но и философско-мировоззренческой нейтральности построений неопозитивистской философии науки. Благодаря существенному вкладу в разработку системы средств логико-математической аналитики, авторитет неопозитивизма оказался сопоставим с авторитетом математического естествознания, а его (неопозитивизма) идеи в области философии науки и «научной философии» получили весьма широкое распространение в форме аналитической философии и, так называемой, «стандартной модели науки».26 Аналитико-эмпиристская модель оказалась столь влиятельной, что в высшей степени важные исследования в области философии науки, не ограничивающиеся анализом её языка, совершенно неоправданно оказались преданными забвению (Дюгем, Пуанкаре, Башляр, Гонсет, Динглер и др.). Тем не менее, хотя и с некоторым опозданием, «стандартная модель» подверглась саморазрушению в силу, во-первых, осознания факта принципиальной несводимости языка теории к базисным предложениям, во-вторых, - неопровержимости тезиса «семантического холизма», указывающего на теоретическую нагруженность языка наблюдения (Куайн)27, и, в-третьих, - стационарного характера «стандартной модели», исключающего понимание тенденций исторической динамики науки.
Кризис и начало преодоления аналитико-эмпиристской философии науки («стандартная концепция»- В.С.) обусловлен так же и процессами становления в послевоенные годы (после войны 1941-1944 гг. – В.С.) институций так называемой «Большой науки» и в этой связи осознанием ограниченности чисто эпистемологического подхода. Дело в том, что после второй мировой войны наука приобрела вид крупномасштабного социального института. Манхеттенский проект и организация научных исследований по созданию атомной бомбы в СССР убедительно продемонстрировали ошибочность истолкования науки как исключительно когнитивной деятельности. Вовлечение в научный поиск многочисленных коллективов учёных самых различных специальностей, обслуживающего их персонала, технических средств, инвестиционных проектов и т.д. требовало смены эпистемологических приоритетов исследования науки, - социологическими. Главными направлениями исследования науки на этом этапе становятся социология науки и наукометрия. И если единицей анализа науки в рамках стандартной концепции была теория, нередко отождествляемая с логикой науки, то единицей анализа социологии науки становится научное сообщество. Наукометрия акцентировала внимание на изучении информационных связей, обнаруживающихся в массивах цитирования и свидетельствующих о научной ценности неформальных коммуникаций в научном сообществе.
1.3.5. Философия науки постпозитивизма
Четвёртый этап эволюции предмета, круга проблем и понятий философии науки является следствием укрепления позиций социологии науки и наукометрии и начинается с момента публикации книги Т. Куна «Структура научных революций» (1962г.). Выдвинутая в ней идея развития науки как процесса возникновения и смены несоизмеримых парадигм, как своего рода интеллектуальных матриц когнитивного поведения научного сообщества служила выражением назревших потребностей поиска социальных индикаторов науки и её роста.
По мнению Куна, научное знание не является репрезентацией физической реальности в форме эмпирически выверенных и логически непротиворечивых теорий. Научное знание формируется на основе верований ученых в незыблемость принципов той, или иной парадигмы, включающей нередко мало взаимосвязанные сочетания общих взглядов на мир, общепринятые истины и методологические правила, концептуальные схемы, различного рода теории, процедуры эмпирической интерпретации и логического конструирования и т.д. Эволюция науки в рамках парадигмы именуется «нормальной наукой». Когда число неразрешимых задач в рамках нормальной науки достигает критических значений, - наступает эпоха смены парадигмы. Становление новой парадигмы имеет характер научной революции, то есть коренных качественных преобразований самого стиля научного мышления, то есть совокупности его характерных черт, включающих предпочтение определённых идей, выбор методов и образцовых схем исследования, процедур интерпретации и шкалы оценочных определений.28
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
