Диссертация (793200), страница 37
Текст из файла (страница 37)
С учетом этих особенностей, можно сказать, что логика краткосрочных экономических последствий интеграционного выбора склоняла страны СНГ скорее в сторону ЕАЭС, при этом масштабы краткосрочных экономических потерь выступали для режимов ограничением, препятствовавшим сделать выбор в пользу ЕС: существенный экономический спад переходного периода угрожал привести к смене правительства или режимов, а также спровоцировать пересмотр интеграционного выбора. Долгосрочные >ке перспективы двух вариантов оставались скорее неопределенными либо негативными в обоих случаях„склоняя систему принятия решений к выбору «меньшего из зол». Гтитуспьш аспект. Статусные соображения играют немалую роль во внешней политике стран постсоветского пространства, принадлежащих к разряду средних и малых государств. Причем эти соображения имеют двойственную направленность: многие из этих стран стремятся избежать маргинализации, попадания в ранг геополитической периферии и превращения в объект политики ведущих центров силы, но при этом они не всегда готовы брать на себя инициативу и ответственность и формировать такие коллективные структуры, которые бы позволили реализовать их статусные амбиции, опасаясь возможного ограничения своего суверенитета и политической автономности со стороны тех >ке центров силы.
В силу данных 153 особенностей странам постсоветского пространства свойственно три базовых статусных стремления — получить статус регионального лидера в каком-либо субрегионе европейского континента, статус приоритетного партнера одного из ведущих центров силы или же особый международно-правовой статус (нейтральный или внеблоковый), учитывающий уникальную специфику того или иного государства. Разворачивание интеграционной конкуренции как таковое уже несло серьезные негативные последствия для статусных перспектив постсоветских государств, превращая их в объекты соперничества ведущих центров силы и снижая тем самым их международно-политическую субъектность.
Тем более, что ни европейский, ни евразийский проект не давали их участникам тех статусных преимуществ, к которым они стремились, а только закрепляли их подчиненное по отношению к соответствующим центрам силы положение. Однако и с этой точки зрения, между двумя проектами наблюдалась серьезная асимметрия: если евразийский проект предполагал полноправное членство с возможностью оказывать влияние на принятие решений на основе консенсуса, Восточное партнерство закрепляет за ассоциированными странами статус реципиента нормативных импульсов ЕС без возможности участвовать в их утверждении.
На практике, правда, эта асимметрия несколько компенсируется особенностями поведения обоих центров силы: концептуальная амбивалентность восточной политики ЕС до некоторых пор позволяла восточным соседям оказывать влияние на ее формирование, в том числе с помощью «лоббистов» внутри европейской бюрократии, тогда как отсутствие консенсуса среди государств-членов ЕАЭС не всегда удерживает Россию от тех или иных односторонних шагов, имеющих самое непосредственное отношение к евразийской интеграции.
Однако эти особенности не опровергают того факта, что субъектные характеристики членов евразийского объединения изначально выше, чем у участников Восточного партнерства. Вопрос лишь в том, насколько сами исследуемые страны заинтересованы в этих характеристиках. 154 Для малых государств, заинтересованных в привлечении поддержки внешних центров силы, объем обязательств, которые принимают на себя великие державы в их отношении в рамках того или иного политического проекта, зачастую важнее, нежели те статусные преимущества, которые этот проект им предоставляет. В то же время средние, региональные государства стремятся прежде всего к повышению своих статусных и субъектных характеристик. Исходя из данного представления, для более крупных государств постсоветского пространства — Украины, Белоруссии и Азербайджана — более предпочтительным, с точки зрения статусных преимуществ, являлось участие в евразийском проекте, тогда как для малых стран — Молдавии, Г'рузии и Армении — Восточное партнерство было более перспективным проектом в том случае, если предоставляло достаточную степень политической поддержки со стороны ЕС.
Украина в этой ситуации имела все шансы для того, чтобы усилить свои статусные позиции, поскольку от ее участия как наибольшей и наиболее значимой страны общего соседства зависели перспективы успеха обоих конкурирующих интеграционных проектов. В подобных обстоятельствах у Киева была возможность либо свести на нет интеграционную конкуренцию как таковую и инициировать сближение двух интеграционных объединений, став его связующим и цементирующим звеном, либо стать «второй опорой» в евразийском объединении, получив рычаги влияния на параметры интеграционного процесса в целом. Вариант односторонней ассоциации с Евросоюзом понижал статусные характеристики Украины, превращая ее в одного из многих зависимых партнеров ЕС.
Иденпгг~фггкационггыгг аспект. Стремление к утверждению собственной политической и цивилизационной идентичности проявилось у многих постсоветских государств уже на ранней стадии их независимого существования, что было связано в первую очередь с задачей утверждения национальной идентичности в качестве превалирующей среди своего населения. Собственно, все внешние политические и цивилизационные формы 155 идентичности были призваны подкрепить идентичность национальную, увязав ее с теми или иными положительно воспринимаемыми феноменами. Участие в интеграционных проектах может выступать инструментом утверждения политической идентичности государства в тех случаях, когда эти проекты имеют идентификационное измерение и когда оно совпадает с идентификационными ориентирами этого государства, закрепленными в его официальных документах и политическом дискурсе.
Евразийское объединение, как и другие формы постсоветской интеграции, не имело эксплицитного идентификационного измерения„а позиционировалось как совместный экономический проект, основанный на практической заинтересованности стран-участниц. При этом государства ЕАЭС регулярно проводят мероприятия культурного и молодежного характера под вывеской евразийских.
Однако формально они не являются составной частью интеграционного проекта и даже дискурсивно не привязаны к проблеме политического выбора одного из направлений интеграции. К тому же, устойчивых форм ни постсоветской, ни евразийской идентичности в политическом дискурсе его участников выработано не было. Исключение составляет Казахстан, выдвинувший идею евразийского союза еще в 1994 году, однако и его руководство не сформировало четкого представления о ценностном и практическом наполнении евразийской идентичности, способной стать общей для постсоветского пространства.
Европейские же проекты, наоборот, с самого начала основывались на идентификационно-ценностном дискурсе и позиционировались как эксклюзивный инструмент подтверждения и укрепления европейской идентичности стран восточного соседства. Тем из них, кто официально декларировал свою европейскую идентичность (Украине и Молдавии), не предоставлялось иной возможности ее подтвердить, кроме как участвовать в Восточном партнерстве со всеми вытекакицими из него обязательствами. Европейский проект становился для них до некоторой степени императивным, если только они сами не поставили под сомнение связь между европейской 156 идентичностью и участием в Восточном партнерстве, чего, как мы знаем, не произошло.
В случае Грузии и Белоруссии политическая идентичность, хоть и была достаточно ярко выраженной, не отождествлялась с векторами конкретных интеграционных проектов. При общей прозападной ориентации новая политическая элита Грузии не абсолютизировала европейскую идентичность, предпочитая ей дискурс о демократии и либеральных ценностях. Это располагало к выбору европейского интеграционного проекта, но не преврашало участие в нем в основной инструмент реализации своей идентичности.
Со своей стороны, руководство Белоруссии декларировало более размытую форму идентичности, сочетающей в себе постсоветские и обшеславянские элементы. Такое позиционирование стимулировало выбор в пользу интеграции с Россией и другими постсоветскими странами, но не определяло приоритет именно евразийского характера. К тому же, у Белоруссии был свой интеграционной проект союзного государства, потенциально более глубокий, нежели Таможенный союз и другие формы евразийского объединения, Для Армении в силу исторических причин главным приоритетом быпо сохранение национальной идентичности, поэтому идентификационные маркеры более высокого уровня не имели сколь-нибудь значимого политического веса. Примерно аналогичная ситуация наблюдалась у Азербайджана. Внутренние факторы Последствия для существу~оы,ей системы власти в целом и для правящей на данный момент элиты.
Условия участия в различных проектах экономической интеграции имели непосредственные импликации для системы власти постсоветских стран, причем как в формальных принципах ее организации, так и в отношении неформальных практик и механизмов ее функционирования. Они накладывали на местные политические элиты более или менее серьезные ограничения и обязательства, из-за чего многие страны 157 СНГ долгое время предпочитали воздерживаться от вовлечения в полноценный интеграционный процесс.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
