Диссертация (793200), страница 32
Текст из файла (страница 32)
Если ЕС для продвижения своих интеграционных форматов использовал убеждение в нормативно-ценностных категориях, а также позитивные статусные стимулы, то Россия прибегала к материальному стимулированию, причем к стимулированию негативному, да еще оказывающему воздействие не столько на местные элиты, сколько на те слои общества, которые и без того были заинтересованы в поддержании практической взаимозависимости в СНГ и разделяли нормативную ценность постсоветской интеграции.
Только позже к этому добавился аспект статусного стимулирования, когда российское руководство пыталось апеллировать к тому, что участие в евразийской интеграции позволит странам СНГ в перспективе получить более серьезные рычаги влияния на ЕС и выторговать более 1ЗО выгодные условия для экономической интеграции в «межблоковом» формате. Однако этот аргумент (заметим, ключевой с точки зрения правильного понимания трансформации суверенитета в условиях интеграции) был выдвинут с опозданием и не смог набрать силу. Наряду с этим, Россия пыталась задействовать некоторые инструменты ценностного характера, но они сводились преимущественно к напоминанию об общих исторических корнях и отсылке к консервативным христианским ценностям либо принципам жизнеустройства (прежде всего, в сфере организации семейной жизни), как считается, забытым в Европе и соблюдаемым в РФ. Ни один, ни другой довод не признавался убедительным в широких массах, осознающих маргинальный характер описанных в российских СМИ «изврагцений» европейской жизни и обращающих внимание на массовое устройство европейского быта, весьма далекое от образа из пропагандистских программ российских СМИ.
Нежелание России участвовать в ЕПС, а затем и выдвижение собственного интеграционного проекта со своим нормативным комплексом стало неприятным сюрпризом для Евросоюза, и было воспринято как прямой вызов нормативному влиянию ЕС. В ответ на этот вызов европейские функционеры прибегали к геополитической риторике, ставя под сомнение легитимность РФ как игрока на постсоветском пространстве и необходимость учитывать ее интересы2"'.
При этом реальный разрыв между нормативным регулированием ЕС и Таможенного ! Евразийского экономического союза был не настолько значительным, а основное противоречие заключалось во внешних торговых тарифах, которые в случае Таможенного союза были существенно выше, чем те, которые согласовала Украина при вступлении в ВТО в 2008 году. Таким образом, можно говорить о том, что Евросоюз проявил способность к генерированию и навязыванию дискурса, способствующего -"' Саяег, т. Мспй11еа апг1 1ггиаеа ог СошреГгйоп ш 11ге Оуег1аррша Ыец,ЬЬопг!гоо<Ь: Ноп Е13 апг1 Кпаа|ап Рогец,п Ройс1са 1пГегасс ! т.
Саа1ег д Яесппту ш З!пггед Ясц,!гЬоггг1гоог1я Рогец,п Ройсу ог" Кггаяа, тгпаеу апг1 Яге Е13.— ВаяпааГо1ге: Ра!ягаг е Масгп111ап„201Г>. — Р. 24. интернализации, а затем формализации и институционализации выгодных ему норм и, кроме того, воспользовался уникальным стечением обстоятельств, привязавших общегуманистические ценности прав и свобод человека, а также общую тягу к процветанию к конкретной реализации этих устремлений в Европейском Союзе. В результате, стартовав в 1991 — 92 гг, с преимущественного положения, позволявшего России реализовать свои интеграционные начинания через сочетание мягкой и жесткой силы, к моменту политических кризисов 2000-х годов Россия постепенно утратила свои преимущества, в то время как Евросоюз создал выгодную ему конфигурацию политического пространства в этих государствах, позволившую ему добиться от них выгодных ему решений с помощью мягкой и жесткой силы.
При этом, грамотно сосредоточив распространение выгодных ему норм среди наиболее влиятельных слоев общества, Евросоюз либо дожидался выбора правящей верхушки в пользу евроинтеграции, либо использовал широкое распространение выгодных ему нормативных установок среди влиятельных слоев общества (госаппарата, столичной интеллигенции, студенчества), когда надо было скорректировать в его пользу выбор местных элит.
Таким образом Западу удалось сорвать намечавшийся в 2004 г, крен Украины в пользу российского проекта евроинтеграции (ЕЭП), а в 2013-2014 гг. — настоять на подписании Украиной договора об Ассоциации с ЕС. Аналогичным образом европейские лидеры сорвали реализацию «плана Козака» в Приднестровье и заставили Молдавию отказаться от курса на евразийскую интеграцию, к тому же, разворот республики на восток невозможен при нынешнем курсе Украины. Интернализация и институционализация про европейского вектора в Грузии связана с Соглашением об ассоциации, хотя для Грузии характерна скорее общая прозападная, нежели конкретно проевропейская ориентация. Азербайджан не спешит апеллировать напрямую к европейской идентичности, поэтому в его 1зг случае говорить о существенном влиянии нормативной силы ЕС не приходится, и его действия исходят не из логики надлежащего, а из логики последствий.
Приоритет евразийской интеграции возобладал в тех случаях, когда ориентация на европейскую идентичность еще не была закреплена во внутреннем нормативном контексте государств, когда для местных элит материальные стимулы или санкции со стороны России перевешивали преимущества интеграционных форматов, предлагаемых Евросоюзом, или когда ЕС не предлагал углубленных форм интеграции.
Прежде всего, это касается Белоруссии, в которой изначально не только широкие слои общества, но и элиты, в основном, не ориентировались на разрыв с Россией, а лидеры, связанные с Беловежскими соглашениями, потерпели поражение на выборах и ушли в оппозицию.
Режим А.Г. Лукашенко в первое десятилетие своего существования не только не навязывал евроинтеграционные устремления в качестве новой нормы, но и, напротив, постоянно придерживался риторики, ориентированной на нерушимый союз с Россией. Конфронтация белорусского президента с Западом, вызванная авторитарным стилем его правления, пророссийской ориентацией, а также жесткими заявлениями об агрессии НАТО против Югославии привела к открытой поддержке США и странами ЕС прозападной оппозиции, а это, в свою очередь, побудило белорусские власти к таким ограничениям на деятельность оппозиции, которые на какое-то время заблокировали обычные механизмы распространения нормативного влияния ЕС, используемые на Украине, в Молдавии и Грузии.
Ситуация стала меняться только в конце 2000-х годов, отчасти в связи с отходом ЕС от конфронтационной политики с официальным Минском, однако быстро компенсировать отставание в нормативном влиянии на Белоруссию по сравнению с указанными странами ЕС был не в состоянии. По этой причине на момент формирования Таможенного Союза перевес в Белоруссии был за евразийской интеграцией. С другой стороны, опыт республик Средней Азии показывает, что даже нормативная сила ЕС имеет объективные ограничения, связанные как с менталитетом указанных стран, так и с конкретным геополитическим контекстом, в котором они находятся.
В отличие от других постсоветских республик, государства Средней Азии никогда не были приоритетной зоной насаждения влияния для Европейского Союза, апелляция в них к европейской идентичности в обозримом будущем представляется невозможной, а интеграция с ЕС вЂ” затрудненной по экономическим причинам. Сам же ЕС пока не выдвигал претензий на вовлечение в свою орбиту республик Средней Азии. Все это склонило выбор Казахстана, Кыргызстана и Таджикистана в пользу российских интеграционных проектов и обеспечило сохранение невраждебного отношения к ним Узбекистана и Туркменистана. Говорить о существенном вкладе нормативных факторов во всех этих случаях, по нашему мнению, не приходится: выбор перечисленных государств тоже исходил из логики последствий.
Неслучайно Узбекистан участвовал в оппонирующей России группе ГУУАМ и вышел из него, как только изменились внешние условия, в частности, Запад стал требовать от него соблюдения выгодных ему политических стандартов. Наконец, колебания Армении и ее пока еще сохраняющаяся ориентация на тесные отношения с Россией могут быть объяснены, прежде всего, соображениями безопасности республики в конфликте с Азербайджаном, обусловливающими осуществление Ереваном выбора в логике последствий. Таким образом, задача России в ходе интеграционной конкуренции с ЕС в 2007-2013 годах заключалась в том, чтобы оспорить влияние нормативной силы ЕС и утвердить собственный нормативный проект в ближнем зарубежье.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
