Диссертация (793200), страница 22
Текст из файла (страница 22)
Таким образом, в течение первого десятилетия после окончания «холодной войны» '"" Работяжев, Н.В. Украинский кризис: между подитикой идентичности и геополитикой. ! Н.В. Работяжев, Э.Г. Соловьев д Россия и новые государства Евразии. — 2017, — № 3, — С. 9 — 28. западные институты оставались единственными генераторами геополитических импульсов в европейском политическом пространстве. При этом пространство СНГ этими импульсами затрагивалось весьма пунктирно. С некоторыми из стран данного пространства западные институты выработали двусторонние форматы диалога, которые, создавая предпосылки для вовлечения в российское «ближнее зарубежье» в будущем, на том этапе оказывали минимальное структурирующее влияние на все пространство в целом.
Этот факт объяснялся не столько нежеланием Запада вмешиваться в российскую «зону влияния», сколько необходимостью сначала добиться демократических преобразований в более приоритетном для европейской политики на тот момент регионе Центрально-Восточной Европы, а также довести до нужной стадии урегулирование конфликтов на Балканах, Что до постсоветского пространства, то Запад здесь уделял внимание лишь наиболее острым проблемам, связанным в первую очередь с обеспечением безопасности.
Если говорить о Европейском Союзе, то основанные им в 90-х годах программы для постсоветского пространства касались главным образом предоставления технической помощи и гарантирования безопасности энергетического сектора новых независимых государств"". Такое ограниченное вмешательство Запада в процессы на пространстве СНГ создало у России иллюзию того, что Запад рассматривает это пространство как российскую «зону влияния» и намерен и в дальнейшем строить свою политику, как минимум учитывая объективные российские интересы. Аналогично с тем, как Запад воспринимал как данность кооперативный настрой России, Россия так же воспринимала как данность готовность Запада признавать ее ведущие позиции на постсоветском пространстве.
По мнению А. Мошеса151, «ЕС пытался добиться перемен в регионе Общего соседства (с позиций осторожного и непоследовательного "" Ггс!сонг, 1.. Б1кгршя Изс рояГ-Бот1ег Брасе' ?: Е11 ролс1са апс1 арргоас1зеа Го гся1оп-Ьш!г11па. Л.. Ос1сопг— Впг11пазоп; АФяаГс, 2011. — С30-37. "' Мошес. А. Россия — ЕС: Опо Уаг11я? Без перемен, нормалиаапия илиухудшснис ? А. Мошес?/ ПОНАРС Евразия. — Январь 2017 г. — Аналитическая записка № 454.
— б с. ревизионизма), а Россия желала удержать сферу привилегированных интересов». «Непроговоренность» этих «установок по умолчанию» в рамках прямого двустороннего диалога создала почву для взаимного непонимания, а, как следствие, и недоверия на том этапе, когда политическая реальность перестала отвечать этим обоюдным установкам. Так, по мнению Т.Кэйшера'-", представления и Россией, и ЕС самих себя как легитимных региональных игроков «недостаточно признается контрпартнерами: каждая из сторон считает, что другая максимизирует свое влияние за счет партнеров».
Расширение НАТО и Европейского Союза на Восток стало поворотным моментом, во многом задавшим дальнейший вектор эволюции европейской политики. Во-первых, в ходе этого процесса сформировалась модель политического взаимодействия между Западом и Россией, в которой экспансия западных институтов сопровождалась адаптацией со стороны РФ, пусть неодномоментной и требующей определенных шагов навстречу со стороны самого Запада, но не вызывающей особых проблем для продвижения его интересов.
Это заложило основу для еще одной «установки по умолчанию»; что Россия не будет оказывать серьезного сопротивления дальнейшему расширению влияния Запада. Во-вторых, для Евросоюза расширение стало основной «историей успеха» его внешней политики в постбиполярный период. Несмотря на то, что это был далеко не первый случай принятия в евроинтеграционное объединение новых членов, включение стран Центрально-Восточной Европы воспринималось как знаковое для ЕС событие не только из-за его масштаба (вступление десяти стран одновременно не имело прецедентов в истории евроинтеграции), но и из-за его геополитического значения. В европейском политическом дискурсе расширение преподносилось как наглядное доказательство того, что Евросоюз способен оказывать политическое влияние и '- Саясг, т.!деп611еа апг1 1пгааеа оГ Сопгрс1111оп гп 11ге О~ег1арр1пя Хе1а!гЬоггг!гоо<1я Ногг ЕП апг1 Кпаа|ап Рогец,п Ро!к1са 1пГегасГ! т.
Саяег П Беспп1 у 1п ЗЬагсг1 Мс1а1гЬоггг1гоог1я Рогсцкп Ро1ку ор Ггггаяа, тпг1гсу а1а1 гье ЕГ3.— ВаяпааГо1ге: Ра!ягаг е Масга111ап„201Гп — Р. 24. изменять геополитические конфигурации в своем непосредственном окружении или даже в более отдаленных регионах благодаря привлекательности своих ценностей, модели управления и нормативного регулирования. Именно удачный (как казалось в 2000-х) опыт расширения на Восток стал основой для утверждения саморепрезентации ЕС как нормативного игрока, способного менять геополитическую среду с помощью проекции своих норм.
Благодаря регулярной артикуляции в официальных документах и политической риторике ЕС эта репрезентация превратилась в базовый элемент политической идентичности Европейского Союза. Вместе с тем, расширение оказало самое непосредственное воздействие на характер дальнейшей восточной политики ЕС. Прежде всего, оно привело к тому, что к формированию этой политики подключился ряд стран с устойчиво русофобской позицией и готовностью прикладывать немалые усилия для закрепления этой позиции в качестве императива внешней политики ЕС. Уже через два года после того, как Польша и Литва стали полноправными членами Евросоюза, они начали блокировать переговоры по новому базовому соглашению ЕС с Россией и одновременно продвигать свою версию восточной политики ЕС с упором на сдерживание и противодействие России.
Кроме того, расширение дало толчок дискуссии о модальностях дальнейшей политики по отношению к новым странам-соседям ЕС, которая вылилась в итоге в формирование Европейской политики соседства (ЕПС). Лишь после того, как расширение было финализировано, европейские лидеры приступили к выработке видения желаемой геополитической конфигурации европейского континента, и вполне естественно, что эта выработка проходила под влиянием тех установок, которые были усвоены в процессе расширения. В этом видении, ставшем концептуальной основой ЕПС, евроинтеграция представлялась стержневым политическим процессом в европейской системе, а Евросоюз — ее главным и единственным модератором, с помощью своих нормативных инструментов задающим геополитическую иерархию стран европейской «периферии».
Несогласие с подобным видением, а также нежелание быть рядовым реципиентом нормативного влияния ЕС побудило Москву отказаться от участия в Европейской политике соседства. Это решение сыграло значительную роль в том„какой оборот принял дальнейший ход событий в Восточной Европе. С одной стороны, российское руководство отказывалось признавать и подлежать нормативному влиянию евроинтеграционного сообщества, что само по себе расценивалось как недружественный шаг.
Но с другой стороны, оно не выдвигало собственного альтернативного континентального проекта, который можно было бы противопоставить втягиванию других стран Восточной Европы в поле «нормативного притяжения» ЕС. По наблюдению Ф. Лукьянова и А. Миллера!", «большинство российских элит понимали задачу не как защиту суверенитета и идентичности от агрессии Запада, но как утверждение России в роли неотъемлемой и полноправной участницы европейского концерта держав, европейской цивилизации и европейской цивилизаторской миссии». Западные исследователи отмечают"', что «Россия очень редко предлагала свои правила, но часто увеличивала цену внутренних изменений ~в близлежащих странах1 с помощью системы антистимулов, связанных с заключением Соглашения об Ассоциации с ЕС Грузией, Молдовой и Украиной». Отказываясь от участия в ЕПС, Россия ссылалась на наличие у нее своего механизма взаимодействия с Евросоюзом — проекта четырех общих пространств, в рамках которых уже шла разработка Дорожных карт с ориентирами для взаимного сближения позиций в различных областях сотрудничества'".
Но при этом Россия стремилась сохранить эксклюзивный двусторонний характер этого механизма, не предлагая распространить его на "-' Миллер, А.И. Отстраненность вместо конфронтации: постевропейская Россия в поисках самодостаточности. /А.И. Миллер. Ф.А. Лукьянов. [Электронный ресурс! / Электрон, дан, — Режим доступа: )гйр://ягор.щ/ткр- соп(еп(/пр1оаж/2016/11/пв!1ег 1п1гуапок п|кр((г — загл. с экрана (дата обращения: 03.12.2017). '-" Аг(епппег. Е.
Веуопд яеоройПсж схр!ог!пя (йе ппрас( ог (1м Е() ап(1 йпкя!а ьп (11е "соп(еа(е(! пе!я!йогйоо(Г' / Е. А((епппег. 1.. 1)е!сонг. К. %о!скп(г // Епщайп) Оеоягар)эу апд Есопоппск — 20!б. — Чо!. 57, )хо. 1. — Р. 1-18. Р. 12. '" Россия ха Европа. Противостояние или союз? / под ред. С.А. Караганова, И.Ю. Юргснса. — М.; Астрель: Русь-Олимп„2010. — С. 102. другие страны «общего соседства» и превратить его таким образом в платформу для построения геополитической конфигурации европейского континента на более равноправной основе, без априорного примата нормативного влияния ЕС. Выходя из-под воздействия нормативной стратегии ЕС самостоятельно, Россия вместе с тем не воспрепятствовала ее применению в отношении других стран Восточной Европы. Поэтому уже на этапе ЕПС было заложено размежевание между Россией и остальными восточными соседями, которое через пять лет будет закреплено форматом Восточного партнерства.
В отсутствие систематического диалога касательно организации пространства «общего соседства» и координации между ведущими центрами силы, его структурную динамику задавали односторонние действия этих центров силы по закреплению собственного влияния и реакция на них со стороны местных элит, которые пользовались общей нескоординированностью политики крупных игроков для сохранения прежде всего своей власти и свободы маневра как во внутренней, так и во внешней политике.
В подобных условиях нарастание конкуренции между РФ и ЕС было неотвратимым. Можно возразить, что на этапе своего инициирования ЕПС казалась довольно слабым продуктом европейского бюрократического творчества и что проект четырех общих пространств в случае его успешной реализации и формального закрепления в новом базовом соглашении России вполне мог преодолеть влияние аморфной ЕПС, которую, к тому же, далеко не все восточные соседи ЕС восприняли с восторгом, особенно после того, как в нее были включены страны Южного Средиземноморья.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
