Диссертация (793200), страница 17
Текст из файла (страница 17)
В отношении постсоветского пространства данный вопрос приобрел актуальность после инициирования Европейским союзом в 2003-2004 годах Европейской политики соседства, давшей толчок к разворачиванию конкуренции между европейским и евразийским проектами интеграции на пространстве СНГ. 2. На начальном этапе развития ЕПС проблема того, как нормативное влияние ЕС скажется на интеграционных процессах в СНГ, поддержании 57 традиционных взаимосвязей между странами данного пространства и их отношениях с Россией, в европейской науке практически не рассматривалась.
В отдельных исследованиях поднимался вопрос того, какое влияние может оказать Россия на достижение нормативных целей и задач ЕПС, преимущественно в разрезе того, как Россия может помешагь этому процессу. Отечественная наука не уделяла значительного внимания ЕПС на стадии ее формирования, обосновывая правильность решения российского руководства об отказе от участия в данной политики ввиду наличия особых форматов отношений России с Евросоюзом — стратегического партнерства и Общего экономического и гуманитарного пространства и не усматривая в ЕПС серьезного вызова позициям России в СНГ ввиду отсутствия перспективы вступления соседних стран в евроинтеграционное объединение и ограниченности выделяемых на эту политику финансовых ресурсов. 3, Вторая волна в изучении проблематики интеграционной конкуренции западными исследователями связана с инициированием программы Восточного партнерства и отличается тем, что в его рамках в фокусе научных разработок находилась проблема определения того, каким образом заложенные в данной программе стимулы и преимущества могут способствовать нормативной конвергенции восточных соседей и какие факторы влияют на процесс принятия и интернализации восточными соседями норм и правил ЕС.
Россия в этой картине представала в виде одного из факторов, препятствующих нормативной конвергенции восточных соседей с нормами ЕС в силу якобы незаинтересованности российского руководства в их демократической трансформации и стабилизации. Причем речь шла уже не о гипотетическом возможном противоречии, а о том, что Россия целенаправленно подрывает нормативные усилия Евросоюза и оказывает давление на местные правительства стран-участниц Восточного партнерства с целью заставить их отказаться от предлагаемых ЕС рыночных реформ и демократических преобразований. 58 На этом этапе в европейской экспертной среде утверждается искаженное мнение о мнимой асимметрии инструментов, используемых Европейским союзом и Россией для продвижения своих интересов в «общем соседства»: считалось, что, в то время как ЕС полагается на мягкую силу и проекцию своих норм, Россия якобы прибегает к более действенным методам силового принуждения с помощью военных или экономических рычагов давления, то есть классической «жесткой силы».
Эта позиция стала общим местом для европейского аналитического и политического дискурса в период 2009-2013 годов и основанием для делегитимизации как российской политики в СНГ, так и евразийского интеграционного проекта. Евразийская интеграция воспринималась как один из подобных рычагов давления, не имеющих под собой объективных оснований, а движимых исключительно неоимперскими геополитическими амбициями России. Западные исследовали игнорировали угрозы и риски интеграционной конкуренции на пространстве СНГ, уделяя первостепенное внимание поиску средств, позволяющих одер>кать победу в этой конкуренции. В российской науке в этот период наблюдается значительное повышение интереса к механизмам вовлечения Евросоюза в политические процессы на пространстве СНГ.
Запуск Восточного партнерства расценивался как попытка расширить сферу эксклюзивного влияния, ограничить интеграционные возможности России и помешать ей сформировать собственный интеграционный механизм. Вместе с тем отечественным экспертам была свойственна недооценка внешнеполитического потенциала Евросоюза в целом и его политики на пространстве СНГ в частности, что приводило к дефициту внимания к проблемам конкуренции с форматами «мягкой интеграции» ЕС в так называемом «общем соседстве». 4. С возникновением и развитием украинского кризиса наступает третья волна исследований тематики интеграционной конкуренции в СНГ.
Она отличается существенным возрастанием академического интереса к проблеме противоречий между Россией и ЕС, но возрастанием степени ее идеологизации 59 как в западной, так и в несколько меньшей степени в отечественной науке. В западной науке эта тенденция привела, среди прочего, к утверждению в качестве общего места представления о неизбежности подобного кризиса в силу тех или иных имманентных свойств России и ее внешней политики— авторитарного характера режима, изначально присущей ему агрессивности в отношении ближайших соседей, укорененного в мышлении правящего класса ревизионизма, стремления разрушить либеральный порядок и прочих «неоимперских амбиций».
При этом резко возросла значимость российской «мягкой силы» и информационно-пропагандистских средств в распоряжении РФ в глазах западных исследователей, которые теперь склонны усматривать в этих средствах крайне серьезный вызов поддержанию либерального миропорядка. Одновременно анализ реальной нормативной конвергенции в ряде практических сфер и наблюдение за траекторией политического развития стран, вовлеченных в европейский интеграционный проект, позволил некоторым специалистам более критично оценить мотивацию этих стран и последствия их вовлечения в интеграционные форматы, а также более реалистично взглянуть на политику России в этом отношении и сущность процесса евразийской интеграции. Тем не менее, понимание всей сложности происходящих процессов не всегда приводит к переоценке собственной позиции. И, несмотря на некоторый прогресс на пути к более объективному и менее идеологизированному подходу, европейские «нормативисты» не проявляют особой склонности к пересмотру базового нарратива о причинах украинского кризиса и признанию роли Европейского союза в его возникновении, Таким образом, феномен интеграционной конкуренции в СНГ остается недостаточно изученным в отечественной и мировой науке.
Этому мешает как значительная степень идеологизированности данной тематики, так и ее подчиненность более масштабной проблеме геополитического противостояния бо в СНГ, затрудняющая рассмотрение конкуренции интеграционных проектов как самостоятельного процесса. 5. Конкуренция интеграционных проектов — весьма специфический вид взаимодействия в международной системе.
Она может быть как одним из компонентов более широкого геополитического противостояния, так и самостоятельным процессом. Но вместе с тем у интеграционной конкуренции есть и свои специфические особенности, обусловленные тем, что объектом подобной конкуренции выступает формирование желаемого интеграционного проекта или включение в него новых участников на желаемых условиях, и возникает такая конкуренция тогда, когда перед потенциальными участниками встает выбор между двумя или несколькими взаимоисключающими интеграционными проектами. б. В той мере, в которой вопрос касается привлечения потенциальных участников, задача субъектов конкуренции заключается в том, чтобы создать такую систему стимулов и ограничений, в которой потенциальные участники с высокой долей вероятности сделают нужный интеграционный выбор.
При этом влияние на интеграционный выбор государства не сводится к банальному транзакционному торгу с действующим правительством, а является комплексным процессом воздействия на различные уровни принятия решений с целью формирования устойчивой долговременной мотивации к участию в интеграционном проекте.
То есть речь идет не о прямом императивном принуждении, а о задействовании того, что в академической литературе называют «мягкой силой». 7. Теория «мягкой силы» сама по себе не позволяет в полной мере описать механизм того, как происходит вовлечение тех или иных социальных сообществ в конкретные интеграционные проекты. Для описания технологии влияния на интеграционные предпочтения государств европейские исследователи сформулировали концепцию нормативной силы. Поскольку интеграционный проект представляет собой в первую очередь комплекс собственных норм„ правил и стандартов, привлечение участников к уже 61 существующему интеграционному проекту означает распространение на них его нормативного комплекса.
Именно концепция нормативной силы, на наш взгляд, позволяет ответить на многие вопросы о механизмах склонения стран к тому или иному интеграционному выбору. 8. Нормативная сила — это способность целенаправленно задавать или изменять мотивационные детерминанты или поведенческие особенности акторов или структурные параметры международной системы путем конструирования, утверждения, изменения или преодоления отдельных норм или механизмов их обеспечения или нормативного контекста системы в целом. Г'лавное преимущество концепции нормативной силы заключается в том, что она позволяет учесть в единой картине действие как материальных, так и идейных факторов, влияющих на интеграционные преференции государств, и представить процесс интеграционной конкуренции как дискурсивное «соревнование» различного типа аргументов на разных уровнях принятия решений — от правительства и политической элиты страны до гражданского общества и населения в целом.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
