Т.А. Иванова. Избранные труды (774560), страница 70
Текст из файла (страница 70)
— Т. И.) новую пакость. Со стены глядел голый мужичище густо 'в Волошин вв. Бубновый валет Л Аполлон. Русская художественная летопись. 1911. № 1. С. 10-11. " Гарин С. Бубновый валет и Утро России. 1910. 12 дек. С. 5. "Леонов Л. Собр, сонг В 1О т. М., 1969 — 1972. Т. 1. С. 97-98, 101. 254 кубовый, в красных пятнах <...> Подошла Дуняша: "Что, мол, здесь произошло". А старичок очкастый <...> степенно прочел: "Выставка Бубновый Валет". И пояснил в снисхождении: "'Это и есть ихний водитель"». Наконец, новый жилец — блондин, большевик, «он же валет бубновый» вЂ” оказывается еще в младенчестве пропавшим без вести сыном героини.
Ужасающее это открытие и приводит ее к гибели'". И в рассказе Л. Леонова, и в рассказе И. Эренбурга бубновый валет употребляется скорее не в переносном, а в своем прямом значении, подвергаясь лишь процессу персонификации. Впервые опубликовано: РР. 1991. М 5. С. 21 — 2б. 'з Эренбург И. Бубновый валет и компания. Рассказы. Мл Л., 1925. С. 23-24, 2б. ЗЕФИРОТЫ В.
Ф. ОДОЕВСКОГО И Л. Н. ТОЛСТОГО В эпистолярном наследии Льва Николаевича Толстого встречается загадочное слово зесбиротьь Толстой употреблял его в качестве прозвиша племянниц, дочерей М. Н. Толстой, а также своей молоденькой жены и ее сестры Т. А. Кузьминской. Так, в письме к М. Н. Толстой от 14 августа 1864 г. Лев Николаевич писал: «Здравствуй, Машенька, со всеми зефиротами»' (далее — только том и страница). Или в письме к жене С. А. Толстой от 9 августа того же года: «<...> явился Сережа (брат Л. Н. Толстого.
— Т. И.). Он совсем не знал, что мы тут, просто катался со всеми зефиротами и заехал сюда» (т. 83. С. 37). Однако известно, что слово это придумал не Толстой, а писатель- романтик В. Ф. Одоевский, назвавший так свою статью («Зефироты»), анонимно опубликованную им 1 апреля 186! г. в газете «Северная пчела» (№ 73). Статья была построена Одоевским как хронологическое изложение материалов из мексиканской газеты «С)йараз Абееп)зес», где сообгцалось о появлении «совершенно новой, странной и небывалой на земном шаре породы животных», крылатых людей — зефиротов. В 1980 г. С.
Анкерна в статье «Зефироты Льва Толстого», напечатанной в венгерском журнале «Бшойа а1ау)са» (т. ХХЧ1), было высказано предположение, что публикация Одоевскою представляет собой «знаменательное иносказание» и является «едкой сатирой» на крестьянскую реформу 1861 г. И хотя, как отмечали и предшествуюшие исследователи творчества Одоевского', в его произведениях действительно причудливо и свободно сочетается необыкновенное и фантастическое с ироническим и сатирическим изображением повседневного и социально-бытового, однако предложенное венгерским филологом обьяснение «знаменательного иносказания» представляется несостоятельным. Безусловно, В. Ф. Одоевский как и большинство прогрессивных литераторов того времени, был открытым противником крепостного права и проявлял искренний интерес к его отмене. Однако в отличие от писателей и публицистов демократического лагеря реформу 1861 г.
' Толстой. Полн. собр соч. Т. 61. С. 52. ' См., напр., предисловие Е. Ю. Хин В Одоевский В. Ф. Повести и рассказы. М., 1959. С. 15 — 18; Ь1аймин Е. А. В. Одоевский и его роман «Русские ночи» д Одоевский В. Ф. Русские ночи. Л., 1975. С. 254.
256 он принял безоговорочно и о «едкой сатире» на нее не помышлял. Об этом с несомненностью свидетельствуют многочисленные записи Одоевского в его дневнике «Текущая хроника и особые происшествия», относяшиеся к этому событию'. Все они показывают восторженное отношение Одоевского к реформе, сохранявшееся на протяжении всей последуюшей жизни писателя.
Для него день 19 февраля, когда был подписан манифест и «Положения о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости», стал «великим днем», который он ежегодно отмечал в кругу своих друзей. В то же самое время Л. Н. Толстой в письме к А. И. Герцену от 14 марта 1861 г. дал совсем иную оценку этого документа: «Как вам понравился манифест? Я его читал нынче по-русски и не понимаю, для кого он написан. Мужики ни слова не поймут, а мы ни слову не поверим. Еше не нравится мне то, что тон манифеста есть великое благодеяние, делаемое народу, а сушность его <...> ничего не представляет„кроме обещаний» (т. 60. С.
374). Разгадка замысла статьи Одоевского известна давно, и ключ к ней содержится в рукописном наследии писателя, хранящемся в Государственной Публичной библиотеке им. Салтыкова-1Цедрина в Ленинграде 1ф. 539). В этом фонде имеются, во-первых, незаконченный автограф «Зефиротов» и сопровождающее его письмо в редакцию «Северной пчелы», во-вторых, писарская копия, несколько отличаюшаяся от газетной публикации и озаглавленная «Замечательная игра природы (Из записок путешественника)». В конце копии Одоевским сделана карандашная приписка: «Эту статью предполагается напечатать в нумере 1-го апреля: а в следующем затем нумере сказать следующее: "По недосмотру наборщика под вчерашнею статьею: «Замечательная игра природы» пропущено следующее означение: «Это известие почерпнуто из Шиапской газеты 3860-го года» "». И действительно, в номере «Северной пчелы», вышедшем в понедельник 3 апреля 1861 г.
1№ 74), было опубликовано такое «Объяснение»: «По неосмотрительности наборщика в статье "Зефироты", помещенной в "Северной пчеле" первого апреля 1№ 73), пропушено несколько слов в самом ее начале. Напечатано: "на днях получена здесь СГйараз Ас)сеп)зег", следует читать: "на днях получена здесь газета Сп)араз Ас)сеп1яег за пять лет ХХ1Х столетия с 2857 по 2861 год"». И хотя газетный текст не вполне совпадает с собственноручной припиской Одоевского, однако смысл «обьяснения» один и тот же — перед нами, вне сомнения, первоапрельская мистификация писателя.
Итак„слово зефироты — авторское новообразование Одоевского, использованное для наименования вымышленного персонажа. Как заметила В. Н. Хохлачева в статье «Индивидуальное словообразование в Одоевский В. Ф. Литературное наследство.
1935. Т. 22/24. С. 179, 193, 241. 257 русском литературном языке Х1Х века», «случаи индивидуального словообразования в целях собственно номинации очень редки». Следовательно, зефироты — один из подобных редких случаев, Тот же автор не без основания замечает, что назначение слов, представляющих индивидуальное образование, «как бы исчерпывается данным единичным использованием, и другого применения они не имеют»4. Однако судьба зефиротов Одоевского оказалась иной. Редакционным разъяснением того, что это первоапрельская шутка, она не заканчивается. Уже 13 апреля цензор В.
Бекетов разрешает печатать брошюру «Зефироты и зевороты», подписанную неким А. Полоротовым. Следует думать, что эта фамилия является псевдонимом, созданным, не без остроумия, в подражание зефиротпт, Полоротый, по Далю, — «хохотун, повеса, насмешник». Точно так же, как и каламбурное э«вороты, то есть ротозеи, принявшие первоапрельскую мистификацию за истинную правду. Естественно предположить, что под А. Полоротовым скрывался сам Одоевский, который, как известно, постоянно пользовался псевдонимами. В «Словаре псевдонимов русских писателей» И, Ф. Масанова, далеко не полном, их указано около шестидесяти. Однако это не так.
В дневнике «Текущая хроника» Одоевский сделал следующую запись от 22 апреля 1861 гл «Моей статьей "Зефироты" воспользовался какойто спекулянт, издал ее, перепечатав почти всю и прибавив сцену купцов, собирающихся послать в Америку за зефиротами и показывать их в Петербурге. <...> Назвал он по своему прибавлению "Зефироты и зевороты" !вместо "Ротозеи" ?) — Панаев первый известил меня об этой спекуляции»'. Не известный же нам автор «Зефиротов и зеворотов» от себя прибавил следующие подробности: «1-е апреля было в субботу; по воскресеньям Северная пчела не выходит, следовательно, статью эту народ читал в Петербурге во всех ресторанах, трактирах и ресторациях два дня кряду, в особенности много читателей было в воскресенье— этого было весьма достаточно для того, чтобы весть о вновь открытых крылатых людях, питающихся только запахом цветов, разнеслась повсюду, с горячими уверениями вестовщиков, что это действительная правда, потому что напечатано в газетах, со ссылкою на затронутие этого вопроса наукой и т.
д. А так как, при всем этом, нынче такое время, что все и диковинки становятся не в диковинку, то девять десятых народонаселения в Петербурге !надо полагать, что не только там. — Х И.) уверовали в истину открытия и возможность существования зефиротов.
Объяснение редакции "Северной пчелы*', напечатанное в понедельник 3 апреля, <...> почти что не пошло впрок. Его 4 яохяачеео В. Н. Индивидуальное словообразование в русском литературном языке Х!Х нека д Материалы н исследования по истории русского литературного языка. М., 1962. Т. У. С. !В2, 166. ' Одоевский. Литературное наследство. Т. 22!24. С.
! 32. 258 прочитали и поняли, пожалуй что, только те, которые и без того, хоть не сразу, а все-таки уже догадались, что зефироты — шутка для первого апреля, а огромное большинство и по сейчас находится в уверенности, что рано или поздно, а привезут зефирота в Петербург и станут показывать сперва, конечно, в пассаже, а потом, на масляницу, и на Адмиралтейской площади» (Зефироты и зевороты. СПб., 1861. С. 9-10). Но вернемся к Л. Н. Толстому.
Существуют две версии о том, как слово, придуманное Одоевским в качестве названия фантастических существ, полулюдей-полуптиц, стало известно Толстому. Одна из них принадлежит Т. А. Кузминской, вторая — ее старшей сестре, жене писателя — С. А. Толстой, В воспоминаниях Т. А. Кузминской «Моя жизнь дома и в Ясной поляне» (М., 1986) на с. 206 находим: «Помню раз, как он сам рассказывал; — <...> вы знаете, я читпл в газете (курсив наш. — Т. И.), что прилетели птицы зефироты, большие с длинными клювами, не виданные нигде...» Однако, думается, что эти воспоминания Т.
А. Кузминской не соответствуют действительности. Прежде всего потому, что зе9пирогпы— не птицы с длинным клювом, а, как было сказано, крылатые люди. Вот как описана самим Одоевским «одна очень хорошенькая зефиротка»: «<...> лицо совершенно правильное, глаза черные, несколько продолговатые, <...> маленький ротик (а не длинный клюв! — Т. И.), на щеках ямочки, темнорусые волосы, кудрями рассыпанные по белым обнаженным плечам...» Если бы Толстой действительно читал «Северную пчелу», то он не мог бы назвать зефиротов «птицами с длинными клювами». Более того, 1 апреля 1861 г.