История русского литературного языка (Виноградов В. В.) (774552), страница 83
Текст из файла (страница 83)
... выбор пал на французский язык ... Совершенно естественно, что вта- О НОВЫХ ИССЛЕДОВАНИЯХ ПО ИСТОРИИ РУССКОГО ЯЗЫКА 243 кой комбинации исторически нейтральный, традиционный разговорный язык приобрел печать просторечия» (стр, 132). В этих схематических рассуждениях много неясного. Процесс превращения старинного «крестьянского» языка в просторечие неясен и непонятен.
«Во второй половине ХАТИ в. наметилась новая тенденция в разговорном языке образованного общества... К концу ХУ111 в. русское образованное общество начало пользоваться литературным языком как языком разговорным» (стр. 132 — 133). Ведь французский разговорный язык не мог укрепиться во всех слоях этого общества. «Это была новая победа церковнославянской стихии, не менее важная для дела дальнейшего развития литературного языка, чем сохранение этим последним церковнославянских традиций в Петровскую эпоху» (стр. 133).
Традиционный разговорный язык был оттеснен на культурную периферию. «Тем самым было в большой степени стерто различие между просторечием и диалектами. Это лишило диалекты всякого непосредственного влияния на литературный язык; такое влияние, чтобы укрепиться в литературном языке, должно было сначала пройти сквозь его разговорный, но все же церковнославянский, вариант» (стр. 133).
Таким образом, по схеме Б, О. Унбегауна, церковнославянским языком, вытеснившим родную русскую речь из литературно-книжного и из разговорного общественного обихода, всюду были расставлены рогатки для борьбы с народным русским языком на пути его движения в литературный язык. «Попытки некоторых русских писателей, начиная с Даля..., обогатитьлитературный язык за счет диалектов не могли не кончиться неудачей. Отдельные немногочисленные заимствования не идут в счет» (стр. 133).
Б. О. Упбегаун считает, что такой путь развития русского литературного языка способствовал его процветанию. «Литературное происхождение разговорного языка значительно облегчило ему заимствовании из культурных языков Запада, в первую очередь из того самого французского, бывшего его предшественником в разговорной практике русского общества» (стр.
133). По мнению Б. О. Унбегауна, культурные термины западноевропейских языков, при своей абстрактности, «лучше и естественнее укладывались в словарную структуру церковнославянского языка, чем в структуру русского» (там же). Но это решительное и ничем не обоснованное заявление противоречит тому бурному процессу двин«ения исконно русской народной лексики — медицинской, естественно-научной, сельскохозяйственной и другой — в научную терминологию, который наблюдается у нас еще с ХУП1 в. «Литературное (т.
е.,по Б. О. Унбегауну, церковнославянское. — В. В.) происхождение русского разговорного языка спасло русскую литературу от бесплодных конфликтов между языком письменным и языком разговорным., конфликтов, столь тормозящих, например, литературное развитие в Сербии, Болгарии и особенно. Греции. Спасло оно русскую литературу и от множественности „литературных диалектов", столь характерных, например, для немецкой (Б11ега$иг«)1а1е)«ге) и, в еще больтпей степени, для сербо-хорватской языковой области. Это единственное в своем роде развитие дает русскому литературному языку завидную монолитность по сравнению с другими славянскими и многими неславянскими языками» (стр. 133 — 134). Итак, «завидная монолитность» русского литературного языка, по предположению Б.
О. Унбегауна, обусловлена тем, что он свободен от глу- 16~ В, В. ВИНОГРАДОВ боких связей с русской народно-речевой почвой и всеми «сокровищами родного слова» обязан языку церковнославянскому. По докладу Б. О. Унбегауна в целом можно сказать следующее (эти замечания были высказаны мною на Пражском съезде славистов). Предлагаемая Б. О. Унбегауном концепция истории русского литературного языка не соответствует реальным историческим процессам развития русского литературного языка.
Во-первых, непонятно, почему старославянский язык, бывший в 1Х вЂ” Х1 вв. международным литературным языком всего славянства, только в России остался на все время существовании и развития русского, государства и превратился в национальный литературный язык русского народа. Во-вторых, еще более странно отрицание участия народной русской речи с ее диалектными разветвлениями в формировании языка русской нации (вопреки свидетельствам истории русской культуры и величайших русских писателей и созидателей русской художественной речи: Ломоносова, Державина, Карамзина, Пушнина, Л. Толстого, Тургенева, Достоевского и мн.
др.), В-третьих, возникновение древнерусского литературного языка в Х вЂ” Х1 вв. нельзя представлять как процесс заполнения пустого места чужим церковнославянским языком. Процесс формирования, складывания древнерусского литературного языка определялся взаимодействием и синтезированием четырех (правда, неравноправных) элементов: 1) старославянского (или церковнославянского) языка; 2) деловой, государственно-правовой и дипломатической речи, развивавшейся еще в дописьменную эпоху; 3) язьпса фольклора и 4) народно-диалектных элементов. Роль конденсатора и грамматико-семантического регулятора сначала принадлежала церковнославянскому языку. Реальный состав сплава или смешения всех этих элементов зависел от л«апра письменности и литературы. Изучение дальнейшего развития русского литературного языка должно быть направлено в сторону открытия закономерностей и правил взаимодействия, совмещения, скрещения, противопоставления и омонимического отталкивания русизмов и церковнославянизмов со все более и более усиливающимся влиянием народных русских элементов.
2. К работам Б. О. Унбегауна по русско-церковнославянским языковым связям и отношениям частично тематически примыкает докладпрофессора калифорнийского университета Г. Хюттль-Ворт «Роль церковнославянского языка в развитии русского литературного языка. К историческому анализу и классификации славянизмов»»'. Доклад начинается словами: «Мы находимся в начале нового этапа исследования истории русского литературного языка, а следовательно, и рассмотрения основной ее проблемы — вековых отношений церковнославянского и русского языков.
В ближайпгие годы — самое позднее, в ближайшие десять — двадцать лет — мы будем располагать не виданной до сих пор маосой конкретной информации о словарном запасе русского и церковнославянского языков разных эпох. Этот фактический материал разными путями собирается и подвергается разностороннему анализу как на Востоке, так и на Западе» (стр. 1). Напоминдя, что в разных славянских странах подготавливаются большие исторические словари (особенно в Праге — «Словарь старославянского языка»; в Загребе идут завершительные работы над расписыванием глаголических памятников; существует проект сводного т' «Аюемсап соп$МЬпйопз «о 1Ь» »1 1п1егпацопа1 сопя»ее» о1 »1а»1»1»к ТЬ» Каппе, 1968 (далае указавия яа страницы доллада даются в тексте).
О НОВЫХ ИССЛВДОВАНИЯХ ПО ИСТОРИИ РУССКОГО ЯЗЫКА 245 словаря всех церковнославянских редакцийзз), Г. Хюттль-Ворт пишет: «Вследствие этого теоретические рассуждения о лексическом расслоении церковнославянского, равно как и русского языков смогут быть заменены конкретной исследовательской работой, ведущей к выделению лексических слоев также в хронологическомплане» (стр. 2).Паатой базе, полагает Г. Хюттль-Ворт, могут быть собраны надежные материалы для разрешения двух центральных проблем истории русского литературного языка: 1) о его происхождении и 2) о количестве и роли церковнославянских элементов в русском языке разных эпох»>.
Для исторического исследования окажется полезным и морфемный словарь русского языка, составляемый под руководством проф. Д. С. Ворта в Калифорнии и содержащий 110 000 слов з'. «Первой предпосылкой дальнейшей плодотворной работы над вопросом соотношения русского и церковнославянского языков является выяснение и разграничение употребляемых понятий и терминов»,— пишет Г. Хюттль-Ворт (стр.
3). Особенно труден и запутан вопрос о новообразованиях русского языка, содержащих морфемы церковнославянского происхождения (тяпа будущность, современность, общественность и т. п.). Отвергая взгляд на русские новообразования типа вратарь и т.
п. как на церковнославянизмы (этот взгляд был высказан Б. О. Унбегауном и отчасти рааделялся Г. О. Винокуром), поскольку в нем «не учитываются исторические и семантические факты языка» (стр. 4), Г. Хюттль-Ворт призывает славистов присоединиться к моему выводу: «Как уже предлагалось В.
В. Виноградовым, при исследовании церковнославянских элементов в русском языке следует исходить из морфемы, а не из лексической единицы. В. В. Виноградов занимает, таким образом, прямо противоположную позицию по сравнению с Б. О. Унбегауном, считая, что русские новообразования из церковнославянских морфем вообще не нужно считать церковнославянизмами» (стр. 4 — 5) зз. После этого Г.
Хюттль-Ворт пишет: «Далее В. В. Виноградов намечает следующую важную проблему: церковнославянизм община — „то, что принадлежит многим" получил в Х1Х веке новое значение из французского сошшппе, потому это слово нельзя считать церковнославянизмом во всех его значениях... Подобным семантическим изменениям подверглось в продолжение ХУШ вЂ” Х1Х веков не обследованное до сих пор количество церковнославянизмов> (стр. 5). Г. Хюттль-Ворт жалеет, что все эти случаи не получили у меня специального наименования; еще более строгий упрек она направляет по адресу работ 1О. С. Сорокина и В. Д, Ленина»«.
Г. Хюттль-Ворт считает, что в них полностью отсутствует «систе- м Омс «81отцЖ 1азуйа з«згоз1очеазйбЬо», 1. РгзЬз, 1968; А. Ва»ор. О словаре хорззтско-глзголкческой редакции общеслззяяского литературного 1церкозяослззяяского) языка. — ВЯ, 1966, № 5; В. Ф. Марсы. Проект подготовки словаря церкозяослззяиского языка. — Тзм же. з» О цодготозктелькых работах по словарю дрезкерусского языка смс В. В.