История русского литературного языка (Виноградов В. В.) (774552), страница 27
Текст из файла (страница 27)
Ж Ефимов. История русского литоратуриого языка. М., 1954. вв ВЯ, 1955, № 5, стр. 142. ««Н. А. Мещерский. Новгородские грамоты иа бересте иаи памятники дровиорусского литературного языка. «В«стяни ЛГУ», 1958, № 2 (уиаааиия иа страницы даются з тоисто). 78 В. в. Вииоггдцов сложноподчиненных предлоя«ений, умелое применение развитых средств подчинительной связи, что совершенно не свойственно разговорно-бытовой речи, даже в современном нашем языке» (стр. 94) (в грамоте № 5 есть сложноподчиненное предложение с придаточным цели, в грамоте № 43 — с придаточным причины — союз «ване», в грамоте № 53 — с придаточным места и цели и т.
д.) . «Наконец, в языке берестяных грамот, как н других памятников древнерусского литературного языка, во многих случаях нельзя не видеть прямого воздействия старославянского языка церковной клял<ности (особенно в грамотах № 9, 10, 28, 42)» (стр. 94). Далее, анализируя язык некоторых берестяных грамот, Н. А. Мещерский при всяком удобном случае подчеркивает, что авторы письма илн заметок на бересте владеют литературным языком.
Так, о Гостяте (пнсьмо № 9, вызвавшее такой оживленный интерес в нашей литературе и зарубежной, в которой возобладало мнение, что Гостята — имя мужское, а не женское) на основании употребления сложноподчиненного предложения с относительным местоимением еже и оборота дебрв сътворити (доеди, добрв сътворя), в котором Н. А. Мещерский почему-то склонен видеть перевод с греческого ее вогез или хаХ«х вогез или вб хр4«гвг» и, следовательно, книжное выражение, говорится так: «Все сказанное заставляет нас признать автора письма № 9 (женщину!) человеком чрезвычайно начитанным и вполне владеющим книжной речью и вежливым а п и с т о л я р н ы м с т и л е и своей эпохи. Показательно, что автор письма — лицо светское, во всяком случае не священник и не монах (и не монахиня). Самая возмоягность появления подобных людей в древнем Новгороде Х1 в., т.
е. на окраине Киевского государства, служит доказательством чрезвычайно высокого уровня культуры я образованности в русском обществе той эпохи» (стр. 101). Все это обобщение, конечно, относится больше к исторической беллетристике, чем к истории русского языка. Говоря о грамоте № 10 (ХЧ в.), представляющей собой запись загадки, проникшей в народ из апокрифической письменности, Н. А.
Мещерский вслед за Р. Якобсоном м находит в ней «следы поэтической организации речи и элементы стихотворного ритма». Сюда снова присоединяется такой вывод: «Все это также может служить неопровержимым доказательством самой неразрывной связи с книжной традицией языка, обнаруживаемого нами в древних новгородских грамотах, написанных на бересте, именно литературного языка, ничем в принципе не отличающегося от древнерусского литературного языка, хорошо известного нам по произведениям как делового, так и книжного письма Х1 — ХГЧ столетий» (стр. 101). Тут — скачок отХ1 кХЧ в., и неясно, о какой эпохе в развитии литературного языка и о какой его стилевой разновидности идет речь.
Ср. также при анализе грамоты № 53: «Наличие в тексте грамоты сложной синтаксической структуры с двумя придаточными (места и цели) при одном главном предлоя«енни слуягит указанием на хорошую грамотность и владение литературным языком со стороны автора письма, несомненно труженика, который сам косил сено для своего хозяина» (стр.
105). " гч. !аз»Ь«оа. Чезмзез о1 ФЬе еагйе»«гезз!ав тегаасз1аг. «Ва»лс %огдв, 1952, Х 1, р. 354 — 355. изучение ОБРА30ВАния и РАзВития дреВнерусскОРО языкА 79 И все же Н. А. Мещерский не доказывает того, к чему стремится, т. е. того, что в берестяных грамотах нашел отражение русский литературный язык древнейшей поры. Прежде всего грамоты Х1 — Х т' вв. характеризуются недифференцированно.
Лишь по отношению к «новгородизмам» выделяются богатые диалектизмами грамоты Х?т' — Хт' вв. Относительно ранних грамот Х? — ХП вв. (их насчитывается немного: к Х1 в. относится грамота № 9, к Х11 в. три — № 28, 109 и 119) говорится, что они «почти совершенно свободны от каких бы то ни было фонетических и морфологических диалектизмов» (стр. 107), но чтб из этого факта вытекает для истории древнерусского литературного языка — об атом Н. А. Мещерский ничего ие говорит.
Наличие элементов «литературности» или «книжности» в языке некоторых грамот и вопрос о принадлежности всех их к памятникам литературного языка — вещи разные. В конце статьи об этом говорит и сам Н. А. Мещерский: «Следует отметить, что тексты опубликованных грамот и надписей позволяют установить различную степень грамотности и овладения письменной формой литературного языка у лиц, их писавших» (стр. 106) . Впрочем именно эту с т е и е н ь о в л а д е н и я п и с ь м е нпой формой литературного языка труднее всего определить по тексту большей части берестяных грамот. Не видно успеха в этом предприятии и у Н.
А. Мещерского. Но самое главное: совершенно неясно, что в данном случае, как и во многих других, понимается под древнерусским литературным языком '». Вопросы образования и развития литературных языков в настоящее время относятся во всем мире к числу актуальнейших проблем современного языкознания. Но наука о литературном языке, о закономерностях его развития — наука молодая. И в ней очень много неясного, неисследованного. Прежде всего следует подчеркнуть отсутствие точности и определенности в употреблении самого термина «литературный язык». При обращении к указанному термину чаще всего не учитываются исторические различия в содержании и объеме этого понятия. Эти различия бывают обусловлены прежде всего различиями культурно-общественных функций литературного языка в разные периоды истории народа. Но они зависят также и от конкретно-исторических своеобразий развития того или иного литературного языка в связи с индивидуальными особенностями истории соответствующего народа.
Термин «русский литературный язык» 'в лингвистической литературе не выражает единого, точно определенного понятия и содеря«ания. По отношению к древнерусской эпохе он нередко употребляется как синоним выражений: «письменный язык», «язык письменного памятника», «язык <» Что обучение письму в Новгороде происходило посредством церковнославянской азбуки и церковных книг — это ярко демонстрируют найденные А.
В. Арциховским 13 и 14 июли 1956 г. «берестяные грамоты мальчика Онфима». Здесь ааписи аабуки, складов, рисунки, подписи под ними и ааметки о себе, искаженные отрывки церковных песнопений и молитв. А. В. Арциховский так пишет об этом: «Обучение в средние века носило церковный характер, но маленький Онфи»1 еще плохо понимал Заучиваемые им тексты.
Он записал их беа смысла» (смз А. В. Ароиховский. Берестяные грамоты мальчика Онфима. «Советская археология», 1957, № 3, стр. 215 — 223). В. В. ВИНОГРАДОВ 80 письменности>, Например, говорится о языке «Русской правды» как о языке литературном. Вообще чем древнее эпоха, тем менее дифференцированно применяется термин «литературный язык». Так, литературному языку древней Киевской Руси некоторыми лингвистами приписываются не только эпистолярные (стиль частных писем на бересте), документально-юридические,но даже «литургические стили, типичные для ряда богослужебных книг (евангелия, псалтыри и т. п.)» 4».
В литературном языке эпохи Московского государства отыскиваются «стили профессионально- ремесленной литературы», «стиль челобитных» и др.44 Следовательно, между литературным языком в собственном смысле и языком разных видов и родов письменности, «письменным языком» в широком смысле этого слова, и даже бытовой, обиходной, деловой речью, зафиксированной на письме, часто не проводится никакой разницы, по крайней мере для эпох, предшествующих образованию национального языка. В таком расширенном употреблении литературный язык сливается с языком всего того, что сохранилось в письменной форме от древних эпох, с языком письменности, и в этом широком речевом море растворяется не только язык письменной худоя«ественной литературы, но и литературный язык в собственном смысле этого слова.
В противовес этому выступает тенденция ограничить понятие «литературный язык» рамками национального его развития. Б. В. Томашевский в своей работе «Язык и литература» писал: «Термин „литературный язык" в том обычном смысле, в котором он употребляется, обозначает не какой-то самостоятельный язык, противостоящий общенародному, а только определенный слой языка, управляемый особыми нормами... Понятие „литературный язык" неразложимо, и слово „язык" здесь имеет особое значение,не равносильное тому, которое мы вкладываем в понятие языка национального.
Литературный язык не то же самое, что „язык литературы" или „поэтический язык". Применение литературного языка выходит далеко за пределы художественной литературы... Понятие„литературный язык" есть понятие историческое, исторически ограниченное, впрочем, как и самое понятие „литература", „словесность" (если не ставить знак равенства между словесностью и письменностью).
Литературный язык в современном его смысле предполагает наличие национального языка, т. е. исторической его предпосылкой является наличие нации; во всяком случае, термин этот имеет особый и достаточно определеяпьтй смь«сл в пределах национального языка... ...понятие литературного языка, как некоторой особой области речи в общей системе языка, имеет различное содержание в разных исторических условиях. В начальной стадии сложения наций литературный язык является Сперва „государственным языком" с ограниченным применением его в литературе.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
