Реале Дж._ Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. 4 том (1184484), страница 54
Текст из файла (страница 54)
Феномен, о котором свидетельствует представление, — иллюзия и кажимость, «покровМайи». И если для Канта феномен — единственная познаваемая реальность, то для Шопенгауэра феномен —иллюзия, скрывающая реальность вещей в их изначальной аутентичности.Непознаваемая, по мнению Канта, сущность вещей вполне доступна. Шопенгауэр сравнивает путь к сутиреальности с тайным подземным ходом, ведущим (в случае предательства) в сердце крепости, устоявшей в сериибезуспешных попыток взять ее приступом.Человек есть представление и феномен, но, кроме того, он не только познающий субъект, но еще и тело. А телоему дано двумя различными способами: с одной стороны, как предмет среди предметов, с другой стороны — как«непосредственно кем-то узнанное», что можно обозначить как волю. Всякое реальное действие безошибочноуказует на определенное телесное движение.
«Волевой акт и телесное действие есть одно и то же, но они поразному проявлены: непосредственно — с одной стороны, и как рассудочное созерцание — с другой».Тело есть воля, ставшая ощутимой и видимой. Конечно, когда мы говорим о теле как о предмете, оно — всеголишь феномен. Но благодаря телу нам даны страдания и наслаждения, стремления к самосохранению.Посредством собственного тела каждый из нас ощущает «внутреннюю сущность собственного феномена. Все этоне что иное, как воля, конституирующая непосредственный объект собственного сознания».
Эта воля невозвращается в мир сознания, где субъект и объект противостоят друг другу, она предстает «непосредственнымпутем, когда нельзя четко различить объект и субъект».Таким образом, сущность нашего бытия — воля. Чтобы убедиться в этом, достаточно погрузиться в самогосебя. Эго погружение — одновременно и снятие «покрова Майи», под которым оказываетсяШопенгауэр: жизнь между страданием и скукой 149воля, «слепой и неостановимый натиск, возбуждающий и раскрывающий универсум». Другими словами,сознание и чувство тела как воли ведут к пониманию универсальности феноменов в сколь угодно разныхпроявлениях.
Кто поймет это, уверен Шопенгауэр, тот увидит «волю в силе, питающей растения, дающей формукристаллу, притягивающей магнитную стрелку на север и гетерогенные металлы друг к другу... камень к земле, аземлю — к небу».Эта рефлексия делает возможным переход от феномена к вещи в себе. Феномен есть представление, и ничегобольше.
Феноменов, связанных принципом индивидуации, множество; воля, напротив, одна. И она слепа,свободна, бесцельна и иррациональна. Вечно ненасытная неудовлетворенность толкает природные силы(вегетативную, животную и человеческую) на непрерывную борьбу за право доминировать одна над другой. Этаизматывающая борьба научает человека порабощать природу и себе подобных, культивируя все более жестокиеформы эгоизма.«Воля — субстанция внутренняя, сердцевина любой частной вещи и всего вместе; слепая сила в природе, онаявлена и в рассудочном поведении человека, — огромная разница в проявлениях, но суть остается неизменной».4.6. Жизнь между страданием и скукойСуть мира — ненасытная воля, суть воли — конфликт, боль и мучения.
Чем изощреннее познание, тем сильнеестрадания; чем человек умнее, тем невыносимее мучения. Гений страдает больше всех. Воля — непрерывноенапряжение, ибо действие начинается с чувства лишенности чего-то, неудовлетворенности собственнымсостоянием. Но любое удовлетворение недолговечно, и в этом зародыш нового страдания. Нет ни меры, ни концамучениям.В бессознательной природе есть постоянный бесцельный порыв, и человеком движет ненасытная жажда. Болеетого, человек, будучи наиболее совершенной объективацией воли к жизни, является наиболее жаждущим из всехсуществ. Он — не просто воля и потребность, его можно определить как сгусток вожделений. Предоставленныйсамому себе, неуверенный во всем, человек погружен в стихию тревоги и нарастающих угроз.
Жизнь естьнепрерывная борьба за существование, с одной лишь определенностью: сокрушительное поражение в финале.Жизнь — это нужда и страдание, удовлетворенное желание оседает сытостью и чувством неприкаянности: «Цельиллюзорна, с обладанием исчезает и тень притягательности; желание возрождается в новой форме, а с ним ипотребность».150 Великие ниспровергатели гегелевской системыЖизнь, по Шопенгауэру, подобна маятнику, раскачивающемуся между страданием и праздностью. Из семидней недели шесть мы страждем и вожделеем, а на седьмой помираем от скуки.
В глубине своего существа человек— животное дикое и жестокое, читаем мы в эссе «Parerga und Paralipomena». Мы предпочитаем говорить о томего одомашненном состоянии, которое называется цивилизацией. Однако достаточно хоть немного анархии, чтобырассеялись иллюзии относительно его истинной природы. «Человек — единственное животное, способноеистязать других ради самой цели: заставить страдать». Испытывать наслаждение при виде чужих бед — какое ещеживотное способно на это? Гнев слаще меда, говорил великий Гомер. Быть чьей-то добычей или охотиться самому— вот нехитрая дилемма.
«Люди делятся на жертв, с одной стороны, и на демонов — с другой».Дж. Реале и Д. Антисери. Западная философия от истоков до наших дней. От романтизма до наших дней (4) —Издательство «Пневма», С-Петербург, 2003, 880 с, ил.Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru107Трудно сказать, кому из них можно позавидовать, зато сочувствия достойно большинство: несчастье — уделвсех. Позитивно и реально только страдание, иллюзорное счастье негативно во всем. Милостыня, брошеннаянищему, продлевает его жизнь, а с нею — непрерывные страдания. Трагична не только жизнь индивида, но ичеловеческая история, рассказать которую нельзя иначе, как историю войн и переворотов. Жизнь каждогоиндивида является не только метафизической борьбой с нуждой и сплином, но и жестокой борьбой с себеподобным.
Человек на каждом шагу ждет неприятеля, живет в непрерывной войне и умирает с оружием в руках.Рационализм и прогресс в истории, о которых говорит Гегель, — выдумка, любая форма оптимизманеобоснованна. История есть «судьба» и повторение одного и того же в различных формах. Жизнь — страдание,история — слепой случай, прогресс — иллюзия — таков неутешительный вывод Шопенгауэра. «Самое большоепреступление человека, — вторит он Кальдерону, — состоит в том, что он родился».4.7.
Освобождение через искусствоМир как явление есть представление, и в своей сути он является слепой и неудержимой волей, вечнонеудовлетворенной и раздираемой контрастными силами. Когда наконец человек, погрузившись в себя, приходитк пониманию этого, он готов к искуплению, которое возможно только с прекращением желаний. От бесконечнойцепи нужд и вожделений можно избавиться с помощью искусства и аскезы. В самом деле, в эстетическом опытемы отдаляемся от желаний и забываем, полезен или вреден тот или иной предмет. Тогда человек упраздняет себякак волю, преображается в чистый глаз мира, погружается в объект и забываетШопенгауэр: освобождение через искусство 151самого себя и свое страдание.
Этот чистый глаз мира не ставит уже объекты в связь с другими, рассматриваетидеи, сущности, образы вне времени, пространства и причинности.Искусство выражает объективную суть вещей и поэтому помогает нам отделиться от воли. Гений вэстетическом созерцании улавливает вечные идеи, аннулируя тем самым волю, которая есть грех и страдание. Накакой-то миг мы сбрасываем желания и, очищенные от всего частного и прислуживания ему, становимся вечнымсубъектом идеального познания. В эстетическом опыте мы научаемся понимать бесполезное, все, что не связано снашим ненасытным вожделением.
И если «багаж знаний для обычного человека — фонарь, освещающий дорогу»,то интуиция гения — солнце, согревающее весь мир.Искусство от архитектуры, выражающей идею природных сил, скульптуры, живописи, поэзии, восходит квысшей своей форме — трагедии, объективирующей волю, тем самым избывая ее, воли, негативный потенциал.Трагедия объективирует «безымянное страдание, "одышку" человечества, триумф коварства, издевательскую сутьслучая, фатальную гибель праведников и невинных». Так, созерцая, мы узнаем истинную природу мира.Среди искусств музыка выражает саму волю, а не идеи, т.
е. объективации воли. Поэтому она — самоеуниверсальное и глубокое искусство, способное рассказать «тайную историю воли». Она не занимается идеями,ступенями объективации воли. Музыка — сама воля. Отдаляясь от познания, нужд и страданий, искусствоочищает созерцаемые предметы, ведь, созерцая, ничего не хотят, а значит, не страдают.И все-таки счастливые моменты эстетического созерцания, освобождающие от беспощадной тирании воли,непродолжительны.
Зато благодаря эстетическому экстазу можно догадаться, как счастлив был бы человек, волюкоторого удалось бы обуздать не на миг, а навсегда. Следовательно, тотальное искупление, освобождающее отстрадания, надобно искать другим путем. И этот путь — аскеза.4.8. Аскеза и раскрепощениеСуть аскезы — в освобождении от фатального чередования страдания и тупой тоски. Человек может добитьсяэтого, подавив в себе волю к жизни. Первый шаг должен как-то реализовать справедливость, т.
е. мы обязаныпризнать других равными себе. И хотя понятие справедливости наносит определенный удар по эгоизму, оно жедает понять и несовпадение моего Я с другими Я. Так «principium individuationis», являющийся основаниемэгоизма, остается непобежденным до конца. Необходимо пойти дальше152 Великие ниспровергатели гегелевской системысправедливости и, набравшись мужества, исключить любые различия между своей и чужойиндивидуальностью, открыть глаза и увидеть, что все мы подвержены одним и тем же несчастьям.Следующий шаг — доброжелательность, бескорыстная любовь к несущим тот же крест трагической судьбы.Доброта, следовательно, — это сострадание, умение чувствовать чужое страдание как свое собственное.
«Всякаялюбовь (agape, caritas) — это сострадание». Именно сострадание оказывается основанием шопенгауэровскойэтики. «Не судите людей объективно, согласно их ценностям, их достоинству, обходите молчанием ихзлонамеренность и умственную ограниченность, ибо первая вызвала бы ненависть, вторая — презрение. Надоуметь видеть невидимое — страдания, несчастья, тревоги, и тогда нельзя не почувствовать точкисоприкосновения.
Вместо ненависти и презрения родятся симпатия, pietas и agape, к которым взывает Евангелие.Подавить в себе ненависть и презрение не значит вникнуть в чьи-то претензии на "достоинство", это значит понятьчужое несчастье, из чего и рождается pietas, покаяние».Но и pietas есть также сострадание. Значит, чтобы искоренить насовсем волю к жизни и вместе с ней страдание,необходим радикально иной путь — путь аскезы. Ее понимание приближает Шопенгауэра к индийским мудрецами христианским аскетам-святым. Первым шагом на пути аскезы как отрицания воли является свободное и полноецеломудрие.
Полное безбрачие освобождает от фундаментального требования воли к продолжению рода,целомудрие — в непорождении. Этой же цели упразднения воли служат и добровольная нищета, смирение ижертвоприношение. Человек как явление — звено в каузальной цепи феноменального мира. Но, когда воляДж. Реале и Д. Антисери. Западная философия от истоков до наших дней. От романтизма до наших дней (4) —Издательство «Пневма», С-Петербург, 2003, 880 с, ил.Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || http://yanko.lib.ru108познана как вещь в себе, это знание начинает действовать как quietivo (успокоитель) воли.
Став свободным,человек вступает в то, что христиане называют благодатью. Аскеза освобождает человека от вожделений, мирскихи вещных связей, всего того, что мешает его покою.Когда voluntas становится noluntas (нежеланием), человек спасен.5. СЁРЕН КЬЕРКЕГОР: ИНДИВИД КАК «ПРИЧИНА ХРИСТИАНСТВА»5.1. Жизнь «того, кто не играл в христианство»«Настанет день, и не столько мои писания, сколько моя жизнь и весь ее сложный механизм будутподробнейшим образом описаны», —Кьеркегор и христианство 153писал Къеркегор о самом себе. Пророчество сбылось, экзистенциализм и сегодня можно трактовать какKierkegaard-ренессанс.Сёрен Къеркегор родился 5 мая 1813 г.
в Копенгагене. Его отец, коммерсант, женился вторым браком на своейслужанке. Последним сыном (из семи детей) пятидесятишестилетнего отца и сорокачетырехлетней матери сталСёрен. По этой причине он называл себя «сыном старости». Пятеро братьев умерли один за другим, лишь братПетр дожил до зрелого возраста и стал лютеранским епископом.