Диссертация (1173769), страница 51
Текст из файла (страница 51)
Однако сами по себе «иные» документы следует расцениватьв качестве информационных ресурсов, выражающих сведения, сообщенные несубъектами познания, а какими-то «третьими» лицами, например, различнымипредприятиями, учреждениями, организациями и т.д. Тогда как документальные материалы оперативно-розыскных или административных мероприятийформируют должностные лица правоохранительных органов в рамках непроцессуальных, но тем не менее достаточно близких к уголовному судопроизводству познавательных процедур449. Безусловно, оперативный сотрудник илиПо мнению М.П.
Полякова уголовный процесс и оперативно-розыскная деятельность вообще являются элементами единой кримкогнитивной системы. См.: Поляков М.П.449239лицо, осуществляющее административную деятельность, не является субъектом процессуального познания; эта прерогатива принадлежит исключительносуду, дознавателю или следователю. Но указанные лица в силу своих профессиональных функций не могут быть полностью лишены возможности установления отдельных обстоятельств, имеющих значение для уголовного дела.
Другими словами, в контексте уголовно-процессуального познания их нельзя отождествлять с должностными лицами – составителями «иных» документов, неимеющими к данному уголовному делу никакого отношения. Кстати, подтверждением правильности нашей позиции выступает ст. 89 УПК РФ, которая какбы специально выделяет результаты оперативно-розыскной деятельности извсей остальной информации, то есть придает им особое значение для уголовного дела. Если бы законодатель относился к ним наравне с другими документальными сведениями, исходящими от «третьих» лиц, и предполагал их приобщение к делу в качестве «иных» документов, то ст. 89 УПК РФ не имела быникакого смысла.
Использование таких материалов в этом случае полностьювписывалось бы в режим, установленный ст. 84 УПК РФ, и дополнительнойнормативной регламентации не требовало.Вместе с тем в ходе «невербальных» оперативно-розыскных или административных мероприятий вполне могут быть изъяты или каким-то иным образом получены определенные документы, подпадающие под гипотезу ст. 84УПК РФ. В таких случаях их приобщение к материалам уголовного дела в качестве «иных» документов представляется совершенно справедливым.Допрос оперативного сотрудника или лица, осуществляющего административную деятельность, также не может подменять собой результатов «невербальных» непроцессуальных мероприятий по причине полной противоположности их познавательной сущности.
Ранее мы отмечали, что любые показания следует разграничивать с результатами «невербальных» следственных иУголовно-процессуальная интерпретация результатов оперативно-розыскной деятельности.– Н. Новгород: Нижегородская правовая академия, 2001. – С. 219.240судебных действий как гетерогенные гносеологические категории, диаметрально отличающиеся друг от друга различными способами получения значимой для уголовного дела информации – вербальным и «невербальным». Очевидно, что указанная концепция вполне применима и к результатам «невербальных» непроцессуальных мероприятий.Хотя справедливости ради следует отметить, что на данную проблемуможно посмотреть несколько в ином ракурсе.
Так, результаты «невербального»познания, то есть мысленные образы, которые сформированы в сознании субъекта, воспринимающего материальные фрагменты объективной реальности,подлежат обязательному закреплению в соответствующем протоколе или актепосредством условно-знаковой (словесной) передачи информации. Но ведь допрос тоже характеризуется передачей лицом (например, свидетелем) сформированных в его сознании мысленных образов в условно-знаковой (словесной)форме с последующей их фиксацией в протоколе.
Следовательно, если свидетель ранее сам являлся субъектом познания, например, оперативным работником, то между этими двумя формами подачи информации нет никакой сущностной разницы? И стало быть, результаты «невербальных» непроцессуальных мероприятий вполне могут быть отражены в уголовном деле как свидетельские показания?Нет, это не совсем так. Разница между ними заключается в том, что в процессе производства «невербального» оперативно-розыскного или административного мероприятия субъект познания фиксирует в протоколе или акте своимысленные образы непосредственно в момент их возникновения или сразу после. Такой порядок обуславливает достаточно высокую степень достоверностии адекватности письменно изложенных сведений. Тогда как при последующемдопросе свидетель (бывший субъект познания) описывает возникшие ранеемысленные образы по прошествии определенного времени.
Поэтому степеньдостоверности и адекватности подобных сведений намного ниже. Человеквполне может забыть или неправильно запомнить какие-то фрагменты объективной реальности; мысленные образы, сформированные в ходе проведения241различных познавательных мероприятий, могут в его сознании наложитьсяодин на другой и т.д. В этой связи уместно вспомнить приводимую ранее позицию Н.И. Порубова о невозможности получения дознавателем, следователем,судом из свидетельских показаний такого ясного и правильного представленияо происшедшем, как будто они сами были свидетелями произошедшего450. Этообстоятельство нами расценивалось в качестве существенного недостатка вербального способа познания в уголовном судопроизводстве.
Кстати, невозможность подмены результатов «невербальных» оперативно-розыскных и административных мероприятий допросом соответствующего сотрудника, видимо,обусловливают те же причины, что и порождают запрет на подмену оглашенияматериалов следственных действий в зале судебного задевания в порядке ст.285 УПК РФ допросом в качестве свидетеля соответствующего следователяили дознавателя.Если же использовать практику простого переписывания оперативно-розыскных или административных материалов в протокол допроса свидетеля, тоданные сведения можно считать показаниями лишь сугубо формально.
Фактически это будет не допрос, предполагающий получение сведений о мысленныхобразах, сформированных в сознании свидетеля, а лишь некий «правовой суррогат». Дознаватель, следователь или суд станут в этом случае «допрашивать»не свидетеля, а протокол или акт соответствующего непроцессуального мероприятия, что будет противоречить самой сути допроса как следственного действия. Поэтому все подобные случаи следует расценивать исключительно какнезаконные приемы.Кроме того, допрос оперативного сотрудника или лица, осуществляющегоадминистративную деятельность, вообще направлен не на превращение непроцессуальной информации в доказательство, а на формирование органом дознания, следователем или судом нового, отдельного доказательства – показанийсвидетеля, предметом которых будут не фрагменты объективной реальности,450См.
Порубов Н.И. Допрос в советском уголовном процессе … С. 8–9.242являющиеся отражением познаваемого события, а обстоятельства его участияв проведении соответствующих оперативно-розыскных или административныхмероприятий. Подобная позиция фактически находит поддержку в одном из решений Верховного Суда РФ, отметившего, что практика допроса оперативныхработников в качестве свидетелей несостоятельна, поскольку названные лицане являлись свидетелями факта преступления, а принимали участие в расследовании дела451. Этой же точки зрения придерживаются и некоторые ученые-процессуалисты452.Таким образом, сведения, полученные оперативными сотрудниками илисубъектами административной деятельности в результате «невербальных» оперативно-розыскных или административных мероприятий, на наш взгляд, могутнайти свое процессуальное отражение лишь в тех доказательствах, которые посвоей гносеологической природе соответствуют доказательствам, подпадающим под контекст ст.
83 УПК РФ. Прямое использование данной правовойнормы для процессуального закрепления результатов «невербальных» оперативно-розыскных и административных мероприятий представляется невозможным, поскольку они не являются следственными действиями, проводятся внепроцессуальной формы и к тому же лицами, не являющимися субъектами доказывания по уголовному делу. В этой связи возможен лишь один реальныйвыход из сложившейся ситуации. Он заключается в изменении отношения законодателя к процессуальному режиму введения результатов оперативно-розыскной и административной деятельности правоохранительных органов впроцесс доказывания по уголовному делу. Представляется, что не существуетникаких реальных препятствий для обеспечения возможности прямого, непосредственного использования этих материалов в качестве доказательств.Кассационное определение судебной коллегии Верховного Суда РФ от 8 августа2004 г.
№ 41-004-8СП. // Бюллетень Верховного Суда РФ. – 2006. – № 1. – С. 25.452Например: Смолькова И.В. Допрос оперативных сотрудников в суде и его доказательственное значение // Сибирские уголовно-процессуальные и криминалистические чтения: сб. науч. тр. – Вып. 1 (4). – Иркутск: БГУЭП, 2013. – С. 104–112.451243Выражая данную позицию, следует обратить внимание, что она не характеризуется исключительной новизной. Отдельные ученые, занимающиеся этойпроблематикой, уже предлагали подобные подходы к решению проблемы использования в доказывании результатов оперативно-розыскной деятельности.Одним из первых этот вопрос поднял М.П.
Поляков. Автор пишет, что результат оперативно-розыскной деятельности есть готовый информационный продукт, нуждающийся не в трансформации, а в интерпретации453. В свою очередь,В.М. Бозров приравнивает механизм проведения оперативно-розыскной деятельности и получения ее результатов непосредственно органом дознания к механизму идентичного следственного действия.
По его мнению, остается тольковключить все результаты оперативно-розыскной деятельности в число доказательств в уголовно-процессуальном законе454. В.А. Лазарева, солидаризируясьс мнением М.П. Полякова, указывает, что результаты таких оперативно-розыскных мероприятий, как оперативный эксперимент, проверочная закупка,контролируемая поставка, никакому преобразованию не поддаются. Они либопринимаются, либо не принимаются в зависимости от того, законно или незаконно само проведение оперативно-розыскного мероприятия, соблюден илинет предусмотренный соответствующим законом его правовой режим455.Однако мы не можем полностью согласиться с подобными позициями последующим причинам.