Диссертация (1173765), страница 65
Текст из файла (страница 65)
Т. 1... С. 405).910Российское законодательство Х–ХХ веков: в 9 т. Т. 1... С. 140, 145, 149.911Следует заметить, что летописи отразили и использование в Древней Руси для обозначения имущества слова «жизнь». Например, князья Владимир и Святослав сообщают князюЮрию (1148 г.): «Изяслав городы наша пожегл…и всю жизнь нашю повоевали».
КнязьИзяслав говорит своим дружинникам: «вы есте по мне из рускые земли вышли, своих сел исвоих жизнии лишився, а яз пакы своея дедины и отчины не могу перезрети, но любо голову288909отношений. После смерти собственника его судьба решается церковными исветскими властями, которые могут определить, кому передавать это имущество («живота дати»).Изложенное позволяет предположить, что правило «переветнику животане дати» означает не только и не столько смертную казнь.Как представляется, принципиальная возможность назначения смертнойказни в Древней Руси проистекала из иных источников. Ведь с точки зренияхристианской доктрины правомерное причинение человеку смерти должнобыло иметь религиозное обоснование.
Эта мера устанавливалась только царем. Только царь мог дать закон (в его христианском понимании), тем болеезакон о смертной казни912. Составители ПСГ не могли присвоить себе правоввести норму о причинении смерти в качестве наказания.В древнерусской религиозно-правовой системе возможность смертнойказни, по нашему мнению, определялась законами царей: греческих (Законградский и др.) и ордынских (ярлыки). А светские и церковные власти определяли имущественные последствия преступлений и процессуальные правиларассмотрения дел.Перевет как преступление по своей сути и содержанию соответствовалдеяниям, предусмотренным главой 17 грани 39 Закона градского: «Иже к ратным своею волею от нас приходяще и наши советы возвещающе им, на висилицех повешаются или сожигаеми бывают»913. Таким образом, известные насвою сложю, пакы ли отчину свою налезу и вашу всю жизнь» (Ипатьевская летопись...
Стб.363, 409–410). Последние слова, по мнению П. С. Стефановича, показывают, что дружинники «уходили с князем, пренебрегая оставшимися в Киевской земле селами и имуществом("жизнью")» и что «эти имущества… конфисковывались» новым князем (Стефанович П. С.Князь и бояре: клятва верности и право отъезда // Древняя Русь: очерки политического исоциального строя.
М., 2008. С. 258–259).912Принципиальное положение «Царь имеет сходство с Богом в том, что оба они имеютвласть над жизнью» утвердилось в Византии с первых веков принятия здесь христианствав качестве государственной религии (см., напр.: Вальденберг В. Е. История византийскойполитической литературы... С. 83-84).913 Бенеманский М.
О Прохеiрос Nомос... С. 391. Это правило, как уже отмечалось, былоотражено и в домонгольском «Законе о казнех» (гл. 16). Об актуальности этой нормы длярусских земель соответствующего периода формирования русского централизованного государства может свидетельствовать ее включение в краткую компиляцию «От Устиановых289Руси «законы греческих царей» давали достаточно оснований для применениясмертной казни к переветникам.В то же время при назначении смертной казни оставался открытым вопрос о судьбе имущества преступника.
Этот вопрос вставал и в тех случаях,когда смертная казнь по тем или иным причинам (например, под влиянием«печалования» церковных иерархов) не применялась. От судьбы имуществапреступника зависела и его способность выкупить свою жизнь. Ведь возможность откупиться от смертной казни, как и предшествовавшая ей возможностьоткупиться от кровной мести, с давних времен допускалась правовыми обычаями914.Поэтому можно предположить, что предписание Псковской судной грамоты «живота не дати» означает не смертную казнь, а лишение преступника«нажитого им достояния», а значит, и лишение его возможности откупитьсяот смерти, а также запрет передавать по наследству имущество этого преступника, прежде всего имущество движимое, нажитое им при жизни.Псковская судная грамота представляла собой «местное дополнение ичастичное изменение»915 системы действовавших тогда правовых норм.
Приэтом основной целью составителей ПСГ была регламентация полномочий действовавших в Пскове судов, упорядочение соответствующих процессуальныхи имущественных отношений916. Как представляется, правило «живота недати» как раз и характеризовало имущественные последствия «перевета» идругих указанных в соответствующей статье ПСГ преступлений. Оно перекликается с требованием «живота не давати», которое было установлено доконча-книг князем православным о земледельцех», сохранившуюся в рукописи Кирилло-Белозерского монастыря XV в.: «Иже к ратным отбегающе и наши думы сказывающеи, на виселициповешени и огнем казнь приимут» (Византийский Земледельческий закон… С. 211, 263).914Хачатуров Р.
Л. Мирные договоры Руси с Византией. М., 1988. С. 113–114.915Памятники российского права: в 35 т. Т. II... С. 19, 246.916Содержание грамоты составляли, прежде всего, нормы гражданского процесса и гражданского права, что было отмечено в работах Ф. Н. Устрялова и большинства последующихисследователей грамоты (см.: Памятники российского права: в 35 т.
Т. 2… С. 11).290нием великого князя Симеона с братьями в отношении боярина Алексея Петровича, который «вшел в коромолу к великому князю»917.По своей конструкции правило «живота не дати» представляло собой запрещающую норму. Она предписывала судьям, к которым преступник мог быобратиться с просьбой «дать живот», отказать в такой просьбе.
Подобные запреты были известны праву других народов как неотъемлемый элемент «изгнания из общины». Так, у южных славян осужденному на «поток» запрещалось давать «исти, или питии, или инуку помоть»918.Сама возможность решать вопрос о том, «давать или не давать живот»,вероятно, обуславливалась существовавшим в Пскове, как, вероятно, и в других русских городах, обычаем «хранить запас зерна и движимого имуществавне двора в городе или на посаде, а именно в клети на крому... Эти запасыслужили спасением на случай голода и разорения и охранялись.
Вероятно,кромские клети запирались… Под защитой крепостных укреплений и СвятойТроицы сбережение было надежнее»919. После смерти собственника судьбаэтого имущества решалась властями. Есть основания полагать, что весь «живот» переветника обращался в пользу общины и распределялся между горожанами. Ведь именно община была в этом случае «коллективным потерпевшим»,имевшим право на возмещение причиненного ей вреда.Здесь интересы общины могли не совпадать с интересами князя, к чьейкомпетенции, вероятно, относился суд над переветниками. С одной стороны,князь должен был руководствоваться псковскими обычаями, с другой — важнейшей статьей княжеских доходов были виры и продажи, получаемые в результате разрешения судебных дел. Сюда же, вероятно, относились и средства,Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV–XVI вв.
… С. 13.Древнее Хорвато-Далматское законодательство. Б.м.: Изд-во Ф. Леонтовича, 1868. С. 31.919И. К. Лабутина относит возникновение этого обычая к периоду не позднее ХIII в., «когдадетинец был единственным надежным укреплением в Пскове и произошло вынесение жилой застройки за его пределы» (см.: Лабутина И.
К. Историко-топографический комментарий к Псковской судной грамоте // Псковская судная грамота и российская правовая традиция: труды межрегион. науч. конф., посвящ. 600-летнему юбилею Псковской судной грамоты. Псков, 1997. С. 22).291917918получаемые от преступника в качестве «выкупа за смерть».Поэтому княжеский суд мог быть заинтересован в выдаче преступникуего имущества для его последующего использования в качестве выкупа. Правило Псковской судной грамоты «живота не дати» запрещало принимать подобное решение. Для переветника это означало обращение его «живота» впользу общины и невозможность выкупить свою жизнь.
Можно предположить, что эти последствия возникали не только для имущества казненного преступника. Они, вероятно, предусматривались и для «переветника», убитогопри пресечении его деяния или умершего по иным причинам до его казни,либо недоступного для псковского правосудия.Следует отметить, что эти последствия («живота не дати») предусматривались не для всех преступников, казнимых смертью.
Не установлены они, вчастности, для тяжких убийц. Требование Псковской судной грамоты «животане дати» относилось к особо опасным преступлениям, прямо или опосредованно влекущим для псковичей серьезный ущерб, — прежде всего, к наиболееопасным хищениям и поджогам.
Вероятно, и в отношении перевета жителиПскова на своем опыте убедились в высокой общественной опасности этогодеяния, в результате которого многие из них могли лишиться своего имущества.Выделение категории преступников, лишенных права откупиться отсмерти, было известно и в других государствах.
Так, в средневековом Китае,который во многом служил образцом для монгольской империи, допускалсяоткуп от смертной казни, как и от иных видов наказаний920. Вместе с тем законопределял перечень наиболее опасных, подрывающих основополагающиеустои общества и морали преступлений (так называемые «десять зол» — шиэ), которые не подлежали обычной амнистии. Среди «десяти зол» первыминазывались три группы наиболее опасных злодеяний, суть которых заключалась в «неисполнении долга подданного» (бу чэнь).
К ним относились мятеж,920Законы Великой династии Мин... С. 305.292бунт и тайная измена своему государству921. Лица, признанные виновными всовершении этих преступлений (их называли «непрощаемыми»), не могли откупиться от наказания922.Кроме того, древнерусское правило «переветнику живота не дати» похарактеру последствий для имущества преступника обнаруживает черты сходства с известной римскому праву нормой о «наследственном» характере рядапреступлений, в том числе «преступлений против величия»923.Одним из юридических последствий таких преступлений было не тольколишение самого преступника всех имущественных и гражданских прав, но изапрет детям преступника получать из его имущества что-либо в наследствопо закону или по завещанию на общих основаниях.
Имуществом преступникараспоряжалось римское государство924.Как известно, дошедший до нас текст ПСГ обычно датируют 1462 г., апервая ее редакция может быть отнесена к 1397 г.925 Но и сама она, как следуетиз текста преамбулы ПСГ, представляет собой выписки из иных, более древних источников, в том числе «псковских пошлин» и княжеских грамот. Какотмечал Ю. Г. Алексеев, «наиболее древним законодательным памятникомГосподина Пскова была грамота в.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
