Диссертация (1168786), страница 25
Текст из файла (страница 25)
В этом случае в качествесинонима используется понятие псевдособытие (англ. pseudoevents) [Ibid: 184]. Вкачестве одного из таких медиавирусов в цифровой дипломатии, сталдискредитационный прием формирование фантомной угрозы.Фантомная угроза создается языковыми средствами в ткани текста и неотражает истинного положения дел в реальном мире [Чернявская 2014: 95].Лексемы со значением угроза, опасность являются основным средствомфокусирования фантомной угрозы в современных медиатекстах, в том числе врамках цифровой дипломатии.
Ярким примером такой лексемы являетсяполучившая широкое распространение на Западе лексема ‘Русская угроза’,имеющая глубокие исторические корни. Когда в конце 40-х – начале 50-х гг.между Советским Союзом и Соединенными Штатами усилилась холодная война,распространившаяся в США истерия вокруг угрозы, исходящей от коммунистов,получила название ‘Красная Тревога’ («As the Cold War between the Soviet Unionand the United States intensified in the late 1940s and early 1950s, hysteria over theperceived threat posed by Communists in the U.S.
became known as the Red Scare»)[http://www.history.com/topics].Опираясь на данную историческим источником справку, можно заключить,что термин ‘Красная тревога’ обозначает в дискурсе американских и европейскихполитологов в широком смысле угрозу наступления мирового коммунизма, вузком – доминирование Советского Союза на мировой политической арене,вытеснение США с лидирующих позиций в мире.
После распада СССР терминутратил актуальность и стал «историческим». В настоящее время в западномдипломатическом и медийном дискурсах термин ‘Red scare’ начинает обретатьновые коннотации: ‘Русская Угроза’ (Russian Threat, Menace Russe). Например, на128официальномсайтевнешнеполитическоговедомстваАвстралииактивноиспользуется данный прием: Russian threat to the sovereignty and territorial integrityof Ukraine [http://dfat.gov.au/geo/russia/Pages/russia-country-brief.
aspx].Особый интерес представляет использование номинации ‘Русская Угроза’на официальном сайте Североатлантического Альянса, ретранслируемое вдипломатии социальных сетей представителями стран, заинтересованных вформировании подобного образа России [https://twitter.com/Leskevicius/status/778547174086963200].Рисунок 39. Фрагмент официальной страницы постоянного представителя Литвы при НАТО ВитасаЛацкевичуса в TwitterТак, постоянный представитель Литвы при НАТО Витас Лацкевичусприбегает к возможности ретвита данного сообщения на своей официальнойстранице в Twitter, подчеркивая тем самым солидарность с создаваемойвнешнеполитической повесткой. Включение в текстовый материал снимкароссийской атомной подводной лодки К-560 «Северодвинск» связано с тем, что вСевероатлантическомАльянсеименнороссийскиеподводныелодки,дислоцирующиеся в Баренцевом море рассматривают в качестве серьезнойопасностидлявоздушныхиморскихпутейЕвропы[http://breakingdefense.com/2016/09/red-atlantic-russia-could-choke-air-sea-lanes-toeurope/].
Таким образом, в западном внешнеполитическом дискурсе подводнаялодка «Северодвинск» является одним из олицетворений номинации ‘Русскаяугроза’. Ретрансляция данной номинации в различных информационных129источниках, в частности американских и европейских электронных СМИ,способствует закреплению образа российской угрозы в массовом сознании.Понятие образ играет важную роль при анализе стратегии диффамации.Образ – это ментальное отражение предмета или явления в сознании,представлении, отмеченное индивидуальным восприятием и, соответственно,индивидуальным отношением.
Образ представляет собой сплав различныхпризнаков,егосоставляющиеявляютсярезультатом,какчувственноговосприятия, так и рационального, сознательного отбора [Меграбова 2009: 6].Особое значение представляет последний аспект, так как в дискурсе цифровойдипломатии формирование образа носит именно осознанный и целенаправленныйхарактер. Еще в 2009 году исследователи языковой репрезентации образа Россиив публицистическом дискурсе стран Запада и Востока отмечали, что «языковаяподача образа России ограничена и определена существующими традициямивзгляда на Россию» [Ibid: 6].Такие традиции связаны с понятиями чуждости и инаковости русских,сформированных у европейской аудитории.
Чуждость, инаковость в массовомсознании всегда неразрывно связана с потенциальной угрозой: «Инаковостьможет восприниматься как угроза, а Другой — представляться врагом. В данномслучае речь идет о потенциальном противительном отношении к Другому»[Викулова, Кулагина 2013: 36]. От чужих или других ждут агрессии,необоснованных действий, поэтому диффамационная стратегия формированияфантомной угрозы достаточно активно реализуется в современной цифровойдипломатии. В результате подобных манипуляций образ превращается встереотип, т.е. формируется неполная, нечувствительная к вариациям ментальнаякартина, устойчивая к опровергающей ее информации [Меграбова 2009: 5].Именноустойчивостькопровержению,кстратегиямаргументацииидоказательства является основной целью при формировании конкретногоментального образа на дискурсивном уровне.Еще одним проявлением стратегии диффамации на дискурсивном уровнеявляется использование таких речевых тактик, как навешивание ярлыков и130ироничные сравнения, целью которых является формирование у потенциальногоадресата отрицательного мнения о той или иной политической личности (о странеи ее политическом курсе, руководстве страны или отдельном политике) [Хазиева:http].
В качестве примера приведем твит г-на Жерара Аро, постоянногопредставителя Франции при ООН:We think that Bashar and ISIS are the two sides of the same coin. French MFA Fabius tothe WSJ [https://twitter.com/gerardaraud @GerardAraud].В твите, набранном крупным шрифтом, как особо важном, дипломатцитирует своего непосредственного руководителя, министра иностранных делФранции Лорана Фабиуса, солидаризируясь тем самым с его позицией. Твиттердипломата предстает площадкой для распространения дискредитирующего образаглавы Сирии Башара Ассада.
Прием дискурсивной агрессии состоит всопоставлении сирийского лидера с террористической организацией. Такимобразом, в сознании мирового сообщества за ним пытаются закрепить ярлыктеррориста.Схожими дискурсивными приемами в своем Twitter пользовалась СамантаПауэр, будучи постоянным представителем США при ООН:What #Russia is sponsoring and doing in #Aleppo is not counter-terrorism. It is barbarism[https://twitter.com/AmbPower44/status/780087683880280064].Навешивая на действия России ярлык варварства (barbarism), американскийдипломат сознательно дискредитировала образ страны на мировой арене.
Данныйярлык соотносится с номинацией Русские варвары, используемой еще в периодКрымской войны, о которой было упомянуто в параграфе 1.2. Таким образом,путем наклеивания ярлыка происходит активизация негативно заряженныхпредставлений через апелляцию к негативно коннотированным прецедентнымфеноменам [Гришаева 2014: 17], уже имевшим место в истории международныхотношений.Отметим, что первостепенную роль в реализации стратегии диффамации вцифровой дипломатии играет социальная сеть Twitter.
Как было отмечено в ГлавеII,объяснениефеноменатвипломатии131связаносувеличивающейсянеобходимостьюполитиковиметьбольшеконтактовслюдьми[http://russiancouncil.ru/inner/?id_4=681#top-content]. Вместе с тем, это сопряжено сопределенным риском, так как традиционные медийные фильтры в подобнойпрактике общения не действуют, хотя современные аналитики сетевой политикиподчеркивают, что «твиттер нужно использовать не в качестве Интернет-оружия,а в качестве конструктивного инструмента распространения информации».
ВпрактикедипломатическойдискурсивнойкоммуникациикатегоричностислужитTwitterпроводником[http://www.unmultimedia.org/radio/russian/archives/185093/#.VYP42vntmko]. В частности, исследователи отмечают, чтоTwitterсталмодныминформационной иинструментомдляпсихологическойhttp://www.aporrea.org/medios/a196347.html].монтажаи дестабилизациивойнеПрямыев[Viloria:обвиненияибезапелляционность суждений, как отличительные черты стратегии диффамации,в последнее время встречаются все чаще и фактически являются дискурсивныммаркером экстралингвистической напряженности в современной мировойполитике.1323.2.2.