Диссертация (1168614), страница 72
Текст из файла (страница 72)
В этом плане можно вести речь об очень интересном, доопределенного времени скрытом, игровом процессе, имеющем место в драме Г.Гауптмана. Он, творимый в рамках жанра «Traumdichtung» – воссоздаваемойпоэтической грезой, – свидетельствует о том, что девочка Ганнеле входит в драмувзрослым человеком, в ней нет ничего, что составляет саму сущность ребенка. Нопостепенно она приоткрывает завесу над таинственной игрой мира, вступает вигровое общение с первоистоками, преодолевает тем самым противоречие междуконечным и бесконечным бытием.
Ганнеле обретает игровую радость, получаетигровое удовлетворение, наслаждается игровой свободой, иными словами –становится ребенком. Девочка освобождается от своей вынужденной взрослости,начинаетвосприниматьдействительностькакнескончаемыйпраздник,приобретает игровую детскую способность видеть незримое – светлое небесноекоролевство.В этой связи возникает вопрос: почему Г. Гауптман, столь негативноотносящийся к традиционным христианским воззрениям, пишет пьесу, в которойдоминируют христианские образы и христианская атрибутика: ангелы, некий DerFremde,вкоторомугадываетсяИисус,блаженныйгород,однозначноопределяемый как рай? Г. Гауптман считал, что «религия подавляет фантазию»[344, s.
181], а драма «Вознесение Ганнеле» целиком построена на фантазияхребенка. В христианстве, по Г. Гауптману, «отрицается все лучшее и светлое –любовь, счастье, свобода» [344, s. 481]. Глубоко верующая девочка Ганнеле,напротив, благодаря своему благочестию становится веселой и радостной.Драматург указывал, что «христианство погружает человека во тьму, христианебоятся смерти» [352, s. 52], его героиня стремится к свету, обретаемомупосредством соприкосновения с ангелами и Der Fremde. Ответ может бытьследующий. С точки зрения писателя, ребенок смотрит на религию своеобразно,ощущает в ней то, что недоступно взрослым – красивую сказку с хорошимконцом.
Дети, пишет Г. Гауптман, обращают внимание, как Христос шел по воде,как накормил 500 человек одним хлебом. Ребенок верит в христианские чудеса,323поскольку его сознание вообще склонно к фантазии. Но о распятии, о страданияхХриста ребенок не думает, не хочет знать ни о каких ужасах, думать о чем-тострашном. Иными словами, восприятие религии ребенком позволяет ему в полноймере ощутить всю сновиденческую прелесть бытия, духовно слиться сбескрайним мировым пространством.
В сновиденческом сознании ребенкаподлежит слиянию то, что разделено во взрослом: религиозная догматика иистинная вера, светлое царствие небесное и тяготы земной жизни, наконец,истинное творчество, постижение невыразимых порывов души благодаряглубокому проникновению в сновиденческие магические пласты бытия. Ребенок,не разделяя жизнь и смерть, сон и явь, доверчив к опыту своей души, а не кэмпирическому бодрствующему сознанию.
Г. Гауптман записывает в дневникеслова из Нагорной проповеди: «Дайте детям прийти ко мне, ибо им уготовленоцарствие небесное» («Lasset die Kindlei zu mir kommen, denn ihrer ist dasHimmelreich»). Данные слова могут служить эпиграфом к «Ганнеле», они звучат втексте драмы и определяют финал произведения – вознесение Ганнеле, обретениеею царствия небесного.В связи с этим можно говорить об особой задаче драматурга – показатьэтапы вознесения Ганнеле. Они могут быть осмыслены посредством погруженияв сновиденческую логику ребенка, которая, благодаря избранному драматургомжанру «Traumdichtung», воспринимается как нечто непререкаемо авторитетное, неподлежащее сомнению.Для того чтобы более ясно показать модернистский феномен писательскогомастерства Г. Гауптмана, необходимо проследить, как он развивает концепциивека классической литературы, в частности Ф. Шиллера.
Испытывая чувствосопричастности, ощущая свою принадлежность и внутреннее согласие с мнениемШиллера, Г. Гауптман в то же время переосмысливает его некоторые постулаты,чтов итоге приводит кихдраматическому расширению иособомудраматическому воздействию. Поэтому, ведя речь об этапах вознесения Ганнеле,представляется возможным обратиться к «Письмам об эстетическом воспитании»Шиллера, в частности к письму 27, где говорится о творческой силе воображения324и специфике игрового сознания. Шиллер пишет о так называемом скачке,следствием которого и является эстетическое побуждение к игре. По Шиллеру,должно возникнуть особое состояние – независимость от внешних впечатлений,что приводит к отрыву и освобождению от чужого закона.
Возникаетвоспроизводящая деятельность воображения, которая влечет за собой творческуюдеятельность, руководствующуюся собственным законом [260, с. 352]. Данныеразмышления Шиллера интересны тем, что в них представлены этапы внутреннейлогики модернистского сознания – независимость, отрыв и освобождение,воспроизводящая деятельность воображения и, наконец, собственная творческаядеятельность. В драме Гауптмана сновиденческая логика «Traumdichtung» тесносоприкасается с классическими воззрениями Шиллера, которые получаютдраматическую репрезентацию.Маленькая Ганнеле «эстетически воспитывается» посредством отрыва(скачка, по Шиллеру) от своего «земного» бодрствующего сознания –преодоления страха.
Вначале она говорит о нем непрестанно – «Ich fürchte michso». Страх связан в первую очередь с отчимом. Не случайно он появляется передней. Он не умер, но в болезненном состоянии девочки отчим ассоциируется с чемто сверхъестественным и таинственным. Скорее всего, появление каменщикаМаттерна относится к разряду галлюцинаций, не случайно Г. Гауптман писал, что«галлюцинации – это нечто загадочное, большой напор сил, связанных сболезнью» [333, s. 51]. В тексте отчим Ганнеле называется образом («DieGestalt»), затем призраком («Die Erscheinung») и лишь когда он исчезает, тополучает определение галлюцинации («Mattern Halluzination»).
Отрыв Ганнеле отземли, связанный с ее вынужденной взрослостью, еще не произошел, поэтомудевочка пока не может четко определить свои ощущения, страх ее парализует,мысли путаются, она не понимает, кто перед ней – образ, некое причудливоеявление или галлюцинация. Ганнеле зависима от внешних «земных» впечатлений,которые прочно укоренились в ее сознании, интуитивно девочка желаетрасстаться с ними. Не случайно она пытается избавиться от навязанных ейимперативных требований. Они даются доктором, сестрой Мартой, которые хотят325подкрепить угасающие силы Ганнеле, но самой девочке они в тягость, посколькуподдерживают ее бодрствующее бытие. Ей велят есть, пить, быть здоровой, ноона отказывается, отрицательные конструкции буквально пронизывают текстдрамы: «Ich mag nicht gesund werden», «Ich kann nicht schlafen», «Ich kann nichtessen».
Даже обычные вопросы Ганнеле представлены через систему отрицания:«gibt es Sünden, die nicht vergeben werden?» «Hörst Du nicht?». В отрицанияхГаннеле сквозит внутреннее неприятие прошлой и настоящей экзистенции.Возникает особая игра со словами, с их земными смыслами. Это игра-отрицание,игра негатива, в самой сущности которого уже заложен ощутимый позитив.Негатив высвечивается, ярко и зримо представляется, отрицает сам себя иприобретает свою позитивную световую наполняемость.Так, от фигуры каменщика исходит бледный свет, образующий светлыйполукруг у постели Ганнеле («Von der Erscheinung geht ein fahles Licht aus, welcheden Umkreis um Hanneles Bett erhellt» [49, s.
26]). Фигура слабо высвечивается,однако этого вполне достаточно, чтобы Ганнеле, благодаря своему жуткомустраху перед отчимом, стала в некоторой степени независимой от него. Такаянезависимость приводит к желанию почувствовать другое освещение – сильное ияркое. У Ганнеле, говоря словами Шиллера, проявляется, лучше сказать,высвечивается, воспроизводящая деятельность воображения.Свет определяется внутренним миром ребенка, состоянием его души.Зримый, бодрствующий мир имеет бледное световое наполнение, но мир сна, вкотором ребенок постигает Пракартину, как показывает Г.
Гауптман, ярок исветел. Световая экзистенция, в основе которой заложена рефлективность,предполагаетинтуитивное прозрение.Оносвязаносраскрывающимисявселенскими игровыми потенциями, обретающими материальную сущность ввыявлении невыявленного, в проявлении непроявленного.Ганнеле, благодаря постепенно обретаемой детскости, начинает постигатькосмическую игру.
Она, как и все детские игры, основана на игровом движении«туда-сюда»,«вниз-вверх»,строитсяпоособымзаконам,обладаетопределенными, строгими правилами. Видение отчима, достаточно отчетливо326представленное, привело к перелому в болезни Ганнеле – ее состояниеизменяется: ухудшается – с точки зрения земли, «низа», улучшается – с позиции«верха», небесного королевства. Налицо и переходы, столь значимые дляигрового движения «туда-сюда».
Ганнеле перестает быть вялой, ее возбуждениенарастает, «selige Ekstase», – так определяет Г. Гауптман состояние своейгероини. Это еще не праздничное возбуждение, которое свойственно ребенку, нои не прежняя апатия. Всем своим существом Ганнеле тянется вверх, к небесномукоролевству, к своей маме, которая, Ганнеле уверена в этом, находится именнотам. В этом смысле ее игровая интенция сильна и верна. Однако в подобнойинтенционной силе проявляется особая драматическая двузначность – Г.Гауптман показывает, что чем больше ухудшается физическое состояние Ганнеле,чем меньше она связана с земной жизнью, с жизнью бодрствующих людей, темпоэтичнее становится ее внутренний мир, а видения – ярче и красочнее.Г. Гауптман подчеркивает, как Ганнеле, постепенно познавая и принимаяправила вселенской игры, переходит в настоящий мир сна, который, с точкизрения драматурга, открыт для пространства и времени.
Определения Г.Гауптманом сна как нечто само собой разумеющегося, находят поэтическоевоплощение в том драматическом эпизоде, в котором происходит встреча Ганнелес умершей матерью. Данной встрече предшествует разговор с сестрой Мартой,она добра к девочке, Ганнеле часто называет ее мамой. Диаконисса, уговариваяГаннеле немного поспать, поет ей детскую песенку «Спи дитя», в которой всевремя повторяются строчки: «Schlaf, Kinder, schlaf». Диаконисса способствуетплавному отторжению Ганнеле от опыта действительности и переходу в мир сна,активизирует тем самым воображение ребенка.Появление матери у постели Ганнеле может быть осмыслено через игровойпроцесс, связанный с проявлением того, что доселе было скрыто, проявлению неподлежало. Фигура матери пропитана сумеречным светом, теперь он заливает всюкомнату, в противовес тому световому полукругу, который слегка высвечивалфигуру каменщика Маттерна.