Диссертация (1168614), страница 68
Текст из файла (страница 68)
Сущность мира раскрывается через спонтанную инепосредственную игру ребенка, занятого как игровым строительством, так иигровым разрушением. Сопрягая душу Космоса и индивидуальную душупосредством их «однородной и единосущной» [123, с. 116] детскости, Гераклитусматривает «повсюду путь вверх-вниз» [123, с. 120], считая, что «все естьдвижение, нет ничего устойчивого, становление никогда не прекращается,беспрерывные изменения закономерны» [123, с.
129]. «Темные» мысли Гераклита,как можно предположить, объединяют два момента. Один из них связан сотсутствием чего-то устойчивого, «за что можно бы ухватиться» [123, с. 151], авторой, исходя из подобного отсутствия, наполняет это кажущееся небытиебытием в себе самом – Космосом в качестве мыслящего существа, материальноявленного через образ ребенка играющего.Гераклитовскаяпостижимостьнепостижимогоисполненаглубокогозначения для Ф.
Ницше. Для него «игра – не только один из важнейшихфеноменов человеческого бытия, но и способ объяснения мира и сознания» [87, с.426]. «Отчаявшийся экстремист», как определяет Ницше Х. Гадамер, стремитсямыслью в Бесконечное, называет подобное стремление «взмахом крыльевтоскующейдуши<…>высшейрадостьюоботчетливовоспринятойдействительности» [198, с.
156]. Связывая Бесконечное (непостижимое) сконечной конкретной сущностью (постижимое) Ницше говорит «об игресозидания и разрушения, <…> у Гераклита Темного мирообразующая силасравнивается с ребенком, который, играя, расставляет шашки, насыпает кучкипеску и снова рассыпает их» [198, с. 156].
Посредством вирулентной рефлексииНицше «произносит с почтением имя Гераклита,<…> чувства которого не лгут<…> ибо свидетельствуют о становлении, об изменении и перемене» [198, с. 466].Данные размышления философа позволяют говорить не только о егосопричастности классическому наследию, но и об осмыслении им столь известнойтеории Вечного Возвращения. Нетрудно увидеть, что в ней краеугольным камнемявляется не столько мысль о возвращении, сколько глубокие раздумья оВечности. Гераклитовский образ Вечности как играющего дитя особенно важен306для Ницше в поэтическом разговоре о внутреннем изменении Заратустры: ондолжен преобразиться – «снова стать ребенком» [198, с. 162].
Лишь когдапроисходит подобное, «Заратустра начинает любить людей и вести речь о трехпревращениях: дух становится верблюдом, львом и, наконец, лев – ребенком»[198, с. 175]. Для Ницше важно именно последнее, поскольку «дитя естьневинность и забвение, новое начинание, игра, <…> начальное движение, святоеслово утверждения» [198, с. 175].Итак, гераклитовское игровое деяние Вечностив ходе движенияисторической мысли преобразуется в субъективацию эстетического суждения,посредствомкоторойпознаетсямир,лишенныйдетскойнаивностиинепосредственности.
Необходимость его нового обретения и воцарения наполняетконцепт игры экзистенциальным, бытийным смыслом, постижение которогопозволяет говорить не о возвращении к гераклитовскому образу играющегоребенка, а оего становлении, изменении – превращении грозного льва вневинного беспомощного младенца. Отказываясь от силы льва, овладеваяслабостью ребенка, вселенское игровое деяние тем самым обретает ницшеанское«святое слово утверждения».Таким образом, модерн предстает в качестве игрового искусства, внутрикоторого самым причудливым образом вершится его игровая модернизация.Поэтому игра, являясь для себя объектом, подлежит модернистскому толкованию,но в то же время ускользает от него.
На подобную сущность игры обратилвнимание Э. Финк. Он, говоря о нереальности – реальности игры, подчеркивал,что она отталкивает от себя какое-либо понятие: «Стараться понять игру – это тоже самое, что грубо схватиться руками за нежное крыло прекрасной, хрупкойбабочки» [239, с. 385]. Игра оказывается нечто уникальным, тем, что происходитсамо собой, естественным состоянием мира и человека. Воспринятое еще современ Античности онтологическое толкование игры, связанное с оценкой бытиякак некоего измерения универсума, в модернистских концепциях, начиная с XVIIIвека, подвергается разнообразным толкованиям.307При этом игра не может определяться как традиция, сложно связать ее скаким-то конкретным процессом, кроме абстрактного и необходимого движения.Игра, являясь онтологическим понятием, вовлекает в свою сферу и рекламируетсвой «способ бытия – художественный опыт, т.
е. произведение искусства» [110,c. 148], то, что Гадамер называет «преобразованием в структуру». Такоепреобразование наиболее полно и ярко вершится в драматическом творчестве.4.2. Философская эстетизация мира как вечного детства и человека каксозидающего, играющего ребёнка в ранних драмах Г.
Гауптмана.Г. Гауптман, сопрягаясь с «игровыми суждениями» своего времени, незнаком с ведущими эпохальными игровыми концепциями. Поэтому он,утверждая, что «через игру происходит постижение сути мира, обращение кистинной жизни» [353, s. 385], интуитивно прозревает онтологическую функциюигры и не постигает, «почему в его время никто не говорит об игре, о ней надописать книги, философски осмысливать» [344, s. 43]. Внутренняя причастность кфеномену игры тем более представляется крайне важной, поскольку она, неоснованная на фактах общей рецепции, позволяет установить прочныеконтекстныесвязимеждусвободныммышлением«эксклюзивнойиндивидуальности» – Г. Гауптманом и общими теоретическими постулатами егоэпохи. Определенный выбор традиции такой индивидуальностью приводит кпрочному сцеплению, к нерушимому соединению со своим историческимвременем. Доказательством могут служить размышления Г. Гауптмана оположении человека, который «волею судьбы находится между прошлым ибудущим.
Прошлое он проносит сквозь душу, сознательно выстраивает своюсобственную, личную духовную жизнь. Он находится наедине с традицией, нопосредствомееиндивидуальногопостижениязановорождается,имеетвозможность сквозь прошлое заглянуть в будущее» [348, s. 96]. Игровоесозерцание мира помогает немецкому драматургу «заглянуть в будущее»,поскольку оно оказывается игровым образом осознано через прошлое. Благодаря308интуитивному модернистскому сознанию Г.
Гауптман соединяет воединоразличные временные пласты. Они, в свою очередь, причудливо сливаются втворческом духе, который, вбирая в себя игровую мощь вселенских сил, в полноймере проявляет всю собственную великую первозданность.Не случайно для Г. Гауптмана чрезвычайно значимы рассуждения Ф.Шиллера о наивной и сентиментальной поэзии.
Немецкий драматург считает, чтоони порождены особого рода беспокойством души – томлением по бесконечному,что находит яркое воплощение в мыслях Шиллера о гении, который должен бытьвсегда наивным, чтобы создавать высокое искусство. Близка Г. Гауптману и«природная идея» собрата по перу – тихая, творящая жизнь, спокойная,самопроизвольная деятельность. В подобной идее для Г. Гауптмана заключается«апофеоз наивности и простодушия» [348, s. 13], он определяет такие мыслиШиллера, как «стремление к солнечной радости, тому главному, ради чего стоитпринимать раз сотворенное и неоднократно творимое в дальнейшем бытие» [346,s. 14]. Разбирая несколько положений Шиллера, Г.
Гауптман особое вниманиеуделяет его высказыванию «Наше детство есть природа». Драматург рубежа XIX– XX вв. уверен, что именно благодаря Шиллеру «начертанный идеал» ребенкаобрел свою художественную значимость.Поэтому для Г. Гауптмана произведение Г. фон Клейста «Кетхен изГальброна» пронизано шиллеровскими «детскими» идеями. Он называет Кетхенпрекрасным дитя, считая, что именно ее здоровый дух определяет истинноесодержание пьесы. Кетхен, по Г.
Гауптману, полна свежих сил, воображение еебезмерно, девушка «обладает неукротимой неизувеченной внутренней энергией»[346, s. 16]. Г. Гауптман считает, что драма Клейста пронизана той поэтическойнаивностью, которая столь значима для Шиллера. В «"Кетхен"» – наивнаярадость, наивная чистая любовь, вся полнота бытия, всеобщее цветение мира,раскрытие его глобального, игрового значения» [346, s. 15].Отталкиваясь от шиллеровского «заданного идеала» ребенка, Г.
Гауптманприходит к выводу о введении в свою драму «наивного» образа вечного детства.Оно, будучи тесно связано с игрой, онтологически понятой и поданной,309постигаетсячерезнаивнуюсутьребенка.Толькоон,непроизвольноотталкивающий от себя все искусственное, может познать игровое вселенскоебытие. «Все просто, но полно глубокого смысла в детском мире, <…> поэтому навсе явления в окружающей действительности должен распространяться взглядребенка, в этом и заключается проверка явлений на истинность» [344, s.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
