Диссертация (1168532), страница 12
Текст из файла (страница 12)
Д. 83. Л. 2 об.–3.Тайный советник императора / авт.-сост. В.М. Крылов, Н.А. Малеванов, В.И. Травин. СПб., 2002. С. 365.3ГА РФ. Ф. 543. Оп. 1. Д. 562. Л. 5.1252государственныхвопросов»1.СамжеНиколайII,придерживаясьпредставлений о незыблемости царской власти в той конфигурации, в которойона существовала в момент его вступления на престол и в которой пока ещепродолжала существовать, считал «крамольниками» всех, кто предлагал еехоть как-то модифицировать – вне зависимости от степени радикальности ихпредложений.Очень скоро власти представилась еще одна возможность датьофициальную оценку внутриполитическому кризису.
Итогом совещаний опроекте учреждения в России Государственной думы, проходивших вПетергофе с 19 по 26 июля 1905 г., должно было, безусловно, статьопубликование Высочайшего Манифеста. Обойти в его тексте сторонойтекущее состояние российского общества не представлялось возможным.Однако отсутствие единого мнения о причинах и характере «смуты»порождало споры о том, в каких выражениях стоило говорить овнутриполитическом кризисе с высоты престола. Приглашенный к участию всовещаниях историк В.О. Ключевский, ознакомившись с одним из проектовМанифеста, составленным сенатором Н.С. Таганцевым, высказал по нему рядзамечаний. Одно из них сводилось к тому, что ни о какой «внутренней смуте»речь в Манифесте идти не должна, поскольку так или иначе критиковавшиевласть представители общественных сил непременно восприняли быподобную формулировку на свой счет. Обществу, по мнению В.О.Ключевского, показалось бы, что царь обвинял именно своих подданных втом, что в стране разгоралась «смута», а это, в свою очередь, привело бы лишьк обострению уже имевшихся социально-политических противоречий.Поэтому вместо «внутренней смуты» историк предлагал при описаниисовременных событий прибегнуть к более нейтральной формулировке иназывать их «прискорбными глубокими внутренними волнениями».
По этойже причине В.О. Ключевский настаивал на том, чтобы в тексте Манифеста1Там же. Л. 6–6 об.53отсутствовали (даже в виде намека) какие-либо упоминания о «внутреннемвраге», особенно в сравнении в врагом внешним1.Возражения автора проекта на замечания В.О. Ключевского весьмапоказательны – в них в полной мере отразилась точка зрения той части высшейбюрократииимперии,котораявыступалазаскорейшеепроведениеполитических реформ.
По утверждению Н.С. Таганцева, в предполагаемомтексте Манифеста под «внутренней смутой» понималось «социальнореволюционное движение во всем его объеме», а отнюдь не либеральнаяоппозиция. Ведь опасность для государственного строя представляла не она, аперспектива проникновения «социально-демократических учений <…> вглубину народных масс: в рабочую среду, в крестьянство, в экипажи флота, всухопутные войска», тревожные симптомы которого проявлялись все чаще.Иными словами – Н.С. Таганцев предупреждал, что если политическуюреволюцию можно было предотвратить реформами, то против революциисоциальной, перспектива которой на фоне тревожных событий русской«смуты» 1905 г.
становилась отчетливее, чем когда-либо прежде, подходящихсредств в арсенале власти попросту не было.Отрицая конспирологические версии о «взаимном соглашении» исовместном «предопределенном плане» действий революционеров и ихзарубежных кураторов, Н.С. Таганцев все же полагал, что отказ признать тотфакт, что Российскому государству одновременно брошен вызов как извне,так и изнутри, был бы равносилен признанию поражения2. В итоге никакогоофициального упоминания о «смуте» вновь не последовало – в текстеподписанного императором 6 августа 1905 г. Манифеста речь шла о выпавшихна долю отечества «тяжких испытаниях», преодолению которых должен былсодействовать созыв Государственной думы3.См.: К истории манифеста 6 августа 1905 года // Красный архив.
1926. Т. 14. С. 268.Там же. С. 269.3См.: Полное собрание законов Российской империи. Собр. 3-е. Т. 25. СПб., 1908. Отд. I. № 26656.1254Осенью 1905 г. настроения российской общественности сталистремительно меняться. 15 октября 1905 г. А.В. Богданович зафиксировала вдневнике, что «атмосфера очень душная»1, – и это был один из самых мягкихэпитетов,которымпользовалисьвтедни,даваяхарактеристикуполитическому положению в стране.Однако высшая власть накануне 17 октября 1905 г. еще не до концаразделяла подобные опасения, и бюрократия, по крайней мере, на страницахофициальных документов стремилась соответствовать этому взгляду НиколаяII.
Так, С.Ю. Витте в своем всеподданнейшем докладе о мерах дляпрекращения железнодорожной забастовки, поданном императору 12 октября1905 г., с известной осторожностью в формулировках продолжал определятьпроисходящее в стране как «смуту», которая составляла «грозную частьобщего революционного движения в России»2.События большей части 1905 г. в России воспринимались и властью, иобществом, как «смута». С точки зрения буквы закона противоречия здесь небыло. Расхождения начинались тогда, когда речь шла о причинах «смуты».
Насами эти причины различные представители высшей бюрократии иобщественного мнения смотрели по-разному. Все они упрекали власть внерешительности, но одни – в колебаниях на пути реформ, а другие – впроявлениях слабости в борьбе с врагами самодержавия. Оба пути, по мнениюоппонентов, в перспективе вели к одному и тому же – «революции», причем всамом суровом – насильственном – ее варианте. Этого опасались как земцы,так и правые. И всеми силами старались ее не допустить.«Революции», разумеется, не хотел и император.
Но рецептамобщественности по устранению первопричины «смуты» – глубокого кризисаво взаимодействии между верховной властью и обществом – Николай II несочувствовал. Прикрываясь юридической трактовкой понятия «смуты» (но вБогданович А.В. Три самодержца. Дневники генеральши Богданович. М., 2008.
С. 282.Революция 1905–1907 гг. в России: документы и материалы. Всероссийская политическая стачка воктябре 1905 года / под ред. Л.М. Иванова, А.М. Панкратовой, С.Н. Валка, Н.А. Мальцевой и И.С. Смолина.Часть первая. М.–Л., 1955. С. 213.1255то же время отказываясь признавать ее существование публично), царьпродолжал видеть в любом варианте модификации существовавшей системывласти угрозу самодержавию.
Ситуация явно зашла в тупик.Последовавшие события (в первую очередь – вооруженные восстания вМоскве, Сибири, на Дальнем Востоке и в Остзейских губерниях) в глазахсовременников были настолько непохожи на все, что им предшествовало, чтоникому в ноябре 1905 – январе 1906 гг. не приходило в голову говорить о«смуте». Столь мощные вспышки антигосударственного насилия уже немогли расцениваться как оппозиционные декларации и манифестации,которые, хоть и зачастую осуществлялись с нарушением закона, но стали впоследние полгода настолько широко распространенным явлением, что к нимв Петербурге попросту привыкли. Не было речи и о том, что МосковскаяПресняилиЧитинскаяреспубликаявлялисьсимптомамикризисавзаимодействия власти и общества. Осуществлявшийся подобным образомпротест не оставлял сомнений в своих целях – речь шла не о том, чтобыобрести политические права в рамках действовавшей системы, а о том, чтобыэту систему уничтожить.
А это уже была самая что ни на есть попыткаосуществить «революцию».56§1.3. События 1905 г. в России как «революция»Никогда прежде в России не называли какие бы то ни былопроизошедшие в империи события «революцией». Но и то, что творилось встране в 1905 г., начали именовать подобным образом далеко не сразу.Если слово «революция» до 9 января 1905 г. и выходило из-под пераконсерваторов, то лишь в качестве синонима радикальной оппозиции, ноотнюдь не характеристики политического положения в стране1.
В то же времяпредставления об эфемерности существования какого бы то ни былореволюционного движения в России в среде правых хоть и встречались, ноносили единичный характер. В этом случае обострение революционногокризиса связывалось ими с подрывной деятельностью «зарубежнойреволюционной партии»2.На рубеже 1904–1905 гг. никто в правящих кругах не ожидал революциии не говорил о ее вероятности открыто. И все же не до конца осознанная, новполне определенная обеспокоенность наблюдалась и в среде высшейбюрократии. П.В. Волобуев в свое время метафорически обозначал подобныенастроения в чиновничьей среде накануне 1905 г.
предчувствием нарастания«революционного подземного гула»3. По свидетельству А.В. Богданович, 20декабря 1904 г. А.С. Суворин, будучи гостем салона ее супруга, утверждал,«что он видел Витте, говорил с ним, и Витте сказал, что боится весны»4.И эти опасения не замедлили оправдаться. Однако лишь отдельныепублицисты консервативного толка открыто говорили о событиях 9 января1905 г. в Петербурге как о начале революции в России. Так, Л.А.
ТихомировСм.: Записка С. Шарапова о мерах борьбы с нарастанием революционного движения народных масс. 1904(ГА РФ. Ф. 1729. Оп. 1. Д. 85. Л. 1). Подобная стилистика была характерна для некоторых публицистовконсервативного толка и в дальнейшем. В частности, К.Н. Пасхалов, реагируя на восстание на броненосце«Князь Потемкин-Таврический», назвал произошедшее «одесским погромом под руководством еврейскойреволюции» (Пасхалов К.Н. Сборник статей, воззваний, записок, речей и проч. Март 1905–Август 1906 г. М.,1906. С. 91).2См.: Павлов Н.М. О значении «выборных» по русскому народному воззванию.
Харьков, 1905. С. 15–16.3См.: Волобуев П.В. 1905 год – начало революционных потрясений ХХ века в России // 1905 год – началореволюционных потрясений в России ХХ века. Материалы международной конференции / отв. ред. П.В.Волобуев. М., 1996. С. 8.4Богданович А.В. Указ. соч. С. 256.157отметил на следующий день в дневнике: «В Петербурге форменнаяреволюция…»1. В течение января один из крупнейших теоретиков русскогомонархизма начала ХХ в., судя по его дневниковым записям, толькоукреплялся в своем убеждении2, однако уже к началу весны, когда потрясения,вызванные событиями «кровавого воскресенья» немного утихли, изменился ивзгляд Л.А.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
