Диссертация (1155329), страница 24
Текст из файла (страница 24)
31].символизируетограниченностьпредставленийВо-вторых, туманнавозниковнетолькообокружающем мире, но и тот внутренний «мрак», в котором они пребывают. Даженебо над головой превратилось в «низкий белый свод тумана». В конечно итоге,туман предстает как «белое небытие».В.Пелевиннеменеенастойчиво,чемтуман,выделяетвторойпространственный знак мира жуков-навозников. Это бетон набережной, которыйжуки только и видят ясно под ногами. Даже о передвижении в пространстве они«судить только по медленно уплывающим назад насечкам на бетоне.
Черезкаждые три метра из белого небытия появлялись забитые грязью щели междуплитами – в некоторых росла трава» [там же, с.41]. Бессмысленность жизни,ограниченной накоплением навоза, В. Пелевин воплощает с помощью приемаисчезновения времени, который в его поэтике является постоянным знакомзамкнутого примитивного круговорота существования, лишенного внутреннегосмысла и духовного роста.
Накопленный ко дню инициации шар навоза сталтаким массивным, что мальчику стало сложно им управлять. Его руки завязли внавозе, шар покатился вперед, ноги мальчика оторвались от земли, потом навозпридавил его к бетону, наступила тьма, а «когда мальчик пришел в себя, его ужеподнимала вверх та самая навозная полусфера, которая только что придавила егок бетону» [там же, с. 43]. Один мгновенный оборот шара обозначил в его жизниопределенный отрезок времени, который был отмечен словами отцам: «Доброеутро».
И следом без паузычередуются несколько раз «спокойной ночи» и«доброе утро». На вопрос мальчика, что это значит, отец отвечает: «Это жизнь,сынок» [там же, с.44-45]. Мальчик формулирует свое отношение к подобной113жизни очень просто: «И всю жизнь так, башкой о бетон…» [118, с.44]. Однакопосле смерти отца, раздавленного огромной красной туфлей с острым каблуком,мальчик смирился и, ударяясь о бетон, погружаясь во тьму, почти не помнит, «чтоминуту назад снилось что-то очень хорошее» [там же, с.49].
Его жизнь вошла всвое русло. Слово «бетон» как символ небытия, тьмы, мертвого непробиваемогомира повторяется на протяжении второй главы в разных сочетаниях около десятираз, что для небольшого текста является достаточно частотным и, конечно, неможет быть случайным.Каждый персонаж романа располагается на своем уровне пространственновременного континуума в зависимости от того, насколько он способен кдуховному росту, рефлексии и дальнейшим метаморфозам. Вечный циклрождения и смерти в романе проходит всего один персонаж. В четвертой главе«Стремление мотылька к огню» появляются мотылек Митя, который в конечномитоге, пройдя свой путь сомнений, неведения и страданий, освобождается отложных представлений о мире и о себе самом.
В. Пелевин нагнетает интригу и несразу дает понять читателю, что Митя является следующей ипостасьюбезымянного мальчика-навозника. В этой главе всего лишь упоминаетсянавозный шар, вокруг которого летает Митя, «принимая его за лампу» [там же,с.81]. При этом Митя лишен памяти о том, что представляет собой навозный шар.Данный мотив романа метаморфоз подробно рассмотрен в статье Т. Шевчук«Духовная эволюция как метаморфоза (на базе романа Виктора Пелевина «Жизньнасекомых»). Здесь выявлена цепочка превращений главного героя: навозныйжук – мотылек – светлячок – человек. С данными ипостасями героя соотносится иего имя: безымянныйжук – Митя – Дима – Дмитрий. В данном контекстеособенно важна подмеченная корреляция между внутренним ростом персонажа иего жизненным пространством: бетон и скрытый туманом берег моря – тьма –свет – берег моря [173, с.
226].Центральное место в романе и в жизненном пространстве главного героязанимает оппозиция свет и тьма. Если бы для мальчика-навозника уделом сталатолько тьма, тогда он до конца так и остался бы жуком. Однако его114восприимчивость к знаниям, полученным от отца, решимость «прожить долгую исчастливую жизнь», передать приобретенный опыт детям, и движение-подъем «поплавной окружности навстречу новому дню» [118, с. 50] стали первым шагом кпоследующим метаморфозам.
Осознание возможности выбора может считаться вромане инвариантом названной оппозиции свет – тьма. Если Мотылек Митярождается благодаря осознанию тьмы, то в состоянии светлячка он приобретаетспособность различать свет и тьму. Он рассуждает «прагматично», что «делениемотыльков и бабочек на ночных и дневных – чистая условность» [там же, с. 80],потому что все, в конце концов летят, к свету, подчиняясь инстинкту. Мыслящийглубже мотылек Дима с Митей не согласен и утверждает, что деление происходитпо другому принципу: насекомые «делятся на ночных и дневных именно по тому,кто из нас летит к свету, а кто – к тьме» [там же, с.
80].Очередное перерождение мотылек Митя переживает в ходе падения вколодец. Миф о вечном возрождении у В. Пелевина восходит к буддийскимпредставлением о бесконечном ряде перевоплощений как до рождения, так ипосле смерти. Здесь Дима, который является alter ego Мити, на короткое времяуступает ему место, позволяя цитировать и толковать сорок восьмуюгексаграмму из древнекитайской «Книги перемен». В вольном изложенииМити колодец означает, что все свое мы «носим источник всего, что толькоможет быть». Значит, остается только заглянуть в колодец.Писательнаходитметаморфозы в формеоригинальныйобразизображенияпроцессападения в колодец без падения, при этом геройостается «на месте», а время заменяется обратным отсчетом. Митя проходит«сквозь бесчисленные снимки жизни к точке рождения» [там же, с.
229],которая представляется ему началом, но, заглянув «еще глубже, чтобы увидетьначало, он понял, что смотрит в бесконечность» [там же, с. 229]. Димаформулирует еще конкретнее, переосмысляя расхожий стереотип «увидетьжизнь за один миг»: он утверждает, что «вся жизнь существует один миг» [тамже, с. 231], вмещающий при желании и свою жизнь, и чужую.115В главе «Колодец» дается изображение параллельного мира, населенногомириадами насекомых, который проецируется на мир людей.
В. Пелевинпродолжает развивать мотив навозного шара, который имеется не только ускарабеев, но и у каждого насекомого. Он становится символом ограниченности иприземленности: некоторые насекомые на огромной поляне, собравшись вокругнасквозь прогнившего светящегося пня, «раскрывали крылья и пытались взлететь,но удавалось это немногим, да и они почти сразу падали на землю под тяжестьюсвоего шара» [118, с.215]. Насекомые стремились к свету, исходящему от пня, иих собралось так много, что наползали друг на друга, втаптывая в землю «тех, ктопрополз по этому же пути раньше» [там же, с.
218].Последняя глава романа называется «Второй мир», и здесь завершаетсядраматическая борьба Мити с самим собой. После возвращения из колодца, вкотором он превратился в светлячка, герой попадает во второй мир, где егопосещает странное чувство: «Как будто все то, к чему мы с таким трудомпытаемся всю жизнь вернуться, на самом деле никуда и не исчезало.
Как будтокто-то завязывает нам глаза, и мы перестаем это видеть» [там же, c. 283]. Этомогущественное существо, нечто, закрывающее глаза, имеет полную власть надгероем. По словам Димы, этот кто-то живет вместо него и самое худшее, что сгероем «может произойти, это то, что он и дальше будет жить вместо тебя. А еслиумрет он, вместо него будешь жить ты» [там же, с.284]. Мите трудно понять,мистическую игру слов, потому что, по словам Димы, вместо него живет труп.Победив в схватке с трупом, когда Митя душил и бил самого себя, он увидел, чтоего противник превратился в навозный шар.
Глядя на поверженную и отринутуючасть самого себя, Митя с ненавистью думает о том, «Сколько ты у меня украл…ведь вообще все, что было, украл…» [там же, с.284].Сбросив навозный шар с обрыва, Митя окончательно избавляется отложной личности, исчезает его alter ego Дима, и в эпилоге он превращается вДмитрия. В. Пелевин не дает оснований для вывода, в кого превратился Дмитрий,в человека или в новую ипостась насекомого.
У него есть и руки, которые онзасовывает в карманы, и крылья, с которых слетает на землю чешуйка. Однако116теперь Дмитрий спокойно идет по бетонной набережной, он не теряет из видасияющую точку, которая служила ему, как путеводная звезда в последнихметаморфозах. Все осталось в прошлом и Дмитрий слышит песню про «завтра» и«солнечное лето», где можно будет «делать все, что захочу» [118, с.