Диссертация (1155180), страница 14
Текст из файла (страница 14)
На коленях лежала та самаяплеть, которую мы еще днем заметили в его комнате. Он сидел, задравподбородок кверху, неподвижно устремив глаза в потолок; в глазах застыловыражениестраха.Вокругегоголовытугообвиласькакая-тонеобыкновенная, желтая с коричневыми крапинками лента. При нашемпоявлении доктор не шевельнулся и не издал ни звука»140. У Акунинапредполагаемого убийцу также находят в халате, обвитого змеей (точнее, то,что визуально кажется халатом, впоследствии и оказывается змеей):«Сначала увидел керосиновую лампу на дощатом столе, флягу в замшевойобшивке и походный стаканчик, а уж потом самого Самсона Степановича.Он сидел, обмякнув на стуле и запрокинув голову. Одет был во что-тоширокое, мешковатое, наподобие узорчатого азиатского халата.
… Лицо уприказчика жутко посинело и распухло, а на шее, сбоку от бороды виднелисьдве чѐрные точки, из каждой стекало по капельке крови. … широкий халатстранным образом шевелится. … Никакой это был не халат, а невиданныхразмеров змеюка, обмотавшаяся вокруг трупа. Она подняла сужающуюся кконцу голову, блеснула агатовыми глазками и разинула мерзкую пасть сдвумя тонкими клыками»141. Иными словами, один текст-источник –«правильный», другой – ложный.Самсон Степанович, впрочем, представлялся хладнокровным убийцейтолько Анисию Тюльпанову – при расследовании дела стало очевидным, чтоубийца не он.
Однако сходство двух сцен очевидно: стол, стул, мертвый140Конан Дойль А. Пестрая лента. – пер. М. Чуковской // Электронный ресурсhttp://www.221b.ru/archive/doyle/1/The_Adventure_of_the_Speckled_Band_R.txt141АкунинБ.Нефритовыечетки//Электронныйресурсhttp://www.kharkivosvita.net.ua/files/nefrit.pdf70человек в халате, обвитый укусившей его (как считают первоначально герои«Скарпеи») змеей, а также еда для змеи – молоко в блюдце у Ройлотта имешок с мышами у Крашенинникова. Когда же выясняется, что истинныйубийца – Блинов, а его «помощником» является амурский полоз,привезенный из странствий по Дальнему Востоку, проявляет себя и еще одинэлемент сходства с «Пестрой лентой»: отчим сестер Стоунер также привез изсвоих странствий диковинных животных – в том числе и змею, ставшуюроковой для него самого.Таким образом, интертекстуальный диалог с Конан Дойлем в «СкарпееБаскаковых»проявляетсебяввидепоследовательнойимитациисовокупности элементов сюжета.
При этом интертекстуальные связиотсылают как к другому произведению Конан Дойля, так и к традицииперевода-пересказа, носившей массовый характер в конце XIX – начале ХХвека. В «Скарпее Баскаковых» также представлены характерные для всехтекстов «Нефритовых четок» тенденции: автоаллюзии и ономастическаяигра, зашифровывающая элементы интертекстуального диалога.Сходной является функция интертекста и в повести «Перед концомсвета».Предпоследнимвспискеавторов,которым«посвящены»«Нефритовые четки» стоит Умберто Эко, предпоследним в сборнике –повесть «Перед концом света».
С остросюжетным детективным романомУмберто Эко эту повесть роднит прежде всего сюжет и функция ключевыхперсонажей.Пожилой,лишеныйзренияфанатикубиваетлюдей,проникнувшись предчувствием скорого конца света. При этом физическиубийца не воздействует на жертв, они все совершают добровольно.
Ключом кубийствам является некий сакральный текст, в котором большую рольиграют цифры, но сыщикам далеко не сразу удается разгадать его смысл.Этоттекстсвязансапокалиптическимивидениями.Представителиофициальных властей считают виноватым кликушествующего безумца,истинный виновник смертей в конце произведения погибает.71Все эти детали соответствуют как «Имени Розы», так и «Перед концомсвета». Любопытно, что «Имя Розы», в свою очередь, является отсылкой кдругому детективному тексту, точнее, к совокупности текстов. Вниманиечитателя с первых же страниц романа «Имя розы» привлекают два главныхгероя – Вильгельм Баскервильский и его помощник Адсон. В этих именахпредставлен прозрачный намек на имена Холмса и Ватсона из детективныхрассказов А.
Конан Дойля. Имя помощника практически совпадает с именемдоктора, а прилагательное «Баскервильский» ассоциируется у любогочитателя с Баскервиль-холлом, сэром Баскервилем и собакой Баскервилей.Все герои романа – монахи, и все они носят имя в сочетании сприлагательным, обозначающим, откуда они родом. В монастыре собранылюди разных национальностей, но Вильгельм явно англичанин, о чем ончасто упоминает, например, восклицая «Клянусь бородой Мерлина!» - вответ на вопрос ученика, кто такой Мерлин, он говорит, что это колдун из егородных мест. В эпизоде, когда Вильгельм и Адсон пробираются вбиблиотеку, Вильгельм снова вспоминает о сумасшедших людях с егородных островов, когда ученик находит книгу странного содержания.Влияние образа Шерлока Холмса, точнее, тандема «Холмс – Ватсон»проявляется и в других эпизодах романа.
Вильгельм, как и Холмс,занимается расследованием, и так же, как знаменитый сыщик, поражаетгероев глубиной своей проницательности. Он прямо называет свой методдедукцией, как и Холмс. Следует отметить, что Шерлок Холмс, строгоговоря, неверно употребляет слово «дедукция», если говорить о логическом ифилософском термине. В логике «дедукцией» называется движение мысли отобщего к частному, а «индукцией» - от частного к общему, поэтому то, чтоделает Холмс, логичнее было бы назвать «индукцией» - от частных деталейонвосходиткрешению общейзагадкипреступления. Вильгельм,подкованный в логике и постоянно обсуждающий со своим помощником иучеником Адсоном фигуры силлогизмов, безусловно, не может этого не72знать, - как не может этого не знать Умберто Эко. Следовательно,использование слова «дедукция» является прямой отсылкой к образу Холмса.Эпизод, когда Вильгельм, не видя коня, в точности описывает его, либоэпизод, когда он догадывается, что Адельм не был выброшен из башни, апокончил жизнь самоубийством, практически полностью повторяют методрассуждений Холмса.
Однако у Вильгельма есть отличие от великогосыщика, придуманного Конан Дойлем, - несмотря на свою потрясающуюпроницательность, он достаточно долго расследует преступление, и, вотличие от Холмса, иногда ошибается. Биограф Холмса Ватсон отмечаетвсего несколько случаев в качестве ошибок великого сыщика, да и теявляются не столько ошибками, сколько историями столкновения Холмса слюдьми, которые не уступали ему интеллектом, как, например, Ирэн Адлер.Люди, окружающие Вильгельма, также напоминают окружениеХолмса.
Помимо верного биографа, поражающегося проницательностисыщика, он сталкивается и с официальными органами, «ведущимирасследование» - с инквизицией. Роль полицейского Лестрейда из рассказово Шерлоке Холмсе в «Имени розы» исполняет жестокий инквизитор БернардГи. Как и многим полицейским в рассказах Конан Дойля, ему важно найтивиновного, и он не очень интересуется тем, совершил этот человек на самомделе преступление или нет – если он признался, а правосудие свершилось, тобольше ничего не требуется. Келарь Ремигий Варагинский, который несовершал убийств, признается в их совершении под пытками, и Бернард Ги,не задумываясь, отправляет его на костер.Детективная интрига – только один пласт многослойного романаУмберто Эко.
В ней проявляется литературное влияние английскойтрадиции, однако следует отметить, что Эко не является продолжателемКонан Дойля и не старается написать роман «о Шерлоке Холмсе в Средниевека» - после Конан Дойля появилось множество продолжателей, и романыподобного типа действительно возникали. Эко пользуется образами Холмса иВатсона скорее как некими культурными кодами, которые не могут не73вызвать отклик в душе читателя и не могут не напомнить ему известных,культовых персонажей.Вильгельм не только и не столько сыщик.
Анализируя его образ встатье «Выход из лабиринта», Ю. Лотман пишет: «Вильгельм не сыщик,безошибочно сопоставляющий улики, - он семиотик, знающий, что один итот же текст может шифроваться многими кодами, а один и тот же код можетпорождать разные тексты, он пробирается по лабиринту, ищет путь методомпроб и ошибок. … С семиотической точки зрения, «неправильный» текст тоже текст, и коль скоро он стал фактом, он включается в игру и оказываетвлияние на ее дальнейший ход.
Наблюдатель влияет на опыт, сыщиквоздействует на преступление... Не слишком ли наш автор модернизируетситуацию, пользуясь историческими масками для собственных рассуждений?... Мышление этого времени насквозь пронизано символами. Мирпредставляется огромной книгой, смысл которой раскрывается через системубожественных символов. Но и каждый поступок человека воспринимается вдвух планах – практическом и символическом»142.Речь идет об апокалиптической теме романа: Вильгельм первоначальнопошел по ложному пути, думая, что в своих убийствах преступникруководствуется Апокалипсисом. Это не было задумано, однако, узнав оверсии, преступник действительно стал пользоваться Апокалипсисом каккодом к разгадке: перед смертью библиотекарь Малахия произносит цитату ояде тысячи скорпионов – цитату, на мысль о которой его, вероятно,натолкнул убийца – Хорхе.Текст «Имени Розы», помимо обширного интертекстуального слоя,также представляет собой образец масштабного литературного влияния вклассическом понимании этого термина.
В качестве воздействия подлиннолитературной традиции на Умберто Эко можно назвать, например, его142Лотман Ю.М. Выход из лабиринта // // Эко У. Имя розы. – пер. Е. Костюкович. –М.:Астрель,2017.//Электронныйресурсhttp://www.ruslib.org/books/umberto_eko/imya_rozi-read.html74многочисленные обращения к литературе Средневековья и РаннегоВозрождения: это не только книги, упоминаемые персонажами, но и книги,которые сформировали их сознание. Продумывая мир своего первого романа,Эко-историк тщательно проработал все возможные источники сознаниягероев, чтобы понимать, чем они руководствуются в принятии решений.
Так,на способ мышления Вильгельма явно повлияли английские ученые ВильямОккам и Роджер Бэкон. На мысли первого – знаменитый принцип «бритвыОккама» - Вильгельм ссылается тогда, когда объясняет смерть Адельма: дляобъяснения, предполагающего убийство, нужно представить себе двухчеловек, пробравшихся в башню – и один из них убил другого и сбросил егоиз высокого окна. Для версии самоубийства достаточно поверить в то, что вбашню проник лишь один, - и эта версия как требующая меньшегоколичества допущений признается верной. Роджера Бэкона Вильгельмвпрямую называет своим учителем: этот философ повлиял на его знания имнения о мире.Таким образом, «Перед концом света» и «Скарпея Баскаковых» такжевступают в интертекстуальный диалог за счет аллюзии к паре «ХолмсВатсон»: прямой в «Скарпее» и опосредованной в «Перед концом света»(третьим элементом интертекстуального диалога с Конан Дойлем являетсяповесть «Узница башни», в которой действуют непосредственно Холмс идоктор Уотсон).
Таким образом Акунин создает «зеркальный коридор»аллюзий, отражающихся друг в друге.Как и в «Скарпее», интертекстуальные связи повести «Перед концомсвета» помогают понять, кто является преступником. Чем раньше читательраспознает отсылки в тексте «Перед концом света» к «Имени Розы», тембыстрее он поймет, что преступник – слепой. Перечислим точкисоприкосновения двух текстов:1. Лейтмотивом романа Эко и повести Акунина является тема скорогоконца света, которая волнует человечество во все времена:75«Извольте. В среде старообрядства уже два с лишним века витает идеяо скором приходе Антихриста. Эта группа людей, можно сказать, постояннопребывает в ожидании неминуемого конца света.
Вот вам фон заболевания. САнтихристом у староверов ассоциируется государственная власть — ещё совремён патриарха Никона и царя Петра»143.И в «Имени розы» аббат говорит:«Провидение так распорядилось, чтобы всесветная власть, которая присотворении мира обреталась на востоке, постепенно с течением временипередвигалась все сильнее к закату, тем и нас извещая, что кончина светатакже приближается, ибо гонка событий в мире уже дошла до пределовмиропорядка. Но пока еще тысячелетие не исполнилось окончательно, покаеще окончательно не восторжествовало - хотя ждать и недолго - нечистоечудовище»144.Отчасти эсхатология повести воплощает собой аллюзию и ксовременным реалиям: широко обсуждался возможный конец света в 2000году, затем в 2012 году – опубликованные в 2006 году «Нефритовые четки»пришлись на период, когда еще были живы воспоминания об опасностиодного конца света, и уже муссировались слухи о новом конце света.2.