Диссертация (1155150), страница 25
Текст из файла (страница 25)
Вершина заключена в сеть каких-то реек.Что эти рейки должны изображать - и самому художнику, вероятно, невдомек.Голый, бездушный формалистический схематизм суть этой картины.Творчество Калмыкова исполнено жизни, но его трудно назватьреалистичным. Героини его картин – земные женщины и феи. Такова героинязнаменитой картины «Лунный джаз», официантка-мотылек, прекрасная ихолодная, как луна.121Автор рад, что в «Алма-Ате» стало одним чудаком больше. Странное истрашное впечатление производит на героя речка Алма-Атинка, запечатленнаяКалмыковым в день их совместной прогулки. Вспененная, вздыбленная, серая,она напоминает вздувшуюся человеческую руку, и герой понимает, что такойвидится Калмыкову вся планета – чуждая, еще не обжитая.
Речка Алма-Атинкапревращена художником в символ враждебного нового мира:Вместилище диких неуравновешенных сил. Ничего, что тут ребята,ничего, что они купаются и загорают - до них речке никакого дела нету: у неесвой космический смысл, своя цель, и она выполняет его с настойчивостьювсякой косной материи. Поэтому она и походит на обнаженную связкумускулов, поэтому все в ней напряжено, все на пределе. И глыбы ей тоже подстать - потому что и не глыбы они вовсе, а осколки планеты, куски горногохребта, и цвета у них дикие, приглушенные - такие, какие никогда не используютв своей работе люди.
И совсем тут неважно, что речонка паршивенькая, аглыбы не глыбы даже, а попросту большие обкатанные валуны. Все равно этосама природа – «Natura Naturata», природа природствующая, как говорилидревние. И здесь, на крохотном кусочке картона на протяжении десяткаметров городской речонки бушует такой же космос, как и там, наверху, взвездах, Галактиках, метагалактиках, еще Бог знает где.
А ребята пусть у ногее играют в камушки, пусть загорают, пусть себе, пусть! Ей до этого никакогодела нет.Художник Калмыков «зазря не творил» и увидел в речке неумолимуюэсхатологию, свойственную самому городу.С еще одним легендарным Художником, Абылханом Кастеевым,рассказчик познакомился в летнюю пору, когда Алма-Ата была «немыслимопрекрасна».Первая из картин художника, изображающая гения казахской степи АбаяКунанбаева, кажется герою «неприятной»: на ней скорбный человек содутловатым лицом, на котором нет ни страсти, ни великой духовной силы.Кастеев «не был виноват» в таком изображении Абая: оно было основано на122последней прижизненной фотографии поэта. Вторая же картина, написаннаямного лет спустя, - это Абай юный и пылкий.Абай Кастеева прежде всего юн, ему не больше семнадцати лет.
Он ещеученик, а не учитель. Но у него уже высокий чистый лоб мыслителя, ясныйпытливый взгляд, устремленный куда-то во вне. Так смотрят люди,захваченные какой-то неожиданной мыслью. Пальцы одной руки сжаты - вдругой книга. Видимо, он только что прочел в ней что-то такое, что заставилоего встать и пойти - все равно куда, только чтоб остаться одному. В этомчистом юношеском лице, твердой линии бровей, взгляде, устремленном в себясамого, - есть что-то от великих мыслителей Востока - Ибн-Сины, Рудаки,Омара Хайяма. Портрет сделан твердой и уверенной рукой мастера.
Здесь уженикаких погрешностей в рисунке не найдешь. Все: лепка лица, моделировкаодежды, композиция - в полном порядке. Очень хорош фон - сумерки большогозатененного помещения. Юноша стоит перед нами как в проеме открытойдвери. Но какая же историческая достоверность этого портрета! Ведь как нихитри, как ни открещивайся, а от той страшной предсмертной фотографииникуда не денешься - она единственный документ. Сумел ли художникстряхнуть с этого одутловатого старческого лица бремя годов и болезни?Сохранить только человеческое и отбросить все наносное? Слово, конечно, заспециалистами. Наука идентификации точна, мудра и обладает своимиметодами и приемами, но сейчас мне до нее никакого дела нет.
В этого Абая яповерил.И сам Кастеев, пастух, писавший свои первые работы на сером листе,правдив всем своим существом. Его зарисовки «примитивны по средствам италантливы по содержанию». Пронзительна его картина «Проводы», котораяпроизводит на автора сильное впечатление. Картина достоверна и лиричнаодновременно; она посвящена важному этапу в жизни женщины-казашки:началу новых отношений в новом ауле. Родители, получившие за дочь калым,покидают ее, оставляют на попечение новых подруг.123ОтдельныезарисовкихудожникавдохновленыАлма-Атойиееокрестностями: Медео, Домом Отдыха СНК и др.Автор отмечает, что Кастеев – художник «широты и высоты»,«необъятного человеческого окоема».Ведь он рисовал не только степи и горы, но ту степь изумления ивосторга, которую ощущает каждый, кто первый раз попадает в этот край.Именно поэтому каждое его полотно ликует и смеется от радости.Даже речка Алма-Атинка представлена у Кастеева иначе, чем уКалмыкова: это не мятущаяся стихия, а радостная и тихая природа.Таким образом, Алма-Ата отрефлексирована в сборнике как городзарождающейся творческой потенции.
Это место, способное свести воединоталантливых и неповторимых людей. Город, способный дать Художникуподдержку и вдохновение. И если в начале знакомства рассказчика с Алма-Атойона видится ему «канцелярской», «низкохудожественной», то впоследствии онпризнает за ней широчайший творческий размах:В Алма-Ате уже и тогда художников было предостаточно. Вовсюблистал, например, непревзойденный Риттих.
Кто из жителей Алма-Аты незастывал на улицах при виде этой величественной фигуры, бледного лицаинтеллектуала,взглядасветлыхлучистыхглазитаинственнойхудожественной бороды? А какие огромные блестящие холсты он писал!Амангельды перед повстанцами на белом наполеоновском коне; стол, залитыйсолнцем, а на нем огромные цветастые яблоки, отборный алма-атинскийапорт. Два пионера, один высвечен солнцем, и на нем сверкает все: белая блузка,красный галстук, люстриновые штанишки. Другой в тени, они что-томастерят - "Планеристы"; гроб, обитый красным и черным, а рядом на стулефигура в кожанке с сжатым мускулистым кулаком: "Жертва революции".Да, да, кто из художников или так называемой художественнойинтеллигенции не помнит Риттиха, ученика великих мастеров, Франца Штукаи Беклина? Все остальные художники просто меркли перед ним.
А ведь этотоже были мастера - Крутильников, Бортников, Оленев-Антощенко (тогда он124не был еще Антощенко-Оленев и не резал свои великолепные гравюры налинолеуме), вечно растерянный пьяненький Заковряшин, похожий на вымокшегои растрепанного чибиса с хохолком, автор тончайших акварелей, простых идраматичных, по тонкому благородству рисунка и музыкальности линийблизкий не то Кардовскому, не то Лансере, не то молодому Добужинскому.Алма-Атинскийлокальныйтекстпредставленгалереейобразов,выписанных автором с особой тщательностью. Каждому из алма-атинскиххудожников отведена своя роль в формировании ценностно-смыслового полягорода. Это и генетическая функция Хлудова, и скульптурный гений Иткинда, ифутурология Калмыкова, живущего по иным, внеземным законам.
НеслучайноЗыбин в дилогии отмечает:– И пространство у вас какое-то странное, – сказал Зыбин. – Как бы неполностью разрешенное. Это не плоскость и не сфера. Вещи лишеныперспективы, все они как бы не одновременны.Калмыков вдруг остро взглянул на него.– Вот именно, – сказал он, – вот именно. Вы это очень хорошо подметили.Время я тут уничтожил, я… – Он сделал паузу и выговорил ясно и четко, глядяв глаза Зыбину: – Я нарушил тут равновесие углов и линий, а стоит ихнарушить, как они станут удлиненными до бесконечности.
Вы представляетесебе, что такое точка?После этого Художник резюмирует, что «точка может быть и космос».Итак, Алма-Ата – это город-творение, город-метаморфоза. Из безликогонизкорослого городка она превращается в пространство гордых воздушныхстроений и живописных полотен. Уникальны люди, которые ее населяют.
Это нетолько «хари, хари, хари», но личности исключительной силы характера. ТаковИткинд, в котором живо все – «лицо, глаза, руки»; Калмыков, ощущающийживую и в то же время безликую силу природы, ее разрушительную мощь, саму«необжитость» юного города. Таков «солнечный» Теляковсий и прошедшийдолгий путь художественного становления Кастеев.125Домбровский считал, что быть талантливым – великое счастье. И сам онбыл «празднично талантлив», обладал полнотой восприятия мира, его звуков икрасок.
«Эту крепость и стойкость он получил в Казахстане, ставшем местом егопребывания»161.Как видим, в литературе город обретает целостный, завершенный образ.Словесному искусству доступны комплексные средства передачи «ощущенияпространства».Онопредставляетгородкакметафизическоеявление,сочетающее в себе идею и идеал162, автоэкспланацию и провиденцию. Город –материальный, физический оттиск времени163; это пространство164; это судьба.Локальный текст напрямую связан с архетипическими представлениямииндивида/социума о доме, о «своем круге». На протяжении человеческойистории архетип «ДОМ» аккумулировал важные смысловые компоненты, средикоторых «выживание», «безопасность», «самоидентификация».Каждыйтопосрассматривалсяобществомвбинарномпротивопоставлении своего и чужого пространства. «Свое» пространствоначиналось непосредственно с жилища и расширялось в сторону всего ареалаобитания конкретного коллектива.«Чужое» пространство долгое время воспринималось различнымисообществами как мифическое царство мертвых.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
