Диссертация (1155150), страница 13
Текст из файла (страница 13)
Свободен и самостоятелен в поведении, размышлениях,оценках, выводах его герой Зыбин. За ним стоит многовековая культура ивыработанные человечеством нравственные и правовые нормы. Это позволяетему видеть в своих следователях не только палачей, но и жертвы»89.Тем не менее, финал романа может трактоваться и как оптимизм самогоДомбровского, верящего в победу Добра над Злом.Итак,переднамичеловекисключительногохарактера,иэтаисключительность – в непрерывном усилии остаться честным перед самимсобой, то, что М. Цветаева назвала «правдой всего существа». Это человек сраспахнутым сознанием, способным как накапливать информацию, так игенерировать ее.
Вот почему «панорама» места, отрефлексированная сознаниемФилатова А.И. Ю.О. Домбровский //Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги.Биобиблиографический словарь. Т. 1. – С. 641-643.8961героя, наделяется им самыми разнообразными свойствами и характеристиками.У Зыбина возникают ассоциации, «подсказанные» его блестящей эрудицией;иногда само место «подает» герою способ его «увидеть».2.2 Геопрезентемы, мифы, символы алма-атинского текстаУже в первом предложении «Хранителя древностей» дана максимальновысокая оценка города:Впервые я увидел этот необычайный город, столь непохожий ни на одиниз городов в мире, в 1933 году и помню, как он меня тогда удивил.Герой видит город впервые, но на уровне пролептического вкрапления мыпонимаем, что город этот – необычайный, единственный в своем роде.
Здесь жеприсутствует мотив удивления. Удивление как когнитивная эмоция – это реакцияна что-то неожиданное, отличное от нормы. Нормой для героя романа являетсямосковская «ростепель», «хмурая и теплая погодка», «потешные» желтые ибелые цветы вербы. Как вспоминает герой, «Больше ничего не цвело». Встречас Алма-Атой становится для него контрастной:А здесь я сразу очутился среди южного лета. Цвело все, даже то, чемувообще цвести неположено - развалившиеся заплоты (травабила прямо из них),стены домов, крыши, лужи под желтой ряской, тротуары и мостовые.О резкой перемене в восприятии места сигнализирует наречие сразу; оножеподготавливаетусиливающиммотивчитателяквнутреннимвсепобеждающегоантитезамцветения.Второеконструкции,предложениефрагмента построено по принципу семантической градации: сначала мы узнаем,что цвело все, затем видим (в частности, благодаря исключительному союзудаже), что подобное цветение осуществляется вопреки (чему вообще цвести неположено).Предложениепродолженоперечислительнымисегментамипоясняющего характера.
Развалившиеся заплоты атрибутированы вставнойконструкцией (трава била прямо из них), благодаря чему возникаетдвойственная ситуация: разрушение и жизнь. И действительно, жизнь,62торжествующая над разрушением, - один из главных мотивов алма-атинскоготекста. Домбровский неслучайно находит такой вариант предиката (била):данный глагол интенсифицирует действие и порождает систему ассоциаций:жизнь бьет ключом, пульс бьет и т.п. Доминантной характеристикой местастановится его витальность. Впечатление усилено следующим фрагментом:И все это одинаково захлестнуто, погружено до крыш в сады.
Сады везде.Один сад рос даже на мостовой: клумбы, газон, небольшой бетонныйфонтанчик. Желтые тюльпаны, красные и сизые маки и тот необыкновенныйцветок с черными глянцевитыми листьями, не то багровый, не то краснофиолетовый, который алмаатинцы приносят из-под ледников и зовут ласково ипочтительно по имени и отчеству – Марья Коревна (марьин корень, очевидно).Происходит кристаллизация главного метафорического компонентагорода – САДА.
Сады окружают героя повсюду; здесь же впервые обозначеныжители города и дана идиоспецифическая деталь: у алмаатинцев естьсобственная номинация марьиного корня (Марья Коревна), в которой реликтомзвучит мифологическая антропоморфизация природы. Деревья в мироощущениигероя живут, «захлестывают» собой пространство, движутся подобно людям – иподобно людям группируются в «семьи»:Просто повернул я за угол - и вдруг выбежала навстречу целая семьявысоких, тонких, гибко изогнутых деревьев.
"Восточные танцовщицы", подумаля. И они в самом деле всем - лакированными багровыми иглами,перламутровым сережками (точь-в-точь морские ракушки), кистями белыхцветов (точь-в-точь свадебные покрывала), этой необычайной гибкостьюнапоминали танцующих девушек.
От деревьев исходил сладкий, пряный запах, ион был так тяжел, что не плыл, а стоял в воздухе. Солнце еще не встало, а подакациями уже трубили шмели и кружили большие белые бабочки.Воображением автора акации превращены в прекрасных восточныхтанцовщиц, что говорит о том, что место начинает формировать сознание,накладывая на него своего рода экспектативную сеть. (В случае, если бы герой63«повстречал» акацию на просторах родной страны, она, вероятно, «приняла» быиной, более привычный, облик).Герой воспринимает город вертикально.
Это не русская «даль и ширь», этотрехъярусная «высь», поднимающаяся от садовых террас к тополям, а от тополей– к горным вершинам:Здесь я увидел, что зелень в этом городе расположена террасами, первыйэтаж - вот эти акации. Над акациями фруктовые сады, над садами тополя, анад тополями уже только горы да горные леса на них.И все три уровня «мироздания» покрыты садами, цветущими деревьями,лесами. «Очеловеченная» природа переходит в природу дикую, а сам городстановится живой частью местного ландшафта. Герой не просто «видит»пространство, он его активно мифологизирует:А над тополями уже горы.
Отроги Тянь-Шаньского хребта. Кажется,что два мощных сизых крыла распахнулись над городом - держат его в воздухеи не дают упасть. Но в то далекое утро сизыми эти крылья казались мне толькоснизу - там, где залегали дремучие горные боры, - вершины же их были нежнорозовыми. Кто был на Каспии, тот знает: вот так на заре горят чайки, когдаони пролетают над водой.Мощные сизые крылья птицы, парящие над городом и несущие его ввоздухе, - образная актуализация мифа о птице Симург (Самурык) (дословно –«птица с вершины горы»). Симург мыслится в мифологии тюрков как огромныйорел.
Реже это полиморфное существо, облик которого химеричен (например,женщина-птица).ОсновнаяфункцияСимурга–покровительственная(вспомним, например, «Шахнаме» Фирдоуси). Образ Симурга нередкотрактуется как «страж на горе», «хранитель», а место, осененное его крыльями,считается благословенным. Схваченный Домбровским образ текстуально«пересекается» с мифологемой птицы Хумай, которую разработал И.
Бунин вцикле путевых поэм «Тень птицы»:Легкое головокружение туманит меня при взгляде в бездну подо мною,раскрывается в ней целая необозримая страна, занятая городами, морями и64таинственными хребтами Малоазийских гор – страна, на которую пала «теньПтицы Хумай».Кто знает, что такое птица Хумай? О ней говорит Саади:«Нет жаждущих приюта под тенью совы, хотя бы птица Хумай и несуществовала на свете!»И комментаторы Саади поясняют, что это - легендарная птица и чтотень ее приносит всему, на что она падает, царственность и бессмертие90.Как видим, город под «тенью птицы» - это город благословенный.
Такими стала Алма-Ата для Ю. Домбровского.Я стоял, смотрел на горы, на тополя, на белые акации под ними и думал:Куда же идти, ведь здесь никогда не найдешь дорогу.Город в этом фрагменте приравнен к ЛЕСУ. По сути, это чужое,неосвоенное пространство, сулящее герою различные испытания. Вспомним«Морфологию сказки» В.Я.
Проппа и типологию пространства В. Топорова:герой пересекает границу ДОМА и отправляется в ЛЕС, чтобы встретить тамсвоих помощников, друзей, врагов; при этом должна совершиться егоинициация, социальная или духовная смерть, последующее воскрешение. Уже вэтом фрагменте образ Алма-Аты прочитывается в значении функции, и этафункция амбивалентна: спасение и испытание.
Рассказчик теперь не тольковидит, но и слышит город. Знаменательно, что город – это объект чувственногопостижения реальности. Первую систему восприятия – зрительную – сменяетвторая, звуковая. Знаменательно, что исходящие из города звуки – органическогопорядка, это звуки природы:Встало солнце, и хотя люди еще спали за замками, ставнями, болтами ирешетками - город уже проснулся.
С час как бойко шла перекличка петухов.Горланили - один бойчее другого - все дворы города. Не смолкая, чирикал изаливался вишенник. С сухим электрическим треском вспархивала розовая и90Бунин И. Тень птицы // http://www.lib.ru/BUNIN/tenx.txt65синяя саранча. Заливались где-то на задах лягушки. Потом я узнал: в городезверья не меньше, чем людей. В городском парке по вечерам ухает филин. Поулицам, как только смеркнется, носятся летучие мыши, иволги кричат и поютна автобусной остановке в центре. На тесовые крыши предместий (их тутзовут по-старому -"станицы") садятся фазаны. Сидит такой красно-желтыйкрасавец и тревожно озирается по сторонам: залетел с прилавка (так здесьназываются травянистые холмы) и сам не поймет зачем. Дикие козочкизабегают осенью и ягнятся в окраинных садах. Словом, нигде в мире, сказал мнеодин зоолог, дикая природа не подходит так близко к большому городу, как вАлма-Ате.Итак, Алма-Ата видится герою не как «город вне природы», но как «городвнутри природы», в котором живут деревья, обитают животные и птицы,существуют люди.
И внутри всего этого – домики старой Алма-Аты, хаты, хаткии саманные постройки, выбеленные известью с купоросом. Неслучайно «домикистарой Алма-Аты» даны как намек-ассоциация на «домики старой Москвы» М.Цветаевой. На них лежит печать уходящего времени, свидетельство того, что насмену прошлому надвигается безликое и серое настоящее. У Цветаевой оноактуализировано в образе «уродов грузных, в шесть этажей»; у Домбровскогоэто длинный, растянувшийся на целый квартал Турксиб. Однако приземистостьи незамысловатость построек объясняет и тот факт, что город подверженземлетрясениям и другие здания, как было принято считать раньше, в нем невыстоят.Нельзя сказать, чтобы улицы выглядели нарядно. Это еще не была«красавица Алма-Ата» сороковых, а тем более пятидесятых годов: хаты,хатки, странные саманные постройки, где добрую половину дома занимаетстена, а окошко находится под крышей; потом вдруг выкатится крепкая, какорех, русская изба с резными подоконниками и широкими воротами, за нейпотянется длинная турксибская постройка на целый квартал - масса окон,террас, дверей, лестниц - и снова хаты, хатки.
Глина саман, тес, тростник. Ни66бутового камня, ни кирпича. Новых двухэтажных домов мало - старых совсемнет. В общем, мирно спящая казачья станица самого начала века.Окраина Верного воспроизведена героем фактографически точно. Повоспоминаниям В. Кихтенко, город в то время делился на три равные части: «Доречки, вдоль речки и то, что за ней». До речки Малой Алматинки Верныйнапоминал деревню, «основанную переселенцами из разных городов России:«крепкая изба, вокруг нее – замкнутый двор из амбаров, сараев, погребов,ледника, бани, конюшни, навеса для инвентаря и прочих надворных построек.Переселенцы привнесли в архитектурную аранжировку города свои местныестроительные приемы, свои вкусы, обычаи, культы.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
