Диссертация (1154431), страница 25
Текст из файла (страница 25)
до н.э.), котораяоткрываеткорпус«Сутта-питаки».Втексте,помимопрочего,представлена классификация философских «доктрин» древней Индии, врамках которых различаются философские «позиции» в отношении кактуальным для того времени проблемам осмысления Атмана и мира.Фактически перечисление всевозможных позиций и философскихвоззрений представляет все модусы философствования того времени. Ноподобнаяполнотаисчислениявовсенеговоритореальномсуществовании мыслителей, реально отстаивающих все перечисленныевоззрения. Скорее, подобного рода калькуляции мнений отражают всеголишь проблематику философских дискуссий шраманского периода истремлениесторонниковбуддизманаиболееполнопредставитьвсевозможные ответы на тот или иной философский вопрос.Если шраманский период отражен в источниках достаточно скудно,то период раннего школьного становления освещен в многочисленныхпамятниках, к которым можно отнести внутренние источники, т.е.141 тексты, создаваемые внутри школы, и внешние источники, т.е.
то, как этишколы отражались в текстах других школ. Но изложение той или инойшколы носит в таких памятниках в основном несистемный, частоспорадический характер и не может рассматриваться даже как квазиисторико-философское изложение, сопоставимое с известным текстомДиогена Лаэртского.На основании всего изложенного можно сделать нескольковыводов.В более ранние периоды становления и развития индийскойфилософии историко-философская проблематика (т.е. информация иоценка других школ) транслировалась опосредованно: в определенныхфилософских текстах конкретной школы (в основном буддийских иджайнских).Полемическийхарактериндийскойфилософииспособствовал трансляции философской проблематики, которая в итогеспособствовала появлению первых попыток историко-философскогосочинительства.Собственно историко-философское творчество в Индии начинаетсяв VIII в.
(точкой отсчета может считаться сочинение Харибхадры «Сарвадаршана-самуччая») и в дальнейшем развивается в более системноеизложение основных философских доктрин древней и средневековойИндии («Сарва-даршана-санграха» Мадхавы, «Сарва-даршана-сиджантасанграха» псевдо-Шанкары и др.).Целиисторико-философскоготворчестваиндийцевносилиприкладной характер: полемико-дидактические нужды.Можно говорить о полноценном историко-философском творчествеиндийцев до появления европейцев; более того, оно даже предвосхитилоидею Г. Гегеля, которая легла в основу его понимания истории142 философии: история философии как кумулятивный способ достиженияабсолютной истины (см. структуру изложения в текстах Мадхавы,псевдо-Шанкары).Ноисторико-философскоехарактеризующеесярядомособенностейтворчество(полемичность,индийцев,связьстрадицией и религией) не может без ущерба для себя быть вписано висторию «мировой», особенно, если под философией понимают то, в чемвыкристаллизировались и сконцентрировались мысли и чувства,свойственные обществу, частью которого она является252. 252Рассел Б.
Указ. соч. С. 9-10.143 3.2. Философский санскрит и трудности его перевода- Дело в том, - вздохнула она,- что наш мир потихоньку кончается и этих чудес уже нет.Прочитав книгу, многие рассказы в которойобрывались на самом интересном месте,потому что не хватало страниц,Аурелиано Второй воспылал желаниемрасшифровать рукописи.Это оказалось делом для него непосильным.Буквы напоминали рубашки и штаны,развешанные сушиться на проволоке,и больше походили на музыкальную грамоту,чем на письмо.Габриэль Маркес. Сто лет одиночестваВынесенная в эпиграф цитата описывает, как известно, визуальноевпечатление человека, впервые столкнувшегося с санскритом.
Рубашки иштаны, ноты и музыкальные ключи, проволока, что угодно, но отнюдь неписьмо, или письмо, но в последнюю очередь. Возможно, именнопоэтому санскрит вызывает в европейском сознании либо благоговение,граничащее с верой в мистические свойства этого языка, либопрагматическое «неуважение», граничащее с практически безграничнойверой в возможности собственного языка передать «зашифрованные» всанскрите смыслы и образы. В последнем случае «собственныйлитературныйиэстетическийопыт»,выражаясьсловамиП.А.Гринцера253, выступает уже готовой «апробированной сеткой понятий итерминов»254, которая просто накладывается на оригинальный текст инойтрадиции. И здесь, если не останавливаться на дидактическом потенциалеподобного приема (объяснить или понять нечто на основе уже однаждыпонятого), можно напрямую столкнуться с идеей того, что языки, 253Гринцер П.А.
«Кадамбари» Баны и поэтика санскритского романа // Бана. Кадамбари. Перевод,статья, примечания, словарь имен, названий и терминов. М., 1995. С. 370.254Тамже.144 культуры, цивилизации, традиции по сути являются искаженной версиейнекоего идеального «языка, культуры, цивилизации, традиции и т.д.»(нужное подчеркнуть), наиболее полным и близким выражениемкоторого являются «языки, культуры, цивилизации, традиции и т.д.»Европы. Идеальным даже не в смысле лучшим, а образцом, лекалом,которымизмеряютсяиныене-европейские«языки,культуры,цивилизации, традиции и т.д.». Что же вы можете предложить в качествеобразца, если родная Европа давно уже не госпожа всему и вся? Такможет спросить читатель, и так он должен спросить, ибо отказаться отточки опоры — значит отказаться от решимости понять то многообразие,с которым каждый из нас сталкивается практически каждый день. И здесьразмышлениеопротивоположности,аименноовозможности«рассматривать отдельные цивилизации и литературы как более илименее замкнутые монады с особым кругом понятий и принципов,созданным по собственным структурным законам»255, показываетнеутешительные перспективы: вместо одного «необитаемого острова»мы получаем группу несообщаемых между собой общностей, каждая изкоторых сетует и печалится на абсолютное непонимание соседей.Проблема адекватной интерпретации иной культуры, а именно этапроблема стоит за заголовком данного раздела, может решаться разнымиспособами: можно ее игнорировать, т.е.
утверждать собственноенепонимание, можно ее редуцировать, т.е. представлять, к примеру,индийскую традицию этаким экзотическим вариантом европейскойтрадиции, которая при лишении всех своих восточных орнаментовпредстает бледной копией европейской интеллектуальной жизни, кольскоро мы говорим о философии, и наконец, третий вариант, апробацией 255Тамже.145 которого и стала данная работа, можно внимательно рассматривать ипризнавать ряд реалий иного «языка, культуры, цивилизации, традиции ит.д.»,объясняющихспецификуиособенности,аглавное«узаконивающие» их отличие от нас.
В этом случае «узаконивание» будетозначать уже невозможность дальнейшего игнорирования внутреннихзаконов иного «языка, культуры, цивилизации, традиции и т.д.», а значит,несколько принудительное установление диалога различных культур.Таким образом, это небольшое вступление, как можно заметить,имеет своей целью обозначить ту мега-задачу, которую каждый ученыйлелеет в душе, но не всегда о ней открыто заявляет, и данный разделпризван внести свой скромный вклад в достижение этой мега-задачипосредством обращения к философскому санскриту и выявленияосновныхтрудностей,препятствующихадекватномупостижениюиндийской философии.В частности, одной из особенностей индийской философскойтрадиции, часто понимаемой неправильно, является ее ярко выраженныйкомментаторский характер. Более того, философский текст осмысляетсятолько и исключительно в рамках определенной школы или традиции,которая, если еще жива, может интерпретировать свои тексты, опираясьбольше на дух, чем на букву.
Казалось бы, что тут такого? Ведь известно,что индийцы зависят интеллектуально от своих священных текстов и т.д.и т.п., что они не самостоятельны, что их философский гений уступаетевропейскому, свободному от предрассудков, уму и прочая и прочая ипрочая. В данном случае историк индийской философии мог бы и невступать в подобный разговор, если бы не одно но, которое настолькообостряет проблему понимания текста, что присутствие традициистановится для историка философии некоей реалией, conditio sine qua non,146 без которой мир индийской философии был бы закрыт для него навсегда.Поэтому, оставляя в стороне все мысли и разговоры о косности традицийв индийской философии, попытаемся понять, что за этим стоит.Известно, что перевод с санскрита философских текстов Рамануджи(XI-XII вв.), одного из самых видных представителей ведантистскоймысли, часто весьма затруднителен, если не невозможен, без обращенияк уже известной из традиции интерпретации этих текстов.
Короткоговоря, перевод этого текста обретает смысл (причем именно вграмматическомзначении)толькоприопоренарелигиозно-философскую традицию: в отличие от обычной санскритской фразымногие предложения из философского текста Рамануджи нельзяперевести (грамматически верно), предварительно не узнав (изкомментариев), о чем в них говорится.Разумеется, историк философии, занимающийся текстами на любомдругом языке, может возразить, что немецкий текст Канта, арабский текстИбн Сины и т.д., также весьма затруднительно переводить безпредварительного знакомства с философскими учениями авторов этихтекстов.
Но, тем не менее, можно смело утверждать, что эти предложенияможно перевести грамматически верно, даже не подозревая о глубинемысли, в них содержащейся, т.е. составить с точки зрения грамматикиправильноепредложение,пустьиневерноесточкизрениясодержащегося в нем философского смысла. Обращение же ксанскритским текстам Рамануджи показывает, что внушительную частьего философских предложений невозможно осмысленно перевести ужена уровне грамматики, не говоря уже о философском. Другими словами,именно некоторые грамматические особенности позднего санскрита147 являются препятствием для осмысленного и независимого от традиции ихинтерпретации перевода текстов Рамануджи.Здесь мы вынуждены перейти к небольшому экскурсу в грамматикусанскрита и лингвофилософские исследования, касающиеся синтаксисасанскрита, для того чтобы понять те трудности, с которыми сталкиваетсяисследователь санскритских философских текстов.В одной из своих работ американский исследователь ЙоханФредерик Шталь (1930-2012), специализирующийся на исследованииведических ритуалов, логике, философии и санскритской грамматике,обращается к анализу порядка слов в санскрите, рассматривая его в светеуниверсальной грамматики256.