Диссертация (1154425), страница 52
Текст из файла (страница 52)
Эта мощь может изменить структуры личности» [156:156].Об изменении личности и истории думал Робеспьер в Монморанси, он«шлифует стиль» эпохи, воссоздает ее и «наводит тусклый лоск». В этих словах противоречивость всех революций. Их «лоск тусклый» способен лишь к256имитации и подражанию, но не творчеству. А когда нет творчества, то наступает отсутсвие бытия или бред: «Париж в бреду. Конвент кипит, как ад <…>Мстят мертвецы. Могилы говорят» [22:112].
Пустота вопиет. МаксимилианВолошин убежден, что мифологическое колесо возмездия неминуемо. Поднявший меч от меча и погибнет. Человеческая история не может развивать внебытии, она должна восстановить Полноту Бытия. Но, убивая Робеспьера,Полноту ли восстанавливает революция или продолжает свою бесплодную ибесконечную игру в классики, из которой нет ни входа, ни выхода? М.А.
Волошин считает, что Робеспьер и Сен-Жюст обречены потому, что творят свойМиф во имя Справедливости [см.: 86:196].Таким образом, идущие в революции фанатики идей, заранее обреченына неудачу (вспомним пастернаковского «Доктора Живаго», где ясно говорится о трагической судьбе вершителей революции). Их трагедия в том, чтоза идеей разума, они не видели человеческую личность. Они готовы были исобой жертвовать, но это жертва была не жертва Христа, а жертва саморазрушающей личности. Убивая других по закону разума, соглашались, если гильотина пройдется и по ним «Вокруг Леба, Сен-Жюста и Кутона / Вскипаетгнев, грозя их затопить. / Встал Робеспьер.
Он хочет говорить. / Ему кричат:«Вас душит кровь Дантона!»»Те, кто еще вчера боялся поднять голос, сегодня говорят открыто. Почему это произошло? В первых двух строках мы видим, что поэт соединил возгласы мертвых и живых по нарастающей. Смерть не принимает такой жизни,жизнь не хочет превращаться в смерть. А далее подтверждение, что такоеразвитие событий ведет к признанию собственной жертвы. Рок подвел якобинцев к гильотине: «Еще судьбы неясен вещий лет. / За них Париж, коммуны и народ - / Лишь кликнут клич, и встанут исполины. // Воззвание написано, но он / Кладет перо: да не прейдет закон! / Верховный жрец созрел длягильотины»[22:112].Следует обратить внимание, что для гильотины созрел не мессия, аименно верховный жрец. Вместе с ним должна была уйти идея языческой257республики, вместе с Робеспьером должен был уйти миф о всеобщем равенстве и справедливости.
Жрец творил миф, с ним должен был и уйти. В этомлогика истории. Идти вслед за этим мифом, значит, идти в никуда. Придерживаться мифической идеи революции для М.А. Волошина означала следовать за мертворожденным мифом. В этом мифе нет жизни, поэтому он должен уйти вместе со своим верховным жрецом. Наступает великая месть. Вчетвертом сонете М.А. Волошин использует античный образ богинь мести:«Уж фурии танцуют карманьолу, / Пред гильотиною, подъемля вой. / В последний раз, подобная престолу, / Она парит над буйною толпой.
// Везутостанки власти и позора: / Убит Леба, больной Кутон без ног… / Один СенЖюст презрителен и строг. / Последняя телега Термидора» [22:112].Обратим внимание, что фурии танцуют. Поэт воссоздает римский миф,именно римские богини мести мстят деятелям французской революции.М.А. Волошин подчеркивает, что французские революционеры извратилиримские предания, и эти предания мстят за это. Но фурии не просто мстят,они танцуют. Почему М.А. Волошин прибегает к танцу в своем тексте? Важно, что для поэта «музыка и танец – это старое и испытанное религиознокультурное средство для выявления душевного хаоса в новый строй.
Но делоздесь не в танце, а в ритме: душевный хаос, наступающий от нарушенногоравновесия сил и их проявлений в человеке, может быть оформлен и осознан,когда человек вновь овладевает всеми ритмами и числовыми соотношениями, которыми образовано это тело. Для этого все свое сознание надо безвольно отдать духу музыки. Но сознание органических ритмов внутри себя иесть танец» [86:399].В танце совершалось прощание с террором. Дух дионисийства врывалсяв сферический разум революции. «Нам надлежит познать, что все, что возникает должно быть готово к страданиям и гибели; нас принуждают броситьвзгляд на ужасы индивидуального существования – и все же мы не должныцепенеть от этого видения: метафизическое утешение вырывает нас на миг извихря изменяющихся образов. Мы действительно становимся на краткие258мгновения самим Первосущим и чувствуем его неукротимое жадное стремление к жизни, его радость жизни; борьба, муки, уничтожение явлений намкажутся теперь как бы необходимыми при этой чрезмерности бесчисленныхстремящихся к жизни и сталкивающихся в ней форм существования при этойчерез край бьющей плодовитости мировой воли; свирепое жало этих мукпронзает нас в то самое мгновение, когда мы как бы слились в одно с безмерной изначальной радостью бытия и почувствовали в дионисическом восторгенеразрушимость и вечность этой радости.
Несмотря на страх и состраданиемы являемся счастливо-живущими, не как индивиды, но как единое - живущее, с оплодотворяющей радостью которой мы слились» [239:546-547].В танце и буйстве наблюдается радость. Радость – это форма проявлениябытия, это то, что противостоит отсутствию бытия. Поэтому «танцуют фуриикарманьолу». В танце происходит катарсическое действие, этот танец неизбежно должен завершиться трагедией, в которой создатели лжемифа должныуйти на «кладбище химер»: «И среди них на кладбище химер / Последнийпуть свершает Робеспьер. / К последней мессе благовестят в храме…»[22:113] Но создатели химеры, уходящие в химеру, в то же время совершают личностную жертву. М.А.
Волошин использует католическую символику. Казнь Робеспьера сравнивается с мессой, с благовестом в храме. Онжертва и палач. Во время мессы священник прообразует собой и Агнца, которого ведут на заклание, и того, кто совершает заклание. Здесь очевидныйнамек на Христа. И как христиане молятся кресту, на котором была совершена жертва, так и французский народ молится тому предмету, которым совершается казнь: «И гильотине молится народ… / Благоговейно, как ковчег с дарами, / Он голову несет на эшафот»[22:113].Революция завершается жертвой, начиналась предсказанием о жертве.Всё предначертано, и то, что должно быть, сбылось. Библейская мысль, выраженная в четырёх сонетах.
В них Максимилиан Волошин показывает историю, в которой образы человека и Бога тесно переплетены. В последнем терцете религиозная символика ярко выражена. Здесь и благоговение, и ветхоза259ветный ковчег с новыми дарами, и молитва. В этих знаках ещё нет христианского смысла, но культура, её генетическая память вольно или невольно вызывают христианские ассоциации. К этому побуждает волошинский текст:«Ассоциативность творчества и ассоциативность восприятия заложены в самом существе поэзии» [102:357].Можно сказать, что поэт мыслит христианскими категориями. В своёмцикле «Пламена Парижа», оценивая войну и революцию, художник встаёт нахристианскую позицию. История для Максимилиана Волошина становитсяметаисторией.
Собственно таковой она была ещё и в раннем творчестве.Однако в начале пути поэт испытывал глубокое влияние теософии и неканонического восприятия мира с точки зрения христианского богословия. Снаступлением же апокалипсических событий Волошин обретает дар пророка,которому Господь вложил в уста Глагол Истины. В этом отношении показательна мысль Оливье Клемана, который пишет, что «настал момент, когдахристиане должны напомнить о том, что инфраструктура истории – не чтоиное, как отношение человечества и Бога.
История разворачивается в Богочеловечестве, где иногда весь акцент переносится на Бога вплоть до отрицания человека, но порой акцентируется человек до полного отрицания Бога.Смысл истории, центр её – во Христе, истинном Боге и истинном Человеке и,таким образом, - совершенном, максимальном человеке, в его созидании вДухе и наших свободах» [156:149].Осмысливая исторический процесс в рамках христианских традиций,предвосхищая теории современных богословов и теологов, М.А.
Волошинпротивопоставляет сакральность жертвы Христа и Богоматери во имя обретения человеком Лика Божия идеи жертвы как акта, вписанного не в сакральное, а рациональное бытие человека. Выстраиваются в цикле тем самымантиномии: Царство Божие с одной стороны, где Христос - средоточие Вселенной, Богочеловек, Спаситель мира, а Богоматерь – источник жизни; с другой – «люциферическое» царство разума, справедливости ради справедливости, закона человекобожества. На этой антиномии выстраиваются структур260но-семантические ряды, противопоставленные друг другу. Верховный жрец –Христос; Реймская Богоматерь – мадам де Ламбаль; жертвенный Агнец –жертвы революции; Марат – Моисей и т.
д.Таким образом, два сосуществующие мифа зеркально отражают мировойпроцесс, его трагичность. М.А. Волошин стремится постигнуть, что спасётчеловечество от безумия хаоса: Божественная благодать или законы, искренне созданные человеком во имя царства Справедливости в различных еёаспектах.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
