Диссертация (1154425), страница 51
Текст из файла (страница 51)
Но увидеть это мог только духовнопрозревший человек, верящий, что ужас когда-то пройдет, и потому нужнопродолжать творить миф и видеть главное. Марина Цветаева напишет: «От251ношение его к людям было сплошное мифотворчество, то есть извлечение изчеловека основы и выведение ее на свет» [37:246-247].Уловив сущность, поняв ее, можно и должно выстраивать человеческиеотношения. Поэт творит, потому что понимает, что его текст - это посланиечитателю во времени и пространстве, которое никем и ничем не ограничено.Только соприкоснувшись и осознав суть Бытия, человек произведет в себедуховную революцию.
Так происходило у М.И. Цветаевой и у М.А. Волошина, но можно добавить, что обретение смысла Максимилиан Волошин находит на перекрестье мифопоэтических мирозданий и историй. Обращаясь кфранцузскому Термидору, поэт соприкасается с новыми смыслами, ведет диалог с прошедшим и будущим [см.: 54:350].М.А. Волошин будет осмыслять революцию, потому что убежден, чточерез смысл и слово возможно преодоление раздробленности в сознании исущности, о чём впоследствии будет говорить М.М. Бахтин [см.: 54:361, 372].В Вечности происходит диалогсознаний, в Вечности и возможноосмысление франко-русского бытия. В излюбленной форме Волошин пишетчетыре сонета о французском Термидоре.
Его «Термидор» насыщен библейским смыслом, в которм заключено прошлое, настоящее и будущее. Четыресонета - это рассказ о судьбоносных событиях земли. Библейские образы обличены в земную оболочку. «Термидор» написан 7 декабря 1917 года. Русская революция только начинается, но чтобы ее понять, М.А. Волошин обращается к финалу французской.
Той самой революции, которая создавалановый, демонический лик человечества. В сотворении этого лика учувствовали Катрин Тэо, визионерка и сектантка, полубезумная провидица, и тот,кого зовут «Максимильян». Сумасшедший мистицизм и французское просвещение совместились в волошинском контексте. Поэт сравнивает Робеспьера с Моисеем, потому что как Моисей явился основателем Новой религиейЕдиного Бога, так и Робеспьер стал Верховным жрецом Верховного существа: «Звучат слова: <…> Приветствуйте кровавого Мессию!» [22:111].252Для обозначения Новой религии Максимилиан Волошин используетветхозаветные образы, дабы усилить контраст восприятия или неприятияпроисходящей революции. Сонет написан в 1917 году, но уже в 1906 годухудожник в статье «Пророки и мстители» говорит о Робеспьере, которомупророчествовала Тэо. Поэт рассказывает о реальном событии, которое можносегодня занести в свод мифов Французской Революции [86:204].
ВизионеркаТэо обращает к Робеспьеру слова, присущие Христу и Моисею. В стихотворении используется комбинация небесного и кроваво цвета. Небесный цвет цвет вечности, красный - цвет крови, но и цвет царственности. Таков в Библии Господь. Но надо ли сжигать полмира, доказывая, что есть Господь. Судяпо тексту, обнаруживаем убеждения, что узнавания Бога приходят в дни Террора и страдания. Священное Писание часто это показывает: достаточновспомнить книгу «Исход», где показан путь к Свободе из египетского рабства израильского (Богоизбранного) народа.
И этот путь не был усыпан розами. Это путь жесточайших лишений и жертвоприношений. Рождается антиномия: «Се Агнец бурь! Спасая и губя,/ Он кровь народа примет на себя./Един господь царей и царства весит!»[22:111]. Перед нами библейская символика. Но Христос ли перед нами? Как известно, Христос сам идет на заклание, здесь же «Спасая и губя». Однако Христос и соломинки не переломит, если перефразировать Исайю. Если не Бог, то значит демон? Но демонличной жертвы не вершит. Между тем Робеспьеру принадлежат слова: «Вреволюции есть моменты, когда становится преступлением жить. Надо уметьотдать свою голову, когда ее потребует народ. Мою тоже потребуют и выувидите, буду ли я стоять за нее» [86:205].
Так кто же перед нами? Лик Богаили демонический лик? Видимо, и то и другое. По сути, бог, но по состояниюприроды личность, служащая «некто». Перед нами сложное существо, человек, совмещающий в себе и палача, и жертву: «Мир жаждет жертв, великимгневом пьян./ Тяжел король…И что уравновесит/ Его главу?- Твоя, Максимильян!»[22:111].253Жизнь амбивалентна. Совершивший же насилие сам станет жертвойнасилия. Абсолютно библейская мысль, гласящая, что «взявший меч, мечемпогибнут» (см.: Мф.
26:52). И сонет доказательство бытия Бога и евангельского изречения. Слово, оброненное поэтом, возвращалось в душу человеческую, чтобы воссоздать Божественный Лик. И этот Лик рождается и в жизни,и в смерти. Но чтобы достичь его, человеку придется избавиться от иллюзий.Франция была больна иллюзией. Философы и Просветители верили в«Великую» и «Прекрасную» революцию. Верили в царство Разума, но именно в этом царстве Разума творятся террор и убийство. Происходит взрыв, врезультате которого совершается обретение Нового Смысла, замещанного настарой тестовой закваске.
В концепт Термидор вписываются, казалось бы,несовместимые с ним сущностные понятия: «Господь, Мессия, Моисей, Агнец, Верховный жрец». Но именно в этой антиномии и творится человеческая история, раскрывается ее мистическая основа. В этом глубинность понимания революции как французской, так и русской. Человечество в своемпсихологическом искажении доходит до максимума, и максимум дает волюсвоей гильотине. Человек дал власть над собой злу, и зло не замедлило этимвоспользоваться, заражая и убивая, убивая и заражая.
Но зло, по словам Вл.Лосского, «Могло распространиться только со свободного согласия человеческой воли. Человек согласился на это господство над собой» [198:510]. И вэтом господстве человек ищет равновесие. Получается парадокс: в уже изначальном неравноправии происходит поиск равенства, т.е. человеческой справедливости, а значит, мести, о чем и писал М.А. Волошин: «Я сказал, что Великая Революция является психологически кризисом идеи справедливости,которая в этой форме неразрывно связана с понятием мести. Месть - это таформа переживания, которая с чудовищной силой связывает в тугую пружину воли целых поколений, и пружина, стягиваемая в течение столетий, вдругразвертывается одним чудовищным взмахом» [86:205].Но если первоначально этот взмах воспринимался как заря, как очистительная молния (вспомним Аркадия Аверченко с его «Дюжиной ножей в254спину революции»), то далее страх одолевает и начинает царствовать обычный животный инстинкт самосохранения: «Разгар террора.
Зной палит ижжет./ Деревья сохнут. Бесятся от жажды/ Животные. Конвент в смятенье.Каждый/ Невольно мыслит: Завтра мой черед» [22:111]. Взрыв перешел вмучительное переживание, в котором происходит разрушение человеческогосогласия. Человек вступает в область, где отсутствует Бытие, где царствуетсостояние природы, где господствуют, как это ни покажется парадоксальным, законы Хаоса.Видимо, поэтому для изображения революции Максимилиан Волошинприбегает к жанру сонета. Сонет структурно обязателен, в нем необходимособлюдать законы, а революция следует законам, пусть и Хаоса. Следует обратить на это внимание.
Там, где творческое дерзновение (например, «Подмастерье»), поэт использует верлибр, да и в дальнейшем, когда Волошин будет обращаться в своем творчестве к житиям святых, использование свободного стиха более чем целесообразно, ибо он будет изображать Бытие. Дляизображения Термидора и «люцефирического» духа нужны формы, сковывающие человеческое естество. Это не значит, что сонет служит этим целямвсегда. Вовсе нет.
Но его многозначность способствуют пониманию и восприятию на различных уровнях духовного становления человека. В заявленной тезе царствует закон Возмездия и Справедливости ради Справедливости,т.е. то, что есть высшая форма несправедливости: «Казнят по сотне в сутки.Город замер/ И задыхается» [22:112]. Поэт рисует апокалипсическую картину, которая резко контрастирует с картиной, в которой находится Верховныйжрец Просвещения. Но, читая о нем, понимаешь, что жуткая картина террора- результат этого самого просвещенческого разума: «С цветком в руке уединенно бродит,/ Готовя речь о пользе строгих мер,/ Верховный жрец – Мессия - Робеспьер-/ Шлифует стиль и тусклый лоск наводит»[22:112].Показательно употребление языческого слова жрец в указанной триадепервым. Хаос революции тесно связан с древнеримской и древнеэллинскоймифологией.
Революционеры даже имена древних героев делали своими255именами. Им казалось, что они возрождают древний республиканский мир имиф, в котором царствовали Разум и Добродетель. Афины и Рим были началом цепочки, по которой восходила Французская Республика.
Волошинскийтекст и рождает именно такую ассоциацию. Но его значимое слово можнопонять только в историческом контексте. Тогда рождается нужная поэту ассоциация. В этом писатель следует эстетики символизма: «Быть может, самым активным элементом символистического наследства явилась напряженная ассоциативность поэтического слова. Ученики символистов отбросиливторой «сверхчувственный» план, но осталось поэтическое открытие повышенной суггестивности слова, то есть способности его вызывать неназваныепредставления, ассоциациями замещать пропущенные звенья» [102:355].В верховном жреце оживала история и философия, создавалась новаяреволюционная мифология, миру внушались новые возможности, и Волошинна уровне текста показывает возможные значения.
Думаем уместно будеммысль Б.В. Томашевского, который писал: «…Привычка наша к определенным лирическим связям дает возможность поэту путем разрушения обычныхсвязей создавать впечатление возможного значения, которое бы примириловсе несвязные моменты построения» [302:189].Действительно, поэт совмещает в триаде жрец – Мессия - Робеспьер, казалось бы, несовместимое. Но в том-то и уникальность человеческой истории, что она антиномична. Русский поэт в жреце совмещает Мессию, совершенно конкретный образ Христа, который ассоциируется у читателей с Богочеловеком, борющимся против несправедливости. Может показаться странным, но практически все революции использовали образ Христа.Но почему революционеры обращаются к Христу? Дело в том, «что христианство заключает в себе революционную мощь Христа - победителя смерти.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
