Диссертация (1154425), страница 33
Текст из файла (страница 33)
Невозможно было пройти мимо темы первородного греха, когда человечество потеряло бессмертие, но взамен приобрело знание, делавшее его равным Богу (см.: Быт. 3:22-23). Человек снова становился землёй,но только уже потерявшей Бога [см.: Быт. 3:24]. Вот эта потерянность человеком Бога и приобретение греха всегда интересовало поэтов и писателей.Мгновение, в котором человек потерял своё богоподобие, удивительно и в тоже время приводит в ужас. Свершённый грех привёл человека к изгнанию искитанию: «Тавром греха мы были клеймлены/ Крылатым стражем, бдящимна пороге./ И нам, с тех пор бродящим без дороги,/ Сопутствует клеймлённый лик Луны» [22:89].Изгнанные скитальцы, с которыми себя ассоциирует поэт, воссоздавалимиф об ищущем своего истинного отечества человечества. М.А.
Волошинвспоминает Данте, который представлял пятна на диске Луны как лицо Каина, т.е. мы (люди) не только носители первородного греха, но и «Каиновойпечати» [17:444]. Эта «Каинова печать», с одной стороны, страшна, но с другой - вызывает сладостное влечение, её свет «И сладостен и жутко безотраден» [22:89].Сонет заканчивается теософскими наблюдениями над миром, но дляМ.А. Волошина теософия всего лишь ступень в создании собственного мифа.Рудольф Штейнер, который выстраивал планетарную схему бытия, для поэталишь этап в познании мироздания. Вот что пишет художник в своей Записной Книжке, обращаясь к Штейнеру: «Ты - знающий, носитель откровений,161щедро осыпающий своими дарами, ты ушёл, а <я> распростёрт во прахе, изнасилованный истинами, ослепший от чуда, с душой, выжженной прикосновением безжалостного огня.
Кто вернёт мне моё похищенное «Я», моё потерянное неведение? Росток моего знания, проросший во тьме, истлел в огнях,взвивающихся на твоём пути. Мне нет места в огне твоём и нет возврата вмою творческую ночь. Ещё глубже должен вернуться я в недра вещества иснова растить там слабый росток своего огня, который один будет моим путём» [85:148]. Видим фактическое отречение художника от учения РудольфаШтейнера, идеи которого пронизывали интеллектуальное сознание русскойэлиты изучаемого периода.И этот огонь поэт зажигает, используя библейскую символику, котораядля него наполнена душой.
Показательна запись поэта: «Символом становится всё то, что покрыто душою» [85:158]. Душа пребывает на Луне, значит, кней, на соединение, должен стремиться поэт, но это соединение возможнотолько в осмыслении библейского и мифического предания. Определяющими концептами в структурно-семантическом ряду являются: «Змеиные, непрожитые сны», соединяющие миф и библейское предание воедино; «Словами змия: «Станете, как боги!» - возвращающие нас к теме первородного греха; «Тавром греха мы были клеймлены», возвещающие падение человека;«Крылатым стражем, бдящим на пороге» Максимилиан Волошин вспоминаетбиблейского херувима; «Сопутствует клеймлённый лик Луны» - говорящийобраз скитающегося человека с печатью Каина.Таким образом, человек, по М.А. Волошину, обречён на скитания подЛуной.
И это скитание неизбежно, учитывая, что глядящее на нас лицо изпреисподней «сладостно» и жутко безотрадно. Скитание человека обреченосовершаться в противоречиях, видимо, в этом его рок, его эдипов комплекс.Человека тянет как в древнем мифе туда, куда, возможно, душа не хотела быидти, но куда безотрадно его ведет судьба: «И сладостен и жутко безотраден/ Безумный сон зияющих долин. / Я был на дне базальтовых теснин. / В провал небес (о, как он емко – жарен!)» [22:89]. Его судьба связана с лунной гео162графией, с темным ликом. Это как бы вторая сущность человека. Но дляМ.А.
Волошина она необходима, ибо если ее не будет, то не будет мифа, которого нужно сотворить, то не будет солнечного зенита, являющегося, возможно, первой сущностью человека: «Срывался ливень звездных виноградин, / И солнца диск, вступая в свой притин, / Был под столпами пламенныхвершин, / Крылатый и расплесканный – громаден» [22:89]. Но солнце громадное находится в дали. Оно тот самый недоступный идеал, который кроется у нас внутри, но мы ему предпочитаем лунный ландшафт: «Ни сумрака, нивоздуха, ни вод - / Лишь острый блеск гранитов, сланцев, шпатов.
/ Нишлейфы зорь, ни веера закатов // Не озаряют черный небосвод. - / Неистовопорывист и нескладен / Алмазный бред морщин твоих и впадин» [22:89].Но в волошинском хронотопе луна притягивает, так как, несмотря насвою изменчивость, она не подвергается эрозийному воздействию атмосферы, а значит, в ней исток космических образований.
Для поэта особенно важен элемент начала, в нем он видит родник творчества, можно сказать, мифотворчества. Лунная недвижимость видится М.А. Волошину Божественнымничто, из которого начинается творческий порыв, который, по Волошину «нескладен», но как нескладна любая первоначальная алмазная порода.
Но даженеобработанная алмазная порода притягивает своей лунной и неземной красотой. И пораженный этой бредовой красотой поэт продолжает свое лунноепутешествие: «алмазный бред морщин твоих и впадин / Томит и жжет.Неумолимо жестк / Рисунок скал, базальтов черный лоск, / Строенье арок,стрелок, перекладин» [22:90].
И в этом лунном путешествии зарождается человеческая цивилизация. Волошин, безусловно, весь в этой цивилизации:«Пузырчатые осыпи огня / Сверкают в нимбе яростного дня, / А по ночам надкратером Гиппарха / Бдит « Volva» - неподвижная звезда, / И отливает пепельно – неярко / Твоих морей блестящая слюда» [22:90].Огонь – этот древний мифический символ, обладающий душой, всегдаволновал поэта. В нем он видел жизнь; в сверкании – взрыв, без которыхтрудно представить себе мироздание. М.А.
Волошин писал: «Демоны огня и163демоны взрыва родственны друг другу. Сущность огня стоит очень близко ксущности взрыва. Огонь – действие длительное, взрыв – мгновенное: горениеи сгорание. Вся вечность огня заключена в одном мгновении взрыва.Жизнь – это горение. Но еще точнее: жизнь – это ритмическая последовательность сгораний, то есть, взрывов.
Биение сердца – это взрывы, а не горение» [86:177]. Вот этого взрыва и ждет «Volva», как согласно Кеплеруназывали селениты Землю [17:444]. На перепутьях Серебряного века Максимилиан Волошин в своем понимании не одинок. Например, Максим Горькийсмысл жизни видел именно в горении, о чем он писал своему сыну Максиму(правда, у Горького данное понимание носило не столько мифологическийхарактер, сколько социальный).И луна оправдывает ожидание Земли. Как дети страшимся и ожидаемогня, нисходящего на нас из глубины небес, из той глубины, где происходитборьба и исступление: «Твоих морей блестящая слюда / Хранит следы борьбы и исступлений, / Застывших мук, безумных дерзновений, / Двойные знакипламени и льда» [22:90].
Цивилизация, по Максимилиану Волошину, рождается во льду и пламени, рождается в трагедии, в противоречии. Только антиномия способна родить миф, способна заставить творить и имитироватьодновременно. Творчество и имитация сопровождают историю мирозданияизначально. Творчество и имитация его рождают и дерзновения, и муки. Никакое творчество, как и подражание ему, невозможно без мучительной борьбы, отмеченной двойными знаками «пламени и льда».
Рядом с творческим«Да» всегда будет стоять люциферическое «нет»: «Здесь рухнул смерч вселенских «Нет» и «Да». / От моря Бурь до Озера Видений, / От призрачныхполярных взгромождений, / Не видевших заката никогда, // До темных цирков Маre Tenebrarum - / Ты вся порыв, застывший в гневе яром. / И страшныйшрам на кряже Лунных Альп. // Оставила небесная секира. / Ты, как Земля, скоторой сорван скальп, - / Лик Ужаса в бесстрастности эфира!» [22:90].«Нет» и «Да» в данном сонете являются знаковыми концептами, без которых трудно понять происходящее в мифах древнейшей цивилизации; «Бу164ря» и «Виденья» - основа тех процессов, в которых происходило осмыслениемироздания.
Волошин сооружает свою Теогонию, в котором луна обладает«Ликом Ужаса в бесстрастности эфира». Из ужаса, по М.А. Волошину, происходит рождение человека как самоценного и самосущностного создания.Лунная география становится ядром мифического и мистического хронотопапоэта. В нем присутствует элемент усталости и отчаяния. Именно отчаяние ипоказывает М.А.