Диссертация (1154425), страница 29
Текст из файла (страница 29)
Назидательность этого стихотворения, обращенность к конкретному адресату есть попытка поэта вписать облик Кювилье в мифобиблейскуюсистему ценностей.Как уже было указано выше, в нем звучит не только христианская темасмирения, но и понимание любви именно как воплощение человеческого бытия во всех его аспектах. Поэтому первые строчки стихотворения явно назидательны, и если их связывать с последними строками, то вырастает единаяцепь от сердца к сердцу, от тела к плоти, от лица к лику: «А сердцем любиего больно.
< … > Люби его в самое сердце!» [17:77].Исходя из того, что мифотворчество насквозь символично (символизирует вечные начала бытия) и космологично, как уже указывалось в работе, толюбая творческая индивидуальность творит свой личностный миф, где мик142рокосмос человека становится частью макрокосмоса. В этом отношении личностные характеристики поэта как самого себя, так и его современников вцикле «Облики» весьма значимы. Они открывают для любой творческой индивидуальности неограниченные возможности модели мира и модели человеческой личности на основе различных мифологических и космологическихсистем.
Вот потому нам видится целесообразно утверждение о том, что М.А.Волошин, делая человека центром своего мифотворчества и библейской космогонии, обращается к синтезу различных религиозно-мифологических систем. Перекличка буддизма с христианством, античной мифологии и теософии звучат в творчестве Максимилиана Волошина как своеобразное пересечение эпох. В каждом его цикле эта перекличка осознается при сопоставлении стихотворений цикла. Здесь нет противоречия, это странствия поэта вовремени и пространстве. Время, как и пространство, выступают как категории космические и реальные. Во многом определяющим структуру цикла«Облики» является стихотворение « Я узнаю себя в чертах», в котором вышеуказанные суждения находят свое отражение.
Если предыдущее стихотворение проникнуто христианской этикой, то в этом произведении М.А. Волошин вписывает самого себя в систему античной этики, которая строится отбесконечного к конечному (что, кстати, является краеугольным камнем романтической эстетики Ф. Шеллинга). По сути своей она идеалистична ипредполагает связь человека со всеми гранями мироздания. Через образ Зевса, верховного бога, Волошин творит миф о себе, в основе которого всё тотже «вещий голос тёмной крови» [17;.77], имевший своё место в изначальномтворчестве поэта («Киммерийские сумерки», «Киммерийская весна»). Этоголос Матери-Земли, природы, вселенной.
Художник остаётся не просто частью природы, но и одним из творцов её, что отражает ещё одну важнуюгрань мифопоэтики Волошина: Я влагой ливней нисходил / На грудь природымноголицей,/ Плодотворя её…я был / Быком и облаком иптицей [17:77].Всё это в духе мифологического сознания. Человек - творец мифа иего часть. На что указывали многие исследователи мифа (в частности,143А.Н. Афанасьев, А.Ф. Лосев, М.
Элиаде, Ю.М. Лотман, Е.М. Мелетинский идр.)Только в таком соприкосновении с голосом многолицей природы ивселенной, человек, по мысли поэта, становится многоликим богом, равнымЗевсу: В своих неизреченных снах / Я обнимал и обнимаю / Семелу, Леду иДанаю, / Поя бессмертьем смертный прах. // И детский дух, землёй томимый, / Уносит царственный орёл / На олимпийский мой престол / Для радости неугасимой…[17:77-78].Поэт себя олицетворяет с образом Зевса. Миф для М.А. Волошина непросто поэтическая работа, но часть и смысл его жизни. В этом отношениивыстраивается характерный для мыслителя концептуальный ряд: вещий голос мироздания во всей исторической перспективе (это голоса древних богов,это отзвуки древних эпох, сознание себя не просто частью мироздания, но иего сотворцом). Характерно то, что во время написания этого стихотворениясоздавался Эдвардом Виттигом бюст М.А.
Волошина, о котором поэт писалматери в ноябре 1908 года: «Он лепит меня в венке с обнаженными плечамии грудью, с наклонённой головой. Выходит совсем Зевс Отриколийский»[17:442].Так родилась новая, основанная на античной мифологии, волошинскаямифологема: я - человек, а значит, как бог, обречён быть слитым со всем мирозданием. Архетипичность образов древних божеств на это прямо указывает: Зевс - верховный бог на Олимпе, но он же и бык; Леда - возлюбленнаяЗевса, перед которой он явился в образе лебедя; Даная (мать Персея), к которой Зевс проник в спальню в виде золотого дождя; перед Семелой же Зевспредстал во всём своём величии.
Переосмысливая эллинские мифы, Максимилиан Волошин, идя от конкретного к целому, пишет: «Поя бессмертьемсмертный прах», ассоциируя себя с самим божеством.Таким образом, можно утверждать следующее: структурно- семантическое строение стихотворения всецело подчиненно мифологическому сознанию. В античном мифе, как известно, человек всегда ощущал свою связь с144богами, однако, «дух в античности формализован и обезличен» [191:15].
Вволошинской же мифопоэтике четко прослеживаются лики духовности. Более того, любая личность в контексте мифопоэтики начала ХХ века, поутверждению Владислава Ходасевича, «становилась копилкой переживаний,мешком, куда ссыпались накопленные без разбора эмоции» [36:271].Если предыдущие стихотворения цикла «Облики» не носили в названиях отссылки к конкретной личности, то ряд следующих стихотворений имеют конкретный именной адресат. Фамилии Ропшин (Савинков), Бальмонтдля Волошина были значимы, как для творческой личности.В этом отношении стихотворение «Ропшин», посвященное Б.В. Савинкову, известному революционеру и террористу, имеет особую значимость.
Впонимании художника Савинкова породил «железный век». Перед нами вырисовывается своеобразный историко-психологический портрет. В Савинкове удивительным образом сочетались чистота души, смирение и мятеж, обреченность на одиночество. Стихотворение строится на противопоставлениивнешних черт Савинкова его внутреннему миру: «Холодный рот. / Щеки бесстрастной складки < … > Таким тебя сковал железный век <… > В рукахкинжал, а в сердце крест; / Судья и меч… / С душою снежно-нежной» [17:7980].В облике Бориса Савинкова поэт сочетает мистические и библейскиемотивы.
В этом плане характерен структурно-семантический ряд произведения: «железный век», «страстные огни», «бред лихорадки», то есть век, породивший в Савинкове возмездие. Фраза «Унылый лось – с крестом междурогов» восходит не только к религиозно-мистическим легендам Средневековья (о святом Губерте, Евстерии, Норберте), но и, как нам представляется, капокалипсическому образу возмездия, который находит свое отражение вследующих строках: «И десять рогов, которые ты видел на звере, сии возненавидят блудницу, и разорят ее, и обнажат, и плоть ее съедят, и сожгут ее вогне;145Потому что Бог положил им на сердце исполнить волю Его, исполнитьодну волю, и отдать царство их зверю, доколе не исполнятся слова Божии»(см.: Откр.
17:16-17). Примечательны в этом отношении заключительныестроки стихотворения, завершающие структурно-семантический ряд, в основе которого мысль о человеке возмездия, порожденного ужасным веком.Ключевыми словами являются кинжал и крест. Кинжал – символ мятежа ивозмездия; Крест – символ божественной воли и пути Господнего; Судья –справедливость; Меч – наказание; Душа – « снежно-нежная» символизируетчистоту; «хранимый волей звезд», идущий путями, предначертанными свыше.
Так образ Савинкова вырастает в мифологическую фигуру религиозногомасштаба, носящую в себе и божественный и демонический оттенок, связанную с апокалипсическими видениями. Он – божий суд, он – кара и возмездие,он – божья воля. Чистый душой, он обречен быть на всех путях мироздания.Так за историко-психологической характеристикой Савинкова скрываетсяглубочайший мистически-мифологический смысл, что в полной мере соответствует личности революционера. Интересно, что сам Савинков таким себяи воспринимал. Достаточно в этой связи обратить внимание на название егопроизведений: «Конь бледный», « Конь вороной» (несущие в себе апокалипсическую символику).Если в целом говорить об облике Ропшина (Савинкова), то он воссозданВолошинымвапокалипсическихтонахнетольконапредметно-историческом уровне, но и в цветовой гамме, где снежный цвет являлся дляпоэтов ХХ века цветом апокалипсиса.Примечательно стихотворение, посвященное К.Д.
Бальмонту, котороетак и называется «Бальмонт». Оно является его портретной характеристикой,где поэт сочетает описание внешних черт с голосом его стиха, и оно естьначало создания лика К. Бальмонта: «Тебе к лицу шелка и меч, < … > И рифмстремительный парад» [22:80]. Но уже в стихотворении «Напутствие Бальмонту» появляется образ поэта-странника, который весьма близок М. Волошину по духу. С одной стороны, оно связано с реальным кругосветным пу146тешествием Константину Бальмонта, с другой - воссоздает облик странникапоэта, которому «Старый мир давно стал духу тесен»[22:81].Двум поэтам тесно в духе старого мира, их тянет на перекрестки неведомых и мифических миров. Отсюда упоминание Атлантиды (мифическойстраны), «чтоб подслушать древние обиды» [22:81].
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
