Диссертация (1154425), страница 22
Текст из файла (страница 22)
Божество в процессе воплощения носит имя Бога – Слова. «Слово106плоть бысть»[85:107]. Поэт, причащаясь Слову, становясь его воплощением,таким образом, берет на себя людские скорби, подобно легендарному рыцарю Лоэнгрину, «покинувшему Замок Монсальват, чтобы взять на себя людские обиды» [22:429].Поэт в сонете «В нас тлеет боль внежизненных обид» использует кромеэллинского мифа, христианской символики (Грааль) еще и мифологию британских островов, расширяя творимый им самим миф до неограниченныхпределов, пытаясь связать все нити мифобытия. М.А. Волошин – человекглубокой поэтической культуры, и потому совершенно очевидно, что егостихотворения перекликаются с поэзией «золотого века», например, с творчеством Федора Тютчева, с его знаменитым переводом «из Шекспира»: «любовники, безумцы и поэты» [22:429], который, безусловно, оказал влияниена творца «Звездной короны».
Ф.И. Тютчев в хаосе жаждал обрести истокибытия, и эти истоки, возможно, обрести только в бесконечном пути, в котором у поэта, подобно Христу, не будет пристанища [см.: 217:72]. «Изгнанники, скитальцы и поэты, - / Кто жаждал быть, но стать ничем не смог … / Уптиц – гнездо, у зверя – темный лог, / А посох – нам и нищенства заветы»(«Изгнанники, скитальцы и поэты») [22:53].
Возникает ассоциация с евангельским текстом (см.: Мф. 2:20), но не только с данным, но и словами Христа из Нагорной проповеди, заповедующим блаженства [см.: Мф. 5:3].В этой заповеди, как нам представляется, М.А. Волошин видит крестныйпуть, но это путь духовной свободы, ибо: «Земля ждет Освободителя, который бы расколдовал ее, преобразив в творческом сновидении, освободил отдревних уз» [86:321].Земля ждет Поэта, еще не до конца совершившего свойпуть, расплескивающего в мир соты бессмертия и обреченного на бесконечный страннический посох. И на этом непройденном пути: «Расплескан мед ипесни недопеты» [22:53].М.А.
Волошин понимает, что поэзия неисчерпаема, и выпить ее до днаневозможно. Дисгармония - одна из реалий мира, но стремление к гармонииесть основа творимого поэтом мифа, в котором можно и нужно познать себя,107совершив экзистенциональный прорыв к божественному Свету. Он не желает«прелестнейшей дисгармонии», подобно Леониду Андрееву, он жаждет истинного света. «О, в срывах воль найти, познать себя, <…>Тому, кто зряч, носветом дня ослеп» [22:53].
Обратим внимание, что Волошин вновь прибегает к апофатическому методу, применяемому в богословии, который сталчастью его поэтической методологии. Его античный певец гармониислепнет в лучах света, явный отсыл к библейской истории, когда Моисей нагоре Синай находился там, где Бог «и мрак сделал покровом Своим» (см.:Пс.17:12). Но этот божественный мрак является невозможным для описанияСветом. Это тот Свет, к которому и стремится избранный Богом поэт.
Произойдет ослепление, но в этой слепоте произойдет и узнавание: «Подательсвета – Феб / Дает слепцам глубинные прозренья. / Скрыт в яслях Бог. Пещера заточенья / Превращена в Рождественский Вертеп» («Тому, кто зряч, носветом дня ослеп») [22:54]. Совершенно очевидное осмысление евангельского повествования. Причем это не просто метафорическое сказание, но попытка осмыслить вселенское событие, участником которого становится поэтмифотворец.
В сотворенном поэтом мифе встречаются античность и евангельское предание.Безусловно, в момент создания венка сонетов М.А. Волошин испытывалглубокое влияние Рудольфа Штейнера и Елены Блаватской, но пониманиеэтого влияния тема другого исследования. Важно, что поэт, используя темыРудольфа Штейнера о происхождении Земли и планет Солнечной системы,вершил собственный миф. И в этом мифе эллинское и библейское преданияявлялись определяющими.
В их образах поэт черпал знания. «В пещере заточенья» происходил платоновский прорыв к Вечности, Гармонии, царственному Венцу, который возлагал на себя посвященный. Происходило обретение поэтического лица. И это обретение для Максимилиана Волошинанемыслимо без «Рождественского Вертепа». В Вертепе произошло не просторождение человека, но рождение Слова, Бога Слова.
А там, где рождаетсяСлово, рождается и Образ, рождается и Лик: «Именно здесь рождается инди108видуальность, потому что сознание индивидуальности – это свойство просветленной материи.Божество лишено индивидуальности. Поэтому земная смерть есть радость Бога – он сходит в мир, чтоб умереть» [86:260]. А это рождение, равноесмерти, уже было в эллинском мифе. Никта – дочь Хаоса являлась одной изформ первобытия.
В ночи рождался Христос, в ночи рождался поэт, которому суждено было подвергнуться гневу Аполлона. Миф и библейское предание сливаются у художника воедино. Рождение и смерть идут рука об руку, иэто касается каждого человека. Ибо все, читающие венок сонетов, входят вединый круг. Наше « я» вливается в « мы», чтобы понять « я»: «Тому, ктожив и брошен в темный склеп» [22:54]. Истинное познание возможно толькотогда, когда умираешь: смерть лишает нас чувств сердечной привязанности,творит нас богом и созерцателем богов. И в этом созерцании человек и поэтперестает быть эгоистической монадой.
Он вне страсти, значит, в областивсезнания.М.А. Волошин блестяще использует свое художественное знание отувиденных в Лувре древнеегипетских гробниц. В египетском царстве мертвых он узрел так необходимое для познания бесстрастие. По росписям нагробницах поэт сумел представить свой взгляд на мир: «Вне бытия, вне воли,вне желанья, / Вкусив почет, неведомый тому, / Кому земля – священныйкрай изгнанья» («Тому, кто жив и брошен в темный склеп») [22:54]. И этимвзглядом может обладать тот человек, который «в своем восхождении должен целиком, безвозвратно отрешиться от самого себя, чтобы подняться нановую ступень»[10:260].
Тот же, кто не сможет отрешиться от самого себя, отсвоей индивидуальности, себяи потеряет, приобретя при этом, подобноАгасферу, ненужное бессмертие.Но тот, «Кому земля – священный край изгнанья» (22:55), может обрестине смерть, равную рождению, а бессмертие, равное смерти: «Он тот, комупогибель не дана, / Кто, встретив смерть, в смущеньи клонит взоры, / Кто видит сны и помнит имена» [22:55]. Видимо, поэт примеряет на себя не только109тунику Одиссея, ризу Христа, но и мантию Агасфера, обреченного на странную вечность. М.А. Волошину это представляется одной из поэтических дорог, одним из ликов мироздания, который может нести в себе демоническуюврубелевскую сущность Вселенной, взаимосвязуясь и взаимопроникаясь.
Характерно высказывание поэта, что «Апостолы так часто бывают гонителямивначале. Пути в Дамаск так разнообразны и неожиданны» (см.: Деяния 9:2,22; 24; 4-16) [85:132]].В традициях символизма поэт должен совершить три подвига: 1) войти вцарство Аида, чтобы спасти Эвридику; 2) постигнуть это царство до конца; 3)вывести Эвридику, не оглянувшись назад, то есть стать Лотом, не взирающим назад на горящие Содом и Гоморру.
Творец не просто творец, а Богочеловек, сошедший в ад во имя победы над смертью. В связи с этим близкийВолошину по духу и философским исканиям Андрей Белый писал: «Известно, путь человека, развитие человека есть путь от мгновенного, слишком яркого света красоты (озарение красотой) через необходимый болотистый лес(сомнение, раздумие), к отчаянью, к проклятью, к возмездию за утрату прежних идеалов, к рождению человека-творца, осознающего себя частью мироздания, совмещающего в себе и прошлое, и настоящее, и будущее человека,несущего в себе Бога – Богочеловека» [58:163].Таков путь человека, преображение себя и мира и воплощение в себебожественного лика. И в этом пути необходимо преодолеть «Изиды пелену»,символизирующие смерть, пройти мимо плясок и оргий менад.
В представлении М.А. Волошина поэт – это тот, «кто в чашу нег не выжал виноград, /Кто, как Орфей, нарушив все преграды, / Все ж не извел родную течь со дна,- / Тому любви не радость встреч дана» («Кто видит сны и помнит имена»)[22:55]. Поэт, подобно Орфею, пытается совершить подвиг воскрешения красоты. Но согласно мифу Орфей не вывел свою возлюбленную из царствамертвых.Показательно, что 13-й сонет начинается со строчек «Тому в любви нерадость встреч дана, / Кто в страсти ждал не сладкого забвенья, / Кто в ласках110тел не ведал утоленья, / Кто не испил смертельного вина» [22:56]. Поэтощущает драму всей вселенной, эта драма не дает до конца «причаститьсяземле», его дух разорван, он обречён скитаться, подобно Каину, но при этомприблизиться к Христу.Универсальность мифа о преображении мира и человека, о постижениимира и красоты через жертвенное страдание характерно для русской культуры рубежа веков, что находит свое подтверждение в следующих стихах сонета: «Кто оцет жаждал – тот / И в самый миг последнего страданья / Не мирный путь блаженства изберет, / А темные восторги расставанья» [22:56].Судьба поэта для М.А.
Волошина является центральной темой в венке сонетов. Поэт одновременно воплощает в себе лики Эдипа, Каина, Агасфера,Орфея, Одиссея, Энея и завершает свой путь во Христе, который взошел накрест, дабы нести в мире свое изгнание: «В себе несем свое изгнанье мы – / Вмирах любви неверные кометы!» («А темные восторги расставанья») [22:56].Данные строки М.А. Волошина перекликаются с поэтическими скитаниямиВалерия Брюсова, проходящего в своем познании через значимые лики мироздания (см.: стихотворение «Я»).Жертвенность, странничество поэта приводит его к христианскому пониманию мира [см.: Ин.
15:18-20], которое равноценно любви, явившейся отправной точкой венка сонетов. Но «…от душевной стихии любовного чувства мысль поэта устремляется к целому макрокосмоса, и венок сонетов превращается в поэтический трактат о человеческом духе <…> тема духа с еевозвышенными интонациями сменяется <о…> темой души, данной в тональности жалобы: земная неустроенность и неизбежность любовных утрат пронизывает душу неизбывной горечью. Однако сонет-магистрал (и в этом егозначение в венке) не только обощает предществующее, но и возвращаетначальную мужественную интонацию, вновь утверждая тему духа <…> ипогашая «душевность»» [163:14].Универсальность мифа о поэте в венке сонетов «CRONOA ASTRALIS»указывает, что для Волошина поэт: 1) жертва во имя преображения мира; 2)111слепец, ослепленный Светом Аполлона; 3) «неверная комета», странник,стремящийся постигнуть мир через мифы и лики мироздания; 4) он, пришедший в мир, чтобы сказать правду о себе и мире во тьме веков.Таким образом, венок сонетов не только соприкосновение Максимилиана Волошина с оккультными и теософскими учениями, а попытка постижение в себе поэтического лика во всем его многообразии.