Диссертация (1154425), страница 21
Текст из файла (страница 21)
По структуре Венка ключевой магистральныйсонет – это отдельная тема, которую задает поэт. В этой связи стоит указатьна то, что венок сонетов не случайно назван «CORONA ASTRALIS» («Звездная корона»). Для М.А. Волошина «Звездная корона» – это открывшееся мироздание в ночи, что соответствует традициям русской и мировой культуры(достаточно вспомнить Тютчева, Беме, Сведенборга, Бальмонта). «Это сплавзнания и откровения, разума и эзотерических прозрений, уверенности художника в своих духовных возможностях и его преклонения перед тайнамиВселенной и вечности…» [256:115].Первая строка «Ключа» указывает на путь странничества поэта в мироздании: «В мирах любви неверные кометы - /Закрыт нам путь проверенныхорбит!»[22:49].
Поэт устремлен в непознанное, он всегда первооткрыватель,устремленный к солнцу, он сосредоточие времени, на что указывают следующие строки: «Явь наших снов земля не истребит. / Полночных солнц к себенас манят светы» [22:49]. По закону венка сонетов тема яви снов, полночногосолнца, найдет свое выражение в цикле, о чем было сказано выше. Важно101отметить, что сонет-магистрал отражает путь поэта, который не будет преданзабвению: «Ах, некрещен в глубоких водах Леты / Наш горький дух, и память нас томит. / В нас тлеет боль внежизненных обид - / Изгнанники, скитальцы и поэты!» [22:49]. М.А.
Волошин обращается к своей излюбленнойтеме странничества, берущее свое начало в древнейших мифах, особенно вдревнеэллинском мифе об Одиссее. Тема изгнанничества и скитальчества –ключевая тема мифотворчества поэта. Она восходит к библейским, ведическим, мифологическим мотивам, где человек видится как изгнанник, скиталец, приносящий себя в жертву во имя преображения мира. Художник понимает скитальческую миссию поэта как миссию Каина, Одиссея и Христа,особенно Христа [см.: Мф.
8:20]. Он и идет путем Христа, через жертву илюбовь, через огонь, обжигающий сердце: «Тому, кто зряч, но Светом дняослеп. <…> Тому в любви не радость встреч дана, / А темные восторги расставанья!» [22:49-50]. Совершенно очевидно, что М.А. Волошин предлагаетапофатический взгляд на мироздание. О чем свидетельствует его запись вЗаписной книжке из Клоделя: «Что мы знаем о воле Божией, когда единственное средство познать ее – это противоречить ей» [85:103]. Это понимание восходит к Святоотеческой традиции (см.: Быт.
32:24-28).Для Максимилиана Волошина поэт «неверная комета в любви», а, какизвестно, комета всегда стремится к солнцу, чтобы потом, уйти, сжигаясебя, вернувшись по новым непроторенным дорогам. Данный взгляд на творца представляется уникальным. Поэт осмысляет миф об Икаре именно вэтом контексте: «Мы правим путь свой к Солнцу, как Икар, / Плащом ветрови пламени одеты» [22:50].Поэт - это Икар и комета, летящая к солнцу, пути которой неисповедимы. Потому что он бунтарь и мятежник, восставший, словно Иаков в ночи,против Бога. Отсюда безвозвратные параболы, отсюда: «Закрыт нам путьпроверенных орбит!» [22:50].
Для поэтов, как изгнанников и скитальцев, нетпроверенных путей в познании мироздания, их «жрец земли не причащает»,за ними всегда оставленная Троя, как символ ушедшей и возрождающейся102цивилизации [22:50]. Причастие возможно в скитальческом духе, в ликетворчества, которое находится на грани, перекрестке, распутий всех дорогмироздания, сомнения и обид, яви и снов: «Безумьем снов скитальный духповит. / Как пчелы мы, отставшие от роя! <….> Явь наших снов земля не истребит» [22:50-51].«В мистико-антропософском пространстве этого сонета привлекает внимание мифологема пчелы, пчелиного роя.
Известно, что в орфическом учении пчелы были воплощением души, не только по ассоциации с медом, но ипотому что они перемещаются с роем, подобно душам, которые, как полагали орфики, «роем» отделяются от от божественного Единого, божественнойСущности, чтобы в дальнейшем, пройдя через бесчисленные переселения иперевоплощения, окончательно вернуться в нее.
Волошинские же пчелы отстали от роя, выпали из предустановленного круговорота («Закрыт нам путьпроверенных орбит…»), а изначально гармоническое Единое обернулосьразрушенной «Троей», к которой, казалось бы, нет возврата…»[256:118].Поэтому заключительная фраза второго сонета звучит «явь наших сновземля не истребит» как перекличка с библейским сном Иакова (см.: Быт.28:12-16), в котором происходит восхождение и нисхождение человека изяви в горнее Бытие и наоборот.Третий сонет венка «Явь наших снов земля не истребит!» и строится наэтой антиномии. Отсюда его ключевые понятия: «парча лучей», «журчаньеутра» с одной стороны, а с другой – « ущербный серп», « истлевающий исгорающий», «Ночь, разверстая на Фаворе»[22:51].Поэтому художник и делает вывод, что душа поэта одета ризами, что является символом божественного бытия, «его манят светы полночных солнц»,потому что полночное солнце для М.А.
Волошина и символистов равно Невечернему Свету Христову. Поэт всегда одет шелком душ, как ризой, воплощая в себе точку соприкосновения между божественным и земным: «Мышелком душ, как ризами одеты, / Нам ведом день немеркнущих ночей, - /Полночных солнц к себе нас манят светы» [22:51]. В следующем сонете103«Полночных солнц к себе нас манят светы» воплощается тема, берущая своеначало в первоисточниках бытия. Очевидны мотивы Библии и эллинскогомифа (пчелы – собиратели мудрости и Адам – первый поэт и открывательмироздания): «Я исследил, измерил, взвесил, счел, / Дал имена, составил карты, сметы» [22:51].Поэт подвержен соблазну знания полноты бытия. Художник верен себе,он идет непроторенными дорогами мироздания. М.А. Волошин соотносилзвезды с «золотыми числами Пифагора».
В этих золотых число-звездах поэтувиделась первооснова бытия, истоки ее гармонии и, значит, бессмертия, которому и служит истинно избранный поэт, что перекликается с более раннимстихотворением «Сердце мира, солнце Алкиана…» из цикла «Алтари в пустыне», где М.А. Волошин уподобляет себя «рыбаку из малой Галилеи», тоесть самому Пифагору, верящему, что прежде, чем стать философом с Самоса, он был обычным галилейским рыбаком: «Как рыбак из малой Галилеи, /Как в степях халдейские волхвы, / Ночь-Фиал, из уст твоей Лилеи / Пью алмазы влажной синевы!» [19:35]. Ему, поэту, не престало давать обеты божеству смерти. Он способен прорваться в запредельное: «Для нас во мгле слепые бродят светы» («Ах, некрещен в глубоких водах Леты!») [22:52].
Те самые светы, с помощью которых поэты прозирают мир, неведомый и незнаемый для других. Путь поэта – это путь слепца, ослеплённого светом. Его путь– путь Одиссея, способного проникнуть в царство мертвых и быть избраннеесамого Ахилла, который свое царство готов отдать, чтобы «быть последнимбатраком на земле» [178:473].«Печальный взор вперяет в ночь Пелид… / Но он тоскливей и грустнее,/ Наш горький дух… И память нас томит» [22:52]. И в этом трагедия мироздания, с которым поэт и человек повязан нитями бытия.
«Но ужас звезд отзнанья не потух. / Мы помним все: наш древний, темный дух, / Ах, некрещенв глубоких водах Леты!» [22:51].Некрещенность в водах Леты - это есть не ад забвенья, а акт осознаниясебя в вечности мироздания. Первый катрен 5-го сонета об этом ясно свиде104тельствует: «Ах, некрещен в глубоких водах Леты» [22:52]. Кроме того, ясновидим волошинское творение, имплицитно вплетенным в древнеэллинскиймиф и астрономическую музыку звезд Пифагора. «Звездный дух» переплетается с гармонией бытия у Пифагора, который, пройдя через множество воплощений, остался «еще тоскливей и грустнее, / Наш горький дух… И память нас томит» [22:52].
Дух поэта горек, как и святая горечь любви. Он неможет радоваться смерти как таковой. Смерть только тогда имеет смысл,когда она становится необходимым условием жизни. В следующем сонете«Наш горький дух… (И память нас томит)» Волошин прямо говорит, чтожизнь поэта и человека рождается из тьмы: « Наш горький дух пророс изтьмы, как травы, / В нем навий яд, могильные отравы. / В нем время спит, какв недрах пирамид» [22:52]. Именно во сне являлась лестница Бытия Иакову,в ночи он боролся с Богом, в ночи произойдет рождение Христа, в АидеОдиссей познает сущность Киммерии.
«В момент смерти каждое отдельноемгновение нашей жизни мы сознаем сразу в одном целом: то, что казалосьрядом деланий, нанесенных на прямой, станет гранями нового тела» [10:109].Волошин верит, что поэты пришли в мир и не уйдут из него, становясь«пролитой в вечность лавы, / что в нас свой ток невидимо струит» [22:52]. Изцентрального огня Вселенной, у Максимилиана Волошина «Сноп огня в сиянии Плеяд» [19:35] согласно учению Пифагора рождается поэтическое Слово, «которое есть земное тело мысли, мы можем осязать дорогу перед собой,и мгновение осязания словом становится частью нашего астрального тела,уже не проходя сквозь жизнь.
Слово заклинает будущее, как музыка заклинает прошлое» [85:110]. Поэт ничего не забывает и, проходя через пифагорейские превращения, впитывает в себя, ради сотворения нового лика, боль«внежизненных обид». Каждая уходящая планета служит творению этого лика: «Гробница Солнц! Миров погибших Урна! / И труп Луны и мертвый ликСатурна / Запомнит мозг и сердце затаит» [22:52].Концептуальные образы Солнца, Сатурна, Луны, их сочетания друг другу далеко не случайны в контексте всего творчества М.А. Волошина и в дан105ном венке сонетов, в частности. Умершее Солнце символизирует мрак, тьму,хаос.
Труп Луны и мертвый лик Сатурна еще более усиливает ощущениеразорванности Бытия. Луна у символистов воплощала некую демоническуюсилу, а Сатурн являлся праотцем вселенной. Что в определенной степени соответствовало не только мифологическим традициям, но и Святоотеческимписаниям [см.: 110:129].Из Ничего рождается Слово, чтобы войти в мир, творя в нем Бытие. Аэто возможно только через страдание огненное и внежизненную обиду. Длядостижения цели М.А.
Волошин использует и славянскую мифологию(Навий яд), и теософическое слово о звездах, и пифагорову астрономию. Всозидании лика Вселенной работает вся история человечества. В этом поэтувидится и его скромная задача: объединение всех усилий, всех извилин и изгибов знания, чтобы понять сущность мироздания. А сущность мирозданияможет постигнуть только «искусство - алмазный мост между бытием и тем,что вне бытия» [22:55], и потому что «искусство – это творчество» [85:110],творчество, проходящее чрез искус и искушение.
«В нас тлеет боль внежизненных обид. / Томит печаль, и глухо точит пламя» [22:53]. И в этом искушении происходит истинное обретение поэтом свое предназначенного пути,происходит понимание сути пути: «Лаокоон, опутанный узлами / Горючихзмей, напрягся… и молчит» [22:53]. В этом молчании, возможно, высшийакт служения покровителю искусства Аполлону, которому «дано имя вождявремени» [15:55].
Греческий миф ожил, чтобы показать бессмертие служенияискусству, но не искусству ради искусства, которому необходимо безраздельно поклоняться, как у Валерия Брюсова, например, а искусству, наполненному божественным, аполлонийским смыслом, служащему Вечности: «Не отдадим за все забвенье Леты! / Грааль скорбей несем по миру мы, - / Изгнанники, скитальцы и поэты!» [22:53]. В Зап. книжках М.А. Волошин напишет: «Искусство слова – поэзия – аналогично воплощению божества в инойсфере. Гений Слова – Эрос, который руководит переходом с одной ступенина другую.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
