Диссертация (1154419), страница 39
Текст из файла (страница 39)
Такое поведение –тоже своего рода коммуникативное искусство, только со знаком минус.Ковригин каким-то образом заставляет окружающих с уважением и бережнойтрепетностью относиться к отвратительным «особенностям» своей речевойкоммуникации, защищать его и обвинять других, ни в чем не повинных людей,что, разумеется, непозволительно в любом другом аналогичном случае. По223какому-то странному закону вдруг оказалось, что Рувиму Исаевичу Ковригинуоскорблять людей можно, а всем остальным – ни в коем случае:«Еще в дверях меня предупредили:– Главное — не обижайте Ковригина… Вы можете разгорячитьсяи обидеть Ковригина.
Не делайте этого.— Почему же я должен разгорячиться?— Потому что Ковригин сам вас обидит. А вы, не дай Господь,разгорячитесь и обидите его. Так вот, не делайте этого.— Почему же Ковригин должен меня обидеть?— Потому что Ковригин всех обижает. Вы не исключение. Вобщем, не реагируйте. Ковригин страшно ранимый и болезненно чуткий.— Может, я тоже страшно ранимый?— Ковригин — особенно. Не обижайте его. Даже если Ковригинпокроет вас матом. Это у него от застенчивости…Началось заседание. Слово взял Ковригин. И сразу же оскорбил всехзападных славистов.
Он сказал:— Я пишу не для славистов. Я пишу для нормальных людей…Затем Ковригин оскорбил целый город. Он сказал:— Иосиф Бродский хоть и ленинградец, но талантливый поэт…И наконец Ковригин оскорбил меня. Он сказал:— Среди нас присутствуют беспринципные журналисты. Ктотам поближе, выведите этого господина. Иначе я сам за него возьмусь!Я сказал в ответ:— Рискни.На меня замахали руками:— Не реагируйте! Не обижайте Ковригина! Сидите тихо! А ещелучше — выйдите из зала…Один Панаев заступился:— Рувим должен принести извинения.
Только пусть извинится как224следует. А то я знаю Руню. Руня извиняется следующим образом:”Прости, мой дорогой, но все же ты — говно!”» (С. Довлатов. Филиал. С.35-36).Коммуникативно-прагматический аспект речи, текста немыслим безобращения к такому компоненту триады адресант – текст – адресат, какчитатель, отношение к нему автора.В целом Довлатов относится к читателям с уважением, показываетуверенность в их интеллектуальных способностях, например:«Комментировать журнальную междоусобицу – бессмысленно.Слава Богу, органов достаточно.
Полемистов хватает. Читателиоценят, вникнут, разберутся…» (С. Довлатов. Записные книжки. Эл.ресурс).Довлатов явно разделят читателей на разновидности, подвиды,категории. Это, как минимум, неглубокие люди – по клишированномувыражению советских лет «широкие массы читателей» и люди думающие,начитанные, умеющие анализировать прочитанное, найти скрытые смыслы:«Уфлянда можно читать по-разному. На разных уровнях. Вопервых, его стихи забавны.
(Это для так называемого широкогочитателя.) Написаны энергично и просто. И подтекст в них едва уловим»(С. Довлатов. Записные книжки. Эл. ресурс).Для них же, для «простых», Довлатов в ряде случаев в доступном видеделает пояснения, даёт расшифровки лингвистических терминов, например:«Есть такое филологическое понятие – сказ. Это когда писательсоздает лирического героя и от его имени высказывается. Так писалЗощенко (не всегда).
Так пишет Уфлянд. Его лирический герой –простодушный усердный балбес, вполне довольный жизнью» (С.Довлатов. Записные книжки. Эл. ресурс).Для других – не «широких масс» – пояснения не даются даже в болеесложных случаях, им, интеллектуалам, и так все должно быть понятно:225«В общем, сказ, ирония, подвох… Изнанка пафоса… Знакомаятрадиция, великие учителя. Ломоносов, Достоевский, Минаев, СашаЧерный, группа Обэриу… Мрачные весельчаки обэриуты долго ждалисвоих исследователей. Кажется, дождались (Мейлах, Эрль). Дождется иУфлянд.
Я не филолог, мне это трудно…» (Там же).Иногда Довлатов говорит уже о трех разновидностях читателей, которыепо-разному воспринимают – или не воспринимают вовсе – определенныхписателей:«У поэзии Наума Сагаловского есть характерная особенность.Ею восхищается либо крайне интеллигентная публика, либо–совершенно неинтеллигентная.Так называемый мидл-класс поэзию Сагаловского – отрицает» (С.Довлатов. Записные книжки. Эл. ресурс).Далее Довлатов поясняет причину такого отвержения: «Сагаловскийнередковыступаетотимениеврейско-эмигрантскогомидл-класса–практичного, напористого, цепкого, упитанного.
Этот класс узнает себя иначинает сердиться». Ответная реакция читателей данного уровня такова:“ТогдаСагаловскогоназываютциником,штукарем,безответственнымкритиканом и даже антисемитом”».Отношение к читателю у словесников прошлого в сильной степенизависело от идеологии. Поэтому один и тот же человек в роли обычногочитателя и в роли литературного чиновника, редактора, демонстрирует дваразличных вида реакции на одно и то же художественное произведение:«- Вы считаете, эту галиматью (стихотворение про детстволюдоеда в журнале для пионеров ) можно печатать?- А что? Гуманное стихотворение… Против насилия…Идем к Сахарнову (главный редактор), Сахарнов хохотал минутпять.
Затем высказался:- Печатать, конечно, нельзя.226- Почему? Вы же только что смеялись?- Животным смехом… Чуждым животным смехом… Знаете что?Отпечатайте мне экземпляр на память…» (Там же).Уличенный в двуличии, человек-редактор оправдывается опять-такиидеологическими штампами, которыми принято было «клеймить» враговрежима – он мгновенно, привычно заклеймил уже сам себя.
Но получившийудовольствие человек-читатель все же проглядывает в конце сквозь этиштампы.Журналист Эрик Буш подверг свою жизнь опасности тем лишь, чтообычные слова произнес не в соответствующей им обстановке, не для техадресатов:«Однажды Буш поздно ночью шел через Кадриорг. К нему подошлитрое. Один из них мрачно выговорил:– Дай закурить, – на что Буш не протянул сигареты, не убежал,наконец, не ударил первым, что, по мнению автора, должен был бысделать нормальный человек, а сказал:– Что значит – дай? Разве мы пили с вами на брудершафт?!Уж лучше бы он заговорил стихами. Его могли бы принять заопасного сумасшедшего.
А так Буша до полусмерти избили. Наверное,хулиганов взбесило таинственное слово – “брудершафт”» (С. Довлатов.Компромисс. С. 273).Особенности коммуникации не всегда прозрачны для Довлатова.Искренне или чуть лукавя он несколько раз говорит о том, что не может точновыявить причины, лежащие в основе общения, речевого и дружеского контакта,ведь, по его мнению, первым и главным объединяющим людей началом долженбыть родной Довлатову русский язык:«С Эндрю мне было легко, хоть он и не говорил по-русски. Уж незнаю, как это достигается…Я всё думал: бывает же такое?! Американец, говорящий на чужом227языке, к тому же «розовый», левый, мне ближе и понятнее старыхзнакомых.
Загадочная вещь – человеческое общение» (С. Довлатов.Записные книжки. Эл. ресурс).В аспекте речевой коммуникации лингвисты выделяют и такойпараметр,каккоммуникативноесознание.И.А.Стернинподкоммуникативным сознанием понимает «совокупность знаний и механизмов,которые обеспечивают весь комплекс коммуникативной деятельности человека.Этокоммуникативныеустановкисознания,совокупностьментальныхкоммуникативных категорий, а также набор принятых в обществе норм иправил ведения общения» [Стернин, 2003, с.
11]. Таким образом, в своемкоммуникативномповеденииикоммуникативномсознаниичеловек,принадлежащий к определенному социуму, неизбежно оперирует понятиямиоценочной шкалы «хорошо – плохо». В.К. Радзиховская выдвигает иэкспериментально подтверждает тезис о том, что «оценка лежит в основаниимысле-рече-языковой деятельности и присутствует в каждом ее моменте ирезультате» [Радзиховская, 2001, с. 61].В соответствии с этим далее считаем необходимым обратиться кизучению оценок, ценностей, связанных с профессией словесника.4.2.
Отношение к профессии словесникаОтношение к профессии словесника выражено Довлатовым посредствомоценки труда писателя, импульсов и причин писательского труда, образа жизниписателя, отношения к классикам литературы и к плохим писателям, кпрофессиям журналиста, корректора, переводчика, к работе литературныхчиновников (начальников, редакторов, издателей). Рассмотри подробнеекаждый из этих аспектов.Труд писателя«Не я выбрал эту женственную, крикливую, мученическую,228тяжкую профессию. Она сама меня выбрала. И теперь уже некудадеться» (С.
Довлатов. Зона. С. 196).Пожалуй, именно жертвенность, в понимании Довлатова, есть основаписательского труда. И именно поэтому от него невозможно отказаться – тоесть отречься, предать. Кроме того, специфика писательского труда (таланта)такова, что он, прорастая сквозь автора, вливаясь в его кровь и плоть,становится частицей личности пишущего, диктует ему, каким быть:«Писатель не может бросить свое занятие. Это неизбежнопривело бы к искажению его личности (С.
Довлатов. Ремесло. С. 26-27).Писательство – сладостная мука:А передо мной лист бумаги. И я пересекаю эту белую заснеженнуюравнину - один.Лист бумаги - счастье и проклятие! Лист бумаги - наказание мое..». (С.Довлатов. Ремесло. С. 8).Тяготы писательской деятельности облегчает лишь высокое качествосозданного:«Пиши, раз уж взялся, тащи этот груз. Чем он весомее, темлегче…» (С. Довлатов. Заповедник. С.
212).В представлении С.Д. Довлатова тяжкое занятие – писательский труд(написать великую книгу мало кто способен) – невыгодно материально, но«выгодно» нравственно: это деятельность духовная, так как даже не достигшиецели потуги пишущего приблизиться к классике литературы всё равнооправданы самим процессом гуманитарного труда, а возможный гонорар закрупное произведение «рассыпан» по маленьким рассказам:«– Не забывай, что я двадцать лет пишу рассказы.– Ты хочешь написать великую книгу? Это удается одному изсотни миллионов!– Ну и что? В духовном отношении такая неудавшаяся попыткаравна самой великой книге. Если хочешь, нравственно она даже выше.229Поскольку исключает вознаграждение…» (С. Довлатов. Заповедник.
С.203).Отношение к деньгам двоякое: с одной стороны, они обязательнодолжны быть в необходимом количестве, с другой стороны, добывать ихписательским трудом – неправильно. По Довлатову, писатель должен бытьбессребреником, это позволит ему сохранить нравственную чистоту, правобыть писателем не популистским, не для массового чтива, а элитарным,понятным небольшому – просвещенному, продвинутому кругу читателей:«У тебя есть десяток читателей.