Орлов И.Б. Политическая культура России XX века (2008) (1152142), страница 39
Текст из файла (страница 39)
Но обсуждение Конституции «победившего социализма» показа*ло, сколь пестрым и разноголосым было советское общество середины30*х гг. Его однородность — очередной пропагандистский миф режима.150«Тоталитарная» модель и культовое сознаниеЖизнь людей проходила в двух плоскостях: они поддерживали, одоб*ряли и участвовали, но, возвратившись домой, жили другой жизнью.Когда они делали вид, что принимают новую систему, им после страш*ных потрясений предыдущих лет просто хотелось нормальной спокой*ной жизни. Проблема «любви и ненависти» народа к власти в закрытомобществе состоит также в том, что миллионы людей приняли новуюжизнь, искренне верили в декларируемые ценности и в то, что строятсчастливую жизнь.Именно при Сталине наиболее эффективно действовала советскаямифологическая система.
Так, известный румынский религовед и писа*тель Мирче Элиаде (1907–1986) отмечал: «Не знаю, какого мнения о се*бе был Сталин, но почитайте поэтов: они видели в нем солнце или “пер*вого или единственного”. … Миф о Сталине несет в себе тоску поархетипу». Французский критик и литератор Ролан Барт (1915–1980)признавал, что «долгие годы Сталин как словесный объект представ*лял в чистом виде все словесные черты мифологического слова». Иначеговоря, в нем был и реальный Сталин, и его ритуальное прославление,и, наконец, Сталин сакрализованный.
На глазах людей строился новыймир, и многие действительно воспринимали свершавшееся как личныйи общественный долг, тем более что подлинной информацией о подспуд*ных процессах они не располагали. Партия в глазах большинства насе*ления представала как некое организующее начало, связанное с укреп*лением государства. К тому же, ряд положений официальной идеологиисовпадал с ценностями и представлениями масс.
Широкие слои населе*ния видели в Советской власти «свою», народную власть, в противовеспрежней — «чуждой» для них. П. Н. Милюков на склоне лет утверждал,что советский народ, не зная другого режима, примирился с недостат*ками советского и оценил его преимущества. Тем не менее, до сегод*няшнего дня нет единства в ответе на вопрос: насколько велика былаподдержка населением большевистского режима? Если она высока, тоне было ли это связано с накалом социальных иллюзий? А если низка,можно ли рассматривать, в общем*то, терпеливое отношение к нелюби*мой власти как результат широкомасштабного насилия и вековых сте*реотипов покорности власти как таковой? Открытым остается и вопросо страхе как общем стимуле поведения в эпоху массовых репрессий.6.Особенности политической культуры 1930-х гг.Основы советской политической культуры как некоего достаточноцельного социокультурного феномена сложились к середине 1930*х гг.Во многом это было связано с тем, что в сознательную жизнь входило151ГЛАВА 8поколение, воспитанное на революционных ценностях, — «дети рево*люции, верившие в светлые идеалы», по определению известного рус*ского писателя Анатолия Рыбакова (1911–1998).Не вызывает сомнений вывод российских ислледователей, что пред*посылками формирования «нового» политического сознания стали: от*сутствие в стране глубоких демократических традиций, преобладаниекрестьянства, утопические надежды части интеллигенции на скороекоммунистическое преобразование мира, а также конспиративная по*литическая культура правящей партии.
Система культивировала такиечерты политической культуры, как: полный разрыв с прошлым и тради*цией и установка на формирование принципиально нового бытия, уто*пизм и биполярную модель мира, мифотворческий дух вместо истори*ческого сознания. Одной из ментальных черт человека «тоталитарного»общества стало ощущение определенной комфортности от того, что занего думает власть, а ему не надо принимать самостоятельных реше*ний, и в своих чувствах и поступках он солидарен с многочисленнымисебе подобными.
Историк и культуролог М. Я. Гефтер (1918–1994) под*черкивал изначальную раздвоенность этого «нового» человека, который«заявился в грязи новостроек, в пепле и крови «классовых врагов». Нонет ничего более далекого от истины, чем объявить его на этом основа*нии исчадием зла.
Он был неизвестностью — не в последнем счете длясамого себя. От «военно*коммунистического» предтечи он унаследовалпафос обновления Мира, но уже без веры в короткий срок и без преуве*личенного самоотречения. Его акцент на “мы” не означал уже истошно*го отрицания “Я”. Его политическая активность была ориентирована наближние дела и в силу этого на тех партийных функционеров, которыеэтими делами непосредственно ведали». Более того, в основной массерядовых коммунистов партийность рассматривалась как служба влас*ти, стране и собственным интересам одновременно.СССР в 1930*е гг. являл собой, по выражению французского писа*теля и нобелевского лауреата Андре Жида (1869–1951), сочетание «са*мого лучшего и самого худшего».
Для иностранного наблюдателя сере*дины десятилетия прежде всего бросалось в глаза социальноенивелирование и после долгой нужды довольство тем, что есть в мага*зинах. Если, по мнению писателя, всеобщее счастье достигалось за счетобезличивания каждого, то ожидание «светлого будущего» и перекры*тая связь с заграницей порождали некий «комплекс превосходства».Конформизм и сервилизм сочетались с обоготворением Сталина, рос*том помпезности и преследованием инакомыслия во всех сферах.
Дей*152«Тоталитарная» модель и культовое сознаниествительно, имя Сталин в материалах XVIII съезда партии (1939) встре*чается более 2000 раз.Сдвиги в политической жизни общества во второй половине1930*х гг. и, прежде всего, утверждение в обществе марксизма*лениниз*ма в сталинской интерпретации, идеологии вождизма и культового со*знания, усиление государственно*патриотических начал и соответству*ющее оформление государственных традиций и символов, неразрывносвязанных с именем Сталина, отразили смещение акцентов с мертвоговождя на живого. При этом возвращение к государственно*патриоти*ческим устоям способствовало консолидации общественного мнения встране и примирению с режимом.
Формирование нового советского пат*риотизма в первой половине 1930*х гг. проходило под лозунгом «воб*рать в себя лучшие традиции русской истории». Наиболее массовойаудиторией для средств патриотической и во многом милитаристскойпропаганды в эти годы становится советская молодежь.
На рубеже 1920–1930*х гг. происходит формирование нового понимания войны каквойны империалистической. Не менее важную роль в становлении пред*ставлений о войне сыграла и односторонняя интерпретация Граждан*ской войны с позиций «красных». Представления о ней как о войне спра*ведливой, классовой и отечественной (по определению «Краткогокурса») стали элементом самоидентификации советского общества в1930*е гг., культивировавшего психологию «осажденной крепости».Еще одной важной характеристикой политической культуры1930*х гг. стало определение образа врага, как внутреннего, так и внеш*него.
«Кругом враги» — в этой ауре и в духе веры в непогрешимостьСталина, по мнению одного из ведущих специалистов в области исто*рической имиджелогии А. В. Голубева, формировалось юное поколе*ние. Парадоксально, но значительная часть рабочих поддерживалапартию в борьбе с вредительством. Отчасти причиной тому была лож*ная информация.
Одновременно в практику постепенно вошло, чтобыв каждом выступлении прозвучали обвинения врагов народа. Чем боль*шую ненависть к «врагам народа» раздували в массах, тем большийфимиам курился фигуре Вождя и вождей. Реалии «Большого террора»1937–1938 гг., более известного под названием «ежовщина», показали,с одной стороны, что от репрессий не был застрахован никто.
Напри*мер, для успокоения общественного мнения в стране было расстреляно10 руководителей Наркомата земледелия, якобы за организацию голо*да 1932 года в стране. Не минула чаша сия и самого «железного нарко*ма» Н. И. Ежова (1895–1940). С другой стороны, репрессивная прак*тика второй половины 1930*х гг. наглядно продемонстрировала наличие153ГЛАВА 8в обществе не только пишущих доносы, но и тех, кто не боялся поднятьсвой голос в защиту «врагов народа».
Ответом на репрессивную поли*тику эпохи сталинизма стали знаменитые «шесть заповедей безопасно*сти советского человека»:1) не думай;2) если подумал, не говори;3) если сказал, не записывай;4) если записал, не печатай;5) если напечатал, не подписывай;6) если подписал, откажись.Далеко не все аспекты формирования культовых настроений оказа*лись освещенными в данном разделе. Окончательно не прояснена при*рода такого явления 1930*х гг., как массовый энтузиазм, и его роли вупрочении «культа личности». На сегодня открытым остается вопрос осовместимости в сознании народа лозунга «Если враг не сдается, егоуничтожают» и традиционного для российского менталитета сочувствияк «обиженным» властью.
Исследователям сталинизма предстоит отве*тить и на вопрос о ГУЛАГе как феномене политической культуры.154Власть и общество в годы Второй мировой войны9ВЛАСТЬ И ОБЩЕСТВОВ ГОДЫ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ(1939–1945 гг.)Как уже указывалось, советское общество накануне войны было вцелом подвержено психологии «осажденной крепости» или непрехо*дящему предчувствию войны. Проявлением подобной психологии, со*гласно выводам современных историков, являлись: подозрительное от*ношение к внешнему миру («Весь мир против нас»), заведомаяготовность к конфронтации, а также чувство дежурной тревожности ибдительности.
Лозунг «капиталистического окружения» выступал в ка*честве катализатора периодических чисток реальных и вымышленныхпротивников режима внутри страны, т.е. советское общество оказыва*лось осажденным не только извне, но и изнутри собственным режимом(эффект «двойной осады»). Это вело к распространению в обществечувства агрессии — защитной психологической реакции, чье действиебыло направлено не на истинный источник опасности (властные струк*туры), а на некий вторичный объект — «врагов народа». Однако, не имеявозможности полностью реализоваться в пределах страны без ущербадля системы, агрессивность была сориентирована на внешний мир, ког*да все внутренние неурядицы связывались с происками внешнего вра*га. В этих условиях будущая война представлялась своего рода спаса*тельной индульгенцией: чтобы уберечься от несправедливой расправы,необходимо было продемонстрировать свою преданность режиму в са*мой критической ситуации — на войне.
Другими словами, мысль о бу*дущей войне на время становится некой сверхценной идеей. Офици*альная оптимистическая триада «малой кровью, могучим ударом и натерритории противника» дополнялась мифом о гуманной, доблестнойи созидательной войне. А представления о «справедливых и несправед*ливых войнах» рационализировали агрессию, объяснив ее внешнепо*литическую направленность претворением мессианских задач первогопролетарского государства. Накануне войны в СССР появляется типчеловека, обеспокоенного долгим миром и нетерпеливо ожидающегобудущую войну. Это была генерация людей, о которых нарком обороныВорошилов сказал, что советский народ «не только умеет, но и любитвоевать».155ГЛАВА 9Однако нападение Германии на Польшу вызвало противоречивуюреакцию советского общества.
Наряду с сочувственным отношением кполякам и даже обращениями к правительству «выехать в Польшу, что*бы принять участие в борьбе польского народа за свою жизнь, свободу икультуру», были равнодушно следившие за агонией Польши и даже по*зволявшие себе позлорадствовать над ее трагедией. Тем не менее, заяв*ления Кремля о нейтралитете в войне мало влияли на коллективныепредчувствия серьезных событий на западной границе, которые опре*делялись как антифашистской пропагандой предыдущих лет, так и скоминтерновской инерцией. Поразительно, но в этих ожиданиях суще*ствовал даже антисоветский подтекст: «Бог нам войну посылает, можетбыть, власть переменится и жизнь будет легче».При этом вероятная война, в силу привитых пропагандой представ*лений, не сопрягалась с очевидной опасностью.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
