Орлов И.Б. Политическая культура России XX века (2008) (1152142), страница 34
Текст из файла (страница 34)
Очевидно, что в результа*те социальных пертурбаций деревня раскололась не по имущественно*му, а, скорее, по возрастному признаку. 20*летние были подвержены стра*сти крушить все, что не укладывалось в рамки нигилистическоговосприятия мира. Большинство селян, в возрасте 45–60 лет, сумевшихизбежать окопов Мировой войны, было за свою, «мужицкую», корыст*ную правду.
Часть 30–40*летних (обычно из числа бывших солдат) сто*яли за всеобщую коммуно*общинную структуру и за перманентный пе*редел земли и собственности. Еще меньшая часть, прежде всего пожилыекрестьяне, вообще застыла в растерянности.Большевистское государство выстраивало свои отношения с дерев*ней на идеологической подоплеке с элементами политической конъюн*130Трансформация политической культуры в послереволюционное десятилетиектуры. Значительное место занимала пропаганда, разжигавшая классо*вую непримиримость и ненависть, особенно в период деятельности ком*бедов, в ходе пропаганды красного террора, продовольственной агита*ции и на завершающем этапе войны.
Региональные исследованиядемонстрируют, что по сравнению с другими регионами (Сибирью, Ура*лом, Кубанью) содержание большевистской агитации и отношение к нейкрестьянства в Центральном Черноземье во многом было обусловленотем, что здесь классовая борьба внутри деревни в 1918–1921 гг. носилаболее острый и определяющий характер. Составной частью взаимоот*ношений крестьянства с Советской властью являлась борьба крестьян*ства как против помещичьей реставрации, так и против военно*комму*нистических порядков.В ответ крестьяне предложили свое видение политической ситуа*ции, отразившееся в послеоктябрьских особенностях деревенского бун*тарства прежде всего в массовом сопротивлении и настойчивости в ис*пользовании крайних мер в отстаивании своих интересов.
Постепенновыкристаллизовывались новые формы бунтарства: дезертирство из ар*мии и восприятие образа воина как способа существования. Склады*вался особый тип бунтаря, а появление крестьянских вождей, способ*ных повести за собой, ожесточенность борьбы, настойчивость своихтребований и выход за границы отдельных регионов позволяет гово*рить о коренном отличии проявления крестьянского недовольства пост*революционного времени от аналогичных явлений начала ХХ в.С другой стороны, прежняя форма реакции на аномию — бунт —сменилась инновацией, предполагавшей согласие с целями общества,но отрицавшей социально одобряемые способы их достижения. Спон*танный поворот крестьянства к Советской власти произошел под влия*нием элементарной сентенции: «Мы против всех».
Крестьяне были убеж*дены, что сначала нужно было выгнать «добровольцев», которые в ихсознании представляли большую опасность, чем большевики, а потомне допустить к себе «коммунию».После 1917 года традиционализм взаимоотношений власти и кресть*янства хотя и медленно, но бесповоротно уступал позиции революци*онных представлений об устройстве мира. Однако идеи радикальныхсдвигов в общественной и государственной жизни России в крестьянс*кой среде привились лишь к началу 1921 года. Но даже в то время средикрестьян был популярен лозунг «Советы без коммунистов». Например,из 13 вариантов лозунгов, получивших распространение среди участ*ников западно*сибирского восстания, лишь один был чисто монархи*ческим («С нами Бог и царь Михаил II»), два — с призывом поддержать131ГЛАВА 7Учредительное собрание, а остальные 11 можно свести к единому тези*су — «Долой коммунистов, да здравствует Советская власть!». Ярко ан*тикапиталистическую и антисоциалистическую направленность имеликрестьянские восстания в Тамбовской, Саратовской, Воронежской идругих губерниях.6.От Гражданской войны к «гражданскому миру»Период новой экономической политики следует рассматривать каквесьма сложное и противоречивое сочетание реформ и контрреформ вразличных сферах жизни советского общества.
Последнее обстоятель*ство, наряду с половинчатостью проводимых мероприятий по принци*пу «шаг вперед, два шага назад» и в сочетании с первоначальной задум*кой нэпа как ограниченной по времени и специфической по методампрограммы выхода из тотального кризиса 1920–1921 гг., во многом оп*ределило серьезный структурный кризис политической жизни, ставшийнеотъемлемой частью нэповской реальности.
Нэповский либерализм неозначал отказа от этатизма и государственного коллективизма, а лишьудлинял путь к нему. С другой стороны, нэп возвратил общество к моза*ичной социальной структуре, что не позволяет говорить об обществен*ном сознании 1920*х годов как монолите. Это было обусловлено тем,что массовое сознание воспринимало нэп в основном через призму со*циальных аномалий.
Усиливающиеся противоречия между партийно*государственным управлением и ожиданиями широких слоев населе*ния подпитывали антинэповские настроения, на которые опираласьсталинская группа в конце 1920*х годов, и «разрешились» тем, что нэп,языком Сталина, «послали к черту».Логику нэпа и специфику политической культуры этого периоданевозможно понять, не учитывая доминирующий фактор партийногоруководства различными сферами жизни общества. Интерес сохране*ния и укрепления правящей элитой новой власти был определяющимна всем протяжении указанного периода, а преобразования заранее ог*раничивались идеологическими рамками «переходного периода к со*циализму», в дальнейшем еще более суженными сталинской идеей«строительства социализма в одной стране». Пересмотр краеугольнойдля большевиков концепции мировой революции начался не сразу.
Ли*деры большевиков в 1921–1923 гг. старались говорить лишь о некото*рых новых акцентах в прежней концепции. Перелом наступил в 1923–1925 гг., решающим внешним фактором чего стало поражениереволюционных выступлений в Германии, а главным внутренним об*стоятельством — обострение внутрипартийной борьбы. Суровая необ*132Трансформация политической культуры в послереволюционное десятилетиеходимость «строить социализм в отдельно взятой стране» стала серьез*ным ударом по мифологеме «революционного обновления мира».
На фо*не нэповского отступления от «революционных завоеваний» уже в се*редине 1920*х гг. революционная мифологема затрещала по швам,породив настроения реванша в партийной среде. Сталину удалось реа*нимировать миф «революционного обновления», сплавив его с возрож*денным старым, традиционным мифом о «добром царе». Легитимациявласти Сталина предполагала ее отчуждение от масс, придание ей сак*рального характера. Не случайно в то же время предпринимались по*пытки сделать Христа «первым коммунистом» и канонизировать боль*шевистских вождей.Острая внутрипартийная борьба не оставляла времени и возмож*ности для подготовки и проведения глубоких стратегических перемен.Если в фокусе экономики на первый план выступают многочисленныекризисы двадцатых годов и непримиримое столкновение государствен*ной и частной хозяйственной инициативы, то политический ракурс де*монстрирует партийно*государственный корабль, раскачиваемый буря*ми внутрипартийных дискуссий, экипаж которого («ленинскаягвардия») занят жесткой подковерной борьбой без правил за «наслед*ство вождя».В ходе дискуссии о профсоюзах зимой 1920–1921 г.
контроль за про*хождением материалов в печати пытались осуществлять не толькоЦК партии и отдельные вожди, но и устойчивые группы партийныхфункционеров. В том, что ленинской группе удалось обуздать влиятель*ные группы функционеров, значительную роль сыграло установлениефактического контроля за прессой. То, что обсуждение в печати после*дних статей Ленина контролировалось, демонстрируют факты регуляр*ной передачи особых сводок Агитпропа с анализом результатов дискус*сий и подборками газетных вырезок в ОГПУ. В 1923–1924 гг.ожесточение полемики было связано не столько с письмом Троцкого«Новый курс», сколько с появившимися в «Правде» критическими ре*золюциями из районов. Именно обнародование мнения «низов» и взор*вало ситуацию, стало катализатором дискуссии и изменило отношениек печати как к инструменту внутрипартийной борьбы. После публика*ции «Правдой» в июне 1924 года доклада Сталина на курсах секретарейукомов при ЦК уже никого не возмущало ни содержание односторон*ней полемики, ни тональность, с которой печать обрушилась на «УрокиОктября» Троцкого.
Решающее значение для закрепления данного ста*туса прессы имел XIV съезд партии. В борьбе с «новой» оппозициейсталинская группа блестяще использовала прессу, прямо и опосредо*133ГЛАВА 7ванно влияя на аппарат, давно усвоивший истину: «Читай аккуратно“Правду”, будешь в курсе дела».
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
